Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 72

• Предыдущая
• 72/108
• Следующая

– Давно у меня девок не было. Ты только ноги пошире раскинь и не ори! Не люблю я этого.

Несколькими часами позже, расслабленный и с приятной истомой в ногах, Дмитрий Юрьевич вышел во двор. После душной и жарко натопленной горницы мороз показался ему особенно крепким. Князь уткнул нос в густую овчину и спросил у боярина Ушатого:

– Уж не околел ли Васька в такой мороз?

– Не околел, – уверил боярин Ушатый, – час назад к нему забежал. В углу сидит и молится все. Видно, грешил много, если до сих пор грехи замолить не может.

– Будет тебе! – одернул боярина князь.

На миг он почувствовал нечто похожее на жалость к брату – не хватало, чтобы холопы князей поучали. Дашь волю, так он и на московского князя голос повышать станет.

Василия Васильевича стерегла дюжина стражей. Они уже продрогли изрядно: толкали один другого в бока, прыгали и, казалось, совсем забыли о своем великокняжеском пленнике. Но стоило юродивому приблизиться к сараю, как тотчас раздался предостерегающий окрик:

– А ну пошел отседова! Не видишь, что ли, нельзя тут ходить!

Это был Иосий-юродивый. Известный всей Москве своими прорицаниями и чудачеством. Однажды он предсказал ураган, который разрушит одну из церквей. Так и случилось. В другой раз предвещал, что загорятся посады, а в полыме сгинет множество народу. Сбылось и это. В народе с тех пор юродивого стали называть Иосий-кликуша. Юродивого боялись и обходили стороной, но как обойти приближающуюся беду? Спастись от ненастья можно только под крышей. Или не знать о ней вовсе. Вот поэтому, заприметив Иоську-кликушу, люди крестились и бежали прочь.

– Это кто здесь на Иоську голос повышает? – вышел из темноты Дмитрий Юрьевич.

Позади князя двое бояр: Ушатый да Никита Константинович.

– Не признал я Иоську, – оробел отрок, – думал, тать какой крадется. Василия отомкнуть хочет.

– Прости его, святой отец, – сказал Дмитрий и, взяв ладонь старика, притронулся к ней сухими губами.

– Знаю, зачем пришел, – заговорил Иоська, – подумай, князь, только Господь Бог наш и может судить.

Иоська-юродивый говорил так, словно сумел проникнуть во все тайные думы князя, только взглянет – и прочитает все помыслы. Трудно понять, кто помогает кликуше: бес или Господь. И нужно ублажить обоих. Иоська смотрел проницательно и строго, как будто докопался до самых сокровенных мыслей Шемяки, видел то, о чем не догадывался и сам князь. Не находилось смельчака, который посмел бы прогнать Иоську-кликушу со двора. Дмитрий Юрьевич терпеливо ждал, когда юродивый насмотрится вволю. Но Иоська сгинул в ночи, наводя своим каркающим голосом суеверный ужас.

– Помни же, о чем я сказал, Дмитрий! Помни!

Еще некоторое время все молчали: и охрана Василия Васильевича, и бояре. Сказанное испугало всех, а потом Дмитрий махнул рукой и чертыхнулся в сердцах:

– Принесло его! Чтоб ему!.. – не договорил Дмитрий, по всему видать, Божьей кары опасался. – Отопри сарай! Ваську хочу посмотреть.

– Сейчас, государь, это я мигом, – заспешил молоденький отрок, отворяя дверь.

Василий стоял в углу на коленях. Спина его, несмотря на лютый холод, оставалась открытой, а может, мороз не трогал князя, не мешал ему молиться. Василий обернулся на скрип отворяемой двери и в свете горящих факелов увидел Шемяку. Он поднялся, поклонился ему, как если бы приветствовал старшего брата, и произнес:

– Здравствуй, брат, здравствуй, Дмитрий Юрьевич, любезный мой…

– Любезный! – закричал вдруг Дмитрий. – А что ты сделал для любезного брата?! Братья тебе нужны для того, чтобы водили за тобой коня, как это делал мой батюшка Юрий Дмитриевич в Орде! Ты этого хотел?! – Дмитрий подошел к Василию совсем близко, ухватил рукой за подбородок и заорал в самое лицо: – Нет, ты скажи мне! Ты этого хотел?! А может, ты хотел, чтобы твой любезный брат подставлял тебе под ноги скамейку, подобно холопу, когда ты будешь залезать на коня?! Ответь же нам, православным, брат мой родимый, зачем ты привел татар на нашу землю?! Зачем ты им Русь продал?! Зачем отдал им наши города в кормление?! – Шемяка вдруг умолк, вспомнилось предостережение Иоськи-кликуши, но оно тут же потонуло в гневе, подобно камню, брошенному в воду. – Татар ты любишь сверх меры, вот оттого и речь их поганую изучил! Христа почто обижаешь?! Иуда ты! – выговаривал Дмитрий страшные слова. – Хотел ты меня отцовского удела лишить, так теперь сам без удела останешься!

Василий не смел возразить, слушал братову речь покорно.

– Поделом, поделом мне… – шептали его губы.

Отроки, сгрудившись тесно за спиной Дмитрия, не смели поднять на Василия глаза. Они помнили великого князя другим, когда он шел впереди христианского воинства, гордым, неустрашимым и дерзким на слово. И даже обрубленные пальцы служили свидетельством того, что он не прятался за спины своих дружинников. Сейчас Василий предстал перед ними покорным, униженным. Им бы уйти и не смотреть на позор Василия Васильевича, но Дмитрий, обернувшись назад, закричал:

– Вот они все стоят! И спросить у тебя хотят, брат, за что ты нас всех обесчестил? И еще я хочу спросить, – негромко произнес Дмитрий. И этот переход от громкого крика до шепота показался зловещим, и стоявшие рядом стражники поежились. Бояре молча переглянулись – быть беде. – Почему ты брата моего старшего ослепил? Почто не позволил ему образа Божьего лицезреть! Эй, Никита! – окликнул Шемяка боярина, и тот быстрым шагом приблизился к Дмитрию. – Вели позвать чернеца Иннокентия. Он в таких делах мастер, думаю, возиться долго не станет.

Никита Константинович продолжал стоять. Он еще надеялся, что сейчас Дмитрий отменит приказ. Вот отчитает Василия Васильевича да и выпустит с миром. Ну, может, постриг заставит принять. На том и порешат.

Но Дмитрий Юрьевич вдруг осерчал:

– Ну чего стоишь?! Раскорячился, как баба на сносях! Кому сказано, чернеца звать!

– Бегу, государь! – метнулся Никита Константинович к двери.

Минуты не прошло, как привел он за собой высоченного монаха, того самого, что караулил Василия всю дорогу от Троицы до Москвы.

Иннокентий поклонился всем разом, потом задержал взгляд на Василии и сказал:

– Не думал, великий князь, что так скоро придется свидеться. Вот какая четвертая встреча получилась. – И, уже оборотясь к Дмитрию, спросил: – Зачем звал? Пострижение от князя Василия принять?

– Уж мы его пострижем… Держи его крепче! – приказал князь.

– Может, он по-доброму? – все еще не решался прикоснуться к великому князю монах.

– Держи его, монах, пусть твоими руками говорит воля Божия! Я поступлю с ним так, как он поступил с братом моим кровным. Я выколю ему глаза! Выколю своими собственными руками! – орал Дмитрий.

– Да что же ты, князь, делаешь, – ухватил за руки Дмитрия боярин Ушатый. – Неужто хочешь Дмитрием Окаянным прослыть?

Василий стоял не шелохнувшись, терпеливо дожидался приговора. Он отдал себя на волю Шемяки, а там будет так, как рассудит Господь.

Кинжал остановился у самого лица Василия. Если не боялся татаровых сабель, так чего же опасаться братова кинжала?

Шемяка размышлял. Еще мгновение, и он отбросит кинжал и обнимет Василия.

– На, – протянул Дмитрий чернецу кинжал, – пусть твоими руками свершится Божий суд!

Монах попятился.

– То не Божья воля, то воля окаянная!

– Я и есть Божья воля! – кричал Шемяка. – Возьми кинжал!

Иннокентий смотрел на кинжал, и рубины на рукоятке казались каплями запекшейся крови. Он перекрестился, взял из рук государя Дмитрия Юрьевича кинжал.

– Держите Василия! – прикрикнул он на отроков. – Крепко держите! А ты чего истуканом стоишь! – повернулся он к боярину Ушатому. – Заткни Ваське рот поясом, чтобы не орал!

Стражи заломили Василию руки, а Иван Ушатый глубоко в глотку затолкал пояс. Некоторое время монах молчал, произносил последние слова молитвы, а потом размашисто перекрестился.

– Да исполнится воля Божья, – и ковырнул острием кинжала правый глаз Василия.

• Предыдущая
• 72/108
• Следующая