Мамба и большой Куш (СИ) - Птица Алексей - Страница 22

Я смог заметить, что в селении и вокруг него среди множества деревьев имелись и плодовые. Особенно много росло так называемого Муза енсете (лжебанана), из корней которого, измельчая, варят каши и супы, а ещё делают муку и пекут лепёшки, а листьями покрывают крыши хижин и расстилают на пол в качестве циновок. Росли тут и обыкновенные бананы, но немного, и плоды их были совсем не такие, какие мы привыкли видеть.

Ещё вдалеке за хижинами виднелись небольшие поля шымбры, то бишь, турецкого гороха, а также других бобовых и ещё непонятно чего. И, кажется, тут рос даже кофе, ведь родина кофе — это эфиопская провинция Каффа, отсюда и название. Кстати, неплохо бы попробовать его.

Вернув взгляд на ближайшие предметы, я заметил, что женщины уже с опаской смотрели на меня. Мне же как-то было не до них, слишком увлекательным оказалось созерцание окрестностей. Больных я наскоро осмотрел, сделав для себя выводы по их лечению. Затем подозвал к себе воина и сообщил.

— Вот этого и этого спасти уже нельзя, болезнь зашла слишком далеко, недолго им мучиться осталось, а остальным я помогу. Они выживут, а дальше всё будет зависеть от них и от богов.

— Если ты спасёшь хотя бы одного, то получишь награду, о которой узнаешь после того, как мы убедимся в твоих умениях.

Договорив, воин по имени Атпер с интересом посмотрел на меня. Кажется, он не верил, что я смогу кого-то самостоятельно вылечить. Посмотрим…

— Хорошо, только тогда заставь их выполнять все мои указания, а заодно сделай, чтобы меня слушались эти женщины, мне понадобится их помощь.

— Сделаю, — ответил Атпер и отошёл, чтобы отдать указания.

Забрав свои вещи, я развязал мешок и принялся доставать оттуда всё необходимое. На землю легла плоская чашка из бронзы, найденная у разбойников, рядом упала бронзовая же ступка. Усевшись на землю и скрестив под собой ноги, я стал сосредоточенно копошиться в мешке дальше, вынимая из него множество разных пучков травы, корней, коры, слюды и даже куски животного жира, которые я замотал в шкуры.

Благодаря жаркому климату, всё, что сразу не протухло, высыхало так, что даже не пыталось гнить. По этой причине жиров у меня не оказалось, поэтому я обратился за этим к Атперу. Тот кивнул и, зычно крикнув, отправил более молодую женщину к кому-то из местных, с указанием принести мне козье масло. А пока его несли, я занялся растиранием нужных ингредиентов.

Кусок коры упал в чашку, я взял ступку и стал усиленно работать ей, тщательно измельчая сухую основу. Пересыпал в маленькую плошку перетёртое и приступил к измельчению других ингредиентов: корешков, орехов, листьев или побегов, раскладывая полученные порошки в маленькие глиняные чашки, что мне принесли женщины, или просто на кусочки кожи.

Воин внимательно наблюдал за моими действиями, как и дети, и даже больные. Не обращая ни на кого внимания, я занимался своим делом. Принесённое масло я также разложил по мискам и, добавив к ним нужный порошок, стал смешивать. Эта работа требовала полного сосредоточения, потому как во всём нужна рассчитанная мера, а я мог дозировать порошок, только руководствуясь своим внутренним ощущением веса и консистенции, на свой страх и риск, всё делая на глаз.

Несмотря на богатый опыт, это всё же непросто, а весов по понятным причинам тут не найти. Часть порошков и листьев я кинул в котёл и теперь, забавно кружась по поверхности кипящей воды, они отбрасывали на стенки котла серую пену из грязи. Пена успешно удалялась найденной ложкой, точнее, её подобием.

Через какое-то время за моими действиями наблюдали почти все присутствующие рядом, и смотрели, как заворожённые, хотя ничего особенного я не делал, просто иногда бормотал вслух, высчитывая нужные пропорции, и проговаривал это, естественно, не на их языке. Что поделать, африканские языки скупы на слова и обороты речи, да и думать я привык по-русски, а не по-амхарски или по-английски.

Может, это моё бормотание на русском и завораживало их, а может, точные и скупые в своём профессионализме движения добавляли магии, кто знает. Ведь я столько раз готовил лекарства, что мог создать многие и с закрытыми глазами.

Ещё не наступила ночь, а большинство нужных зелий, пусть и не таких хороших и ценных, как раньше, я уже смог подготовить. Теперь стоило их опробовать в деле.

Я удовлетворенно вздохнул, и тут почувствовал, насколько голоден. Тут же я оповестил об этом Атперу, тот кивнул женщинам, и они принесли кусок козьего сыра, молоко и две сухие лепёшки из сорго. Я быстро подкрепился, и настроение моё улучшилось. Что ж, теперь можно и к лечению приступать.

Но начал я с себя, раз уж случилась такая оказия. Сбросив свои изрядно порванные одежды и оставшись в одной набедренной повязке, я стал смазывать раны, временами отпивая отвар, что вызвало нескрываемое удивление у всех, кто на меня смотрел. Да, ран у меня оказалось очень много, и почти все недавние. Полечив себя любимого, я переключился на больных, принявшись поить их отваром и мазать только что сделанными мазями.

Постепенно за делом я не заметил, как стемнело. Спать мне разрешили возле хижины, куда занесли всех больных. А мне так и лучше. Подстелив под себя звериную шкуру и завернувшись в одежды, я заснул возле хижины, внимательно прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг.

Атперу ушёл, его сменил другой воин, что, став на стражу, тут же задремал. Обе женщины скрылись в хижине и остались в ней на ночь. Постепенно всё селение затихло, и я заснул. Ночью слышались вскрики больных и их жалобы, но я не нанимался быть сиделкой, для этого и назначили женщин, да и не врач я, а целитель, ещё и не местный, и помочь больше ничем не мог.

Утро застало меня вновь у костра. Некоторым моим пациентам за ночь стало лучше, но не всем, и я повторил лечебные процедуры, а затем приступил к изготовлению новых зелий. Пока меня всё устраивало: я лечил, ел, пил, отдыхал и меня никто не трогал. Даже почти следить перестали и отдали оружие. А в обед меня вновь позвал к себе старейшина, чего я пока и не ожидал. Думал, что проверка затянется на пару-тройку дней, но, как оказалось, вызову была веская причина.

И опять пришлось оставить всё оружие возле хижины, даже не позволили взять тесак. Правда, кинжал не отобрали, оставили мне, уважив, как редкого специалиста, а не обычного воина. Не часто бывает, чтобы воин мог лечить, немыслимое дело во все времена, на то я и надеялся, хотя и опасался, что могло получиться всякое при входе в селение: риск быть убитым или попасть в рабство тоже имелся. Мало ли за кого могли меня принять.

Мы прошли мимо постоялого двора, в котором по-прежнему находились люди из каравана. Странно, видимо, у них дела шли совсем плохо. Мысленно пожав плечами, я прошёл мимо и вскоре оказался перед домом старейшины. Опять повторилась та же самая процедура допуска, и вот я снова сижу напротив Зам-Зама.

— Приветствую тебя, о интересный путник. Мне уже доложили о том, что ты знаешь множество лечебных зелий и умеешь их готовить, да и само твоё тело и раны на нём говорят о том же. Многим больным стало лучше, хотя прошло не так много времени. Ты показал, что умеешь лечить, этого достаточно для проверки, и я тебя вызвал, чтобы наградить.

Я молчал, безмятежно глядя прямо на хитрого старейшину. Вот как он, оказывается, завернул. Хотелось скривиться от таких щедрот, но лучше всего сделать вид, что ты не то что прямо обрадовался, но и не огорчился.

— Мы дадим тебе отдельную хижину и в придачу к ней молодую хозяйку, за твои умения, а если ты научишь своим знаниям пару моих людей, то станешь уважаемым человеком. К тебе будут прислушиваться и боготворить. Хочешь?

— Спасибо, уважаемый, но мне хватит просто места в любой хижине, и я спешу в Аксум. Знаю я немного, но то, что знаю, покажу вашим женщинам. Всему ведь не научишь, и всего не поймёшь. Мой дед говорил, что на это уходит вся жизнь, а я только в самом начале её и не смогу показать то, чему ещё не научился. Не каждый может быть целителем, и себя я тоже таковым не считаю.