Как приручить дракона (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 12

В общем, лавочку я нашел. Под раскидистыми кленами, в сквере имени Эльфийских Добровольцев, ни больше, ни меньше. На улице Земская. И уже развернул рюкзак и открыл бутылку кефира, и отломил батон, как свет солнца вдруг заслонила какая-то странная фигура.

— Эй, рыжий! — сказала фигура хриплым голосом. — Подай Христа ради на пропитание ветерану Балканской войны!

Ох, как же я не любил такие моменты… Но верное средство было прямо тут же, у меня под рукой. Я закончил ломать батон и протянул просящему половину.

— Держи. Хочешь — еще и колбасой угощу? — тип был какой-то обшарпанный, с редкой бороденкой, длинный и сутулый, в неопрятной одежде.

— Ты че, рыжий? Это че? — чуть раскосые глаза сфокусировались на батоне, и увиденное явно его не устроило. — Ты там это, деньгу дай мне!

— ДАВАЙ УБЬЕМ ЕГО!!! — заревел голос. — ОТОРВЕМ ЕМУ ГОЛОВУ ПО САМУЮ ШЕЮ! ВЫПУСТИМ КИШКИ! ЭТО МРАЗЬ, НЕДОСТОЙНАЯ ЖИТЬ! ОТБРОС! ПОДОНОК!

Я и не заметил, как вскочил с лавочки и теперь, оказывается, смотрел на попрошайку сверху вниз, и стояли мы близко, очень близко друг от друга. Я чувствовал его вонючее дыхание, чуял, как бьется сердце и струиться кровь по жилам…

— Э-э-э-э, рыжий, ты чего? Я же того… Рыжий, не надо! Рыжий, не надо! — в глазах козлобородого плескался первобытный ужас, он смотрел на мое лицо так, будто увидел саму смерть. — Не надо, рыжий!

И побежал, спотыкаясь и запинаясь о собственные ноги, и роняя какую-то мелочь из карманов, мчал прочь по аллее и всё орал:

— Рыжий! Не надо! Не надо! Рыжий!

— ДАВАЙ ДОГОНИМ И УБЬЕМ ЕГО! МЫ НАСТИГНЕМ ЕГО И УБЬЕМ!

— Ты что, офонарел? — я сел обратно на лавку. — Слушай, ты, глюк несчастный! А ну-ка успокойся! Что это за заявочки такие — кишки выпускать, голову отрывать? Я завтракать собрался или где? Вон — полбатона коту под хвост, не батон — а месиво! Но есть колбаса и кефир, и я собираюсь все это съесть! Заметь — батон съесть, а не человеческую голову!

— ЭТА МРАЗЬ ДОСТОЙНА СМЕРТИ! ОН ОБМАНЫВАЛ, ПРИКРЫВАЯСЬ ПОДВИГАМИ ВОИНОВ! ОН НЕ ВОЕВАЛ!

— Да успокойся ты, истеричка. На каждого бомжа мне кидаться, что ли? Давай это, сбавляй обороты. Вон уже люди на нас оглядываются…

— КОНЕЧНО, ТЫ ВЕДЬ ТРЕПЛЕШЬСЯ САМ С СОБОЙ! СЯДЬ И ЖРИ УЖЕ, БЕСХРЕБЕТНОЕ СУЩЕСТВО…

— Вот и сяду. Вот и поем. А ты — успокаивайся.

И я сел, облокотился на спинку и откусил большой кусок батона и большой кусок вкуснющей колбасы. И отхлебнул кефира. Честно говоря, здесь, в этом мире и в этом теле мне всё равно нравилось гораздо больше, чем там, на Земле. Конечно, за кромкой остались мои ребятки и школа, и… И много чего. А здесь в одной башке со мной, похоже, жил неизвестный агрессивный сумасшедший, и местный вариант Гоши Пепеляева, которого почему-то пару раз называли двойной фамилией Пепеляев-Горинович. Но это все были мелочи…

По факту тут, в этом ненормальном мире, в состоянии рассудка, которое тоже было насквозь ненормальным, я впервые за десять лет мог вести нормальную жизнь! И это было очень, очень хорошо.

Мне всегда нравились костюмы. За костюмом можно спрятаться. Костюм — это статус. Главное, чтобы он был по размеру, а не сидел, как на корове седло. Коллеги говорили, что мне идут коричневые костюмы-тройки,и, кажется в этом была доля истины. Вообще — черный и серый никогда не подходили к моей рыжей шевелюре, а вот коричневый или зеленый — вполне, вполне. Но зеленый костюм — это на день святого Патрика хорошо, вместе с цилиндром. А в школу такой не наденешь.

Интересно, как тут обстоят дела со святым Патриком? Теоретически — если жил тут свой Георгий Серафимович Пепеляев, то и Патрик, в принципе, мог…

А ещё — в костюмах полно карманов, а я карманы очень люблю, в них можно кучу всего положить. Например — обезбол или большой раскладной нож. И то и другое может помочь в трудной ситуации, если на вид ты — крепкий тридцатипятилетний мужчина, а по сути — дряхлый старик, у которого начинается одышка после подъема на два этажа.

Одышки у меня теперь не было, но привычки — остались. Проблема была в том, что костюмы, которые я видел тут в магазинах, мне совсем не нравились: казенные, какие-то безыдейные! Их явно делали для толстопузых короткоруких и кривоногих уродцев, и речь вовсе не про гномов или орков — они-то уродцами не были, вполне себе гармоничные в своей странности существа. Так что я направился в ателье, которое располагалось — внимание! — в самом обычном «Доме быта», каких полно на всем постсоветском пространстве. Цены привели меня в состояние легкого нокдауна. Такие брюки, пиджак и жилет, которые подходили мне — стоили две тысячи. Дурдом! С другой стороны — на заказ, оно, в принципе, и должно стоить дорого! Но в голове я держал мысль про две визитки в кармане: от Сыскного приказа и от Радзивиллов, и потому — сговорился заплатить половину сейчас и половину — по готовности, и на скидку за пару брюк и рубашек.

Вот переоденусь в приличную сорочку и штанцы, постригусь — и вуаля, стану респектабельным джентльменом. Все-таки лохматый тип со всклокоченной бородой в одежде «милитари» доверия не вызывает. Ко мне уже подходили на улице местные стражи порядка — судя по шевронам, какая-то «Полесская вооруженная милиция», спрашивали документы, интересовались содержимым рюкзака, цыкали зубами на мешочки с монетками: как я уже сообразил, мне Сыскной приказ отсыпал невообразимую мелочь! Были ведь монеты и сотенного номинала, их бы всего тридцать штук хватило на весь гонорар!

А ещё в этом самом ателье я стал свидетелем пренеприятнейшей сцены. От подобных сцен я отвык, я и видел-то их всего пару раз, в детстве, на рынке. Тогда наглые типы характерной наружности щемили там «синюков» — дядечек со всякой железячной мелочевкой: инструментами, деталями, антиквариатом. Требовали регулярно отстегивать с выручки какую-то копейку, угрожали расправой… Так-то в нашей Беларуси с подобными закидонами разобрались примерно к середине двухтысячных, и мы прекрасно себя чувствовали без этих атрибутов эпохи первичного накопления капитала, которые коснулись нас краешком и процветала разве что в моем раннем детстве.

А тут — однако, здравствуйте. На работящих тетенек откровенно наехали! Рэкет, крышевание и вымогательство — вот как это называется. Три молодых мясистых быка самой обычной человеческой наружности, в кроссовках и спортивных костюмах пинком распахнули дверцу швейного ателье и самым хамским образом потребовали мзды. Не слушая возражений, один из них перепрыгнул прилавок, сунул свою лапу в кассовый аппарат и отсчитал сколько-то монет крупного номинала. Так я, в общем-то, и узнал об их существовании. И крупных монет, и — местных братков,да.

— Холодовцы лишнего не берут, мать! Что моё — мое, что твоё — твое, — цыкнул золотым зубом громила, хотя швея ему скорее в сестры годилась. И уже собрался уходить, как увидал меня: — А ты че пасешь, терпила бородатый?

Вот за каким бесом это ему надо? Я его что — кусаю, трогаю? Я за костюмом пришел, а не в бандитские разборки влезать, я вообще понятия не имею, какие тут расклады, и что происходит, чтобы делать вид, что могу что-то изменить. Да и вообще, как в том анекдоте — «много ли съест одна мышь?» Но… Я ещё с армейской службы понял: прогибаться нельзя. Один раз отведешь взгляд, сдашь назад, пройдёшь мимо, и все — пиши пропало. Потеряешь не только и столько репутацию, сколько самоуважение… Потом можно как угодно долго искать себе оправдание, но внутреннее понимание того, что ты не человек, а тварь дрожащая, придётся изживать очень, очень криво и сложно. И не факт, что получится.

— УБЕЙ! УБЕЙ!! УБЕЙ!!! — рычал голос и в голове моей били боевые барабаны дикого племени каннибалов. — ЭТО ТВОЙ ГОРОД, ТВОИ ЛЮДИ! ТЫ БУДЕШЬ СТОЯТЬ И СМОТРЕТЬ? УБЕЙ!

— Не сейчас, — я сжимал — разжимал кулаки и смотрел быку прямо в глаза.

— Че — не сейчас? — моргнул рэкетир. — Угрожаешь? Ты че — борзый? Хули ты пасешь? Я тебя запомнил, рыжик. Я тебя ещё встречу, город маленький…