Выбери любимый жанр

Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович - Страница 11

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Бояре владели огромными областями, так называемыми вотчинами, то есть наследственными землями, доставшимися от отцов и дедов. «Поместье» было земельным пожалованием, которое давалось лишь на тот период, пока дворянин находится на службе. Иной поместный дворянин мог быть побогаче иного вотчинника - но только до тех пор, пока нес службу и мог пользоваться доходами с «казенного»…

Главным занятием бояр было заседать в Боярской думе - органе, не имевшем ничего общего с парламентом и скорее уж напоминавшем английскую Палату лордов, куда включаются не в результате избрания, а исключительно по древности рода. Ни один великий князь (что бы ни творилось у него в душе) не мог вести более-менее важных дел без вдумчивого обсуждения таковых с боярами (за чем они строго следили). Обычная формулировка того времени: «Великий князь решил, и бояре приговорили». Любому из них по отдельности государь мог снести буйну голову - и, случалось, сносил. Но вот на всю касту покушаться нельзя было никоим образом.

Так повелось еще со времен Дмитрия Донского, который на смертном одре говорил своим детям: «Бояр же своих любите и без их воли ничего не творите» (правда, нельзя исключать, что эти слова, как и вложенные в уста Дмитрия его биографом несказанные похвалы боярскому сословию, были, как бы поделикатнее выразиться, следствием политического заказа определенной группы лиц. Летописец, знаете ли, тоже хочет жить спокойно и не бедно…).

Что ни говори, а русский боярин являл собою зрелище величественное и примечательное. Худеньких среди них было мало - считалось, что кому-кому, а уж боярину «для чести» необходимы длинная борода и солидный живот.

Боярин одевается… Шаровары из дорогой иноземной ткани, сорочка из лучшего тончайшего полотна, подпоясанная дорогим кушаком. Поверх нее длинный кафтан, чаще всего из золотистой парчи и с пристежным воротником-«козырем», обильно расшитым жемчугом и драгоценными камнями. Поверх кафтана - неважно, зимой дело происходит или летом - дорогущая шуба до пят, подбитая и отороченная лучшими мехами, с широченным воротником пониже лопаток. Воротник этот частенько застегивался массивной золотой застежкой с самоцветами. На голову надевается сначала расшитая золотом шапочка-мурмолка наподобие еврейской ермолки (названия к тому же подозрительно схожи), а уж на нее - высокая меховая шапка, именовавшаяся «горлатной», высотой чуть ли не в метр. Сапоги из мягкого сафьяна, расшитые жемчугом. Драгоценный, из золота с самоцветами пояс, перстни, нагрудные цепи, а то и браслеты - «запястья». Сабли, как правило, нет, она надевается только в военных походах - зато уж за голенищем сапога непременно «засапожный» нож, штука серьезная.

Во всем этом великолепии особенно не разбежишься - но боярин как раз и обязан выступать медленно, плавно, с достоинством (бегают холопы, посланные с поручением). К тому же ради пущей чести нашего героя ведут под руки прислужники.

Выходит он на улицу, с помощью дюжины рук влезает на лошадь - ей опять-таки полагается быть дородной. Седло - из заграничного сафьяна или бархата, в любом случае расшито золотом сверх меры. Лоб коня украшен золотой или, по бедности, серебряной бляхой с эмалью и самоцветами - но серебра избегают, чтоб достоинства своего не ронять…

На шее коня науз - здоровенная кисть из золотых, серебряных и жемчужных нитей. Сбруя увешана бубенцами (желательно опять-таки из благородных металлов), а также волчьими, лисьими и куньими хвос-тами…

Тронулись! На коне полагается ехать ша-а-гом, с величайшей степенностью, быстро скачут только люди подневольные, вынужденные торопиться по чужому повелению, а нам приказать редко кто может, даже государь просит…

Длиннющая борода расчесана, заплетена в косички, украшена лентами и всевозможными драгоценными подвесками. А едет наш герой, боже упаси, не в одиночестве, а в сопровождении немалой свиты, число которой может переваливать за сотню. Если дело происходит зимой - вереница саней или возков, если летом - множество верховых. И при любой погоде впереди знатного боярина плетьми расчищают дорогу особые холопы, вокруг кортеж из вооруженных дворян, а позади, для почету - толпа дворовых, частенько босоногих, но в пышных ливреях. Чем больше народу, чем сильнее они поднимают гвалт, тем богаче боярин, тем ему больше уважения от окружающих.

Вот так они выглядели, вот так они в Кремль и езживали - впечатляющее, должно быть, зрелище… Не способное сравниться, по-моему, ни с одним современным кортежем утыканных мигалкам тачек…

Но сила боярства была, разумеется, не в пригоршне самоцветных камней на сапогах и даже не в высоком происхождении.

Сила в том, что именно они управляли, а точнее, правили на местах. Система эта с бесхитростной простотой именовалась «кормлением» - в те времена еще не было шустрых спичрайтеров, журналистов и политологов, натасканных выдумывать обтекаемые термины и уклончивые формулировки…

Государь всея Руси вообще-то правил всей Русью - но, если можно так выразиться, теоретически. Потому что на местах, повторяю, правили бояре. Боярин, получивший «в кормление» ту или иную область, становился там полновластным хозяином всего, что движется. Именно он собирал налоги (сколько из собранного отправлялось в «федеральный центр», а сколько оставалось в кармане, пусть каждый судит в меру своей испорченности), именно он осуществлял, выражаясь современным языком, всю исполнительную и судебную власть. Всю. При этом, особо подчеркиваю, на Руси тех времен попросту не имелось того, что мы сегодня именуем «вертикалью власти». Не было центральных государственных учреждений, осуществлявших бы контроль, надзор и минимальный присмотр за властями на местах. Не было. Никаких. Как не было и законов, регламентирующих деятельность севших на «кормление». Все делалось при надобности посредством особых великокняжеских указов. Назначается боярин руководить - следует указ. Решил царь его проверить (а то больно уж нехорошие слухи ползут) - отправляется другой боярин с соответствующим указом.

Вдумайтесь еще раз: не было никаких постоянных государственных учреждений, осуществлявших «сверху» общее руководство, контроль, надзор, пригляд… И законов касаемо управления государством не имелось никаких. При любой ситуации, требовавшей высокого вмешательства, государь кликал писца и диктовал указ - ради конкретного случая и конкретного человека.

Вот в этой-то системе и заключалась сила русского боярства: никто со стороны не мог ими не то что руководить, но хотя бы координировать их деятельность. Были некие неписаные общепринятые правила, и не более того.

В то же самое время в государстве давным-давно существовали детальнейше разработанные своды законов, которые мы бы сегодня назвали Уголовным, Административным, Гражданским кодексами. Быт русского человека как раз и управлялся писаными законами - налоги, ремесла, торговая деятельность, общественный порядок.

Многое, повторяю, было прописано детальнейше - и безусловно, облегчало жизнь, а также в какой-то мере гарантировало защиту от провокаций и ловушек. К примеру, вора, застигнутого в доме, хозяин имел право невозбранно убить - но исключительно в доме, а не на улице. Поскольку уже тогда ясно было, что иной коварный элемент может пристукнуть на улице, скажем, любовника жены или просто врага, а потом с честными глазами заявить, будто преследовал вора. Так же обстояло дело и с находкой в доме улик, чего-то краденого, «поличного». Уже пятьсот лет назад наши предки прекрасно понимали, что проводящие следствие лица не вполне безгрешны и могут что-нибудь сами подкинуть. А потому настоящей уликой признавалось только то «поличное», что лежало в сундуке, ключ от которого был только у хозяина. Вещь, лежавшая в доме свободно, уликой не считалась, поскольку вполне справедливо полагалось, что ее могли и подбросить.

(Ну а поскольку люди не только не безгрешны, но еще и изобретательны, то вполне могло когда-нибудь случиться и наоборот: вор или скупщик краденого свою добычу не в сундук прятал, а клал куда-нибудь в угол, чтобы потом орать: «Подбросили, волки позорные»!)