Общество Спектакля - Дебор Ги Эрнест - Страница 13

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая

Можно сказать, что вместе с войной и связанным с ней крахом социал-демократического интернационала, авторитарный идеологический радикализм большевиков распространился по всему свету. Кровавый конец демократических иллюзий рабочего движения превратил весь мир в Россию, и большевизм, пробивший первую брешью в мировом капиталистическом хозяйстве в самый разгар мирового кризиса, предложил пролетариату всех стран свою иерархическую и идеологическую модель, предложил ему «говорить по-русски» с господствующим классом. Ленин упрекал марксизм Второго Интернационала не за то, что он был революционной идеологией, а за то, что он перестал ею быть.

В тот самый исторический момент, когда большевизм триумфально утверждал себя в России, а социал-демократия победоносно боролась за старый мир, возникает новый порядок вещей, который и обеспечивает современное господство спектакля: рабочий класс, переродившийся в представление, решительно противопоставил себя самому рабочему классу.

«Во всех предыдущих революциях – писала Роза Люксембург в «Rote Fahne» 21 декабря 1918 года, – противоборствующие стороны выходили на бой лицом к лицу: класс против класса, программа против программы. В нынешней же революции, защитники и верные слуги старого порядка выступают не под вывеской правящих классов, а под флагом «социал-демократической партии». Если бы главный вопрос революции был поставлен честно и откровенно: капитализм или социализм – огромным массам пролетариата не пришлось бы колебаться и сомневаться». Вот так, всего за несколько дней до своего окончательного разгрома радикальное крыло немецкого пролетариата открыло для себя новые условия, появление которых было вызвано предшествующим развитием (чему в огромной степени поспособствовало перерождение пролетариата в представление): отныне существует спектакль – организация, призванная на защиту существующего порядка; отныне видимость господствует в обществе, и теперь уже никакой «главный вопрос» не может быть поставлен «честно и откровенно». Революционное перерождение пролетариата в представление стало сразу и главным следствием, и основным результатом всеобщей фальсификации общества.

Большевистская модель организации пролетариата основывалась на двух основных предпосылках: на отсталости России, и на отказе рабочего движения развитых стран от революционной борьбы. Но именно отсталость вызвала контрреволюционное перерождение данной организации, впрочем, следует отметить, что таковой она была изначально. Продолжающееся отступление европейских рабочих масс перед лицом Hic Rhodus hic salta в период 1918-1920 годов, отступление, потворствовавшее насильственному уничтожению радикально настроенного пролетарского меньшинства, только благоприятствовало становлению большевизма, и позволило ему заявить о себе, как о единственно возможном исходе для всего рабочего движения. Установление государственной монополии на представление и защиту власти рабочих позволило партии большевиков оправдать себя, но одновременно вынудило её снять все маски и стать тем, чем она и была: партией собственников пролетариата, исключившей прежние формы собственности.

В течение целых 20 лет напряжённых дебатов, все русские организации социал-демократического толка взвешивали каждое условие, способное помочь в уничтожении самодержавия: среди них была и слабость буржуазии, и давление крестьянского меньшинства, и главное, решающее условие – наличие хоть и малого числом, зато организованного и боевитого пролетариата. Но, как известно, все эти дебаты были прекращены, чуть только власть захватила революционная бюрократия, которая, овладев государственной властью, тут же навязала обществу новое классовое господство – такого исхода, понятно, никто не мог ожидать. Однако надо сказать, что демократическая революция была тоже невозможна, лозунг «демократической диктатуры рабочих и крестьян» был лишён смысла: власть Советов не смогла бы выстоять одновременно против кулаков, белогвардейщины, интервенции и против собственной репрезентации, которая явилась бы в форме рабочей партии, абсолютно господствовавшей в государстве и экономике, а также подчинившей себе свободу выражения, а позже, и мысли. Единственно верной для стран, в которых буржуазия отстала в своём развитии, стала теория перманентной революции Троцкого и Парвуса, к которой в апреле 1917 года неявно присоединился и Ленин. Но эта теория стала верной лишь по причине вмешательства неизвестного доселе фактора: утверждения классовой власти бюрократии. Среди большевистских лидеров, Ленин решительнее всех высказывался за сосредоточение диктаторской власти в руках высших представителей идеологии. И Ленин всегда оказывался прав по отношению к своим противникам, потому что отстаивал давно уже сделанный выбор, а именно, власть абсолютного меньшинства. Иначе было и нельзя, ведь при демократии власть пришлось бы сначала отнять у крестьян, ради того, чтобы сохранить государство, потом пришлось бы отказать и рабочим, что далее привело бы к отказу в ней коммунистическим лидерам профсоюзов, и так далее, вплоть до самой партийной верхушки. На X Съезде, когда Кронштандский Совет уже был разгромлен и погребён под грудами клеветы, Ленин сформулировал заключение, направленное против левацких бюрократов из «Рабочей оппозиции» (логику этого заключения Сталин впоследствии обобщит до логики свершившегося раздела мира): «Либо – здесь, либо – там, с винтовкой, а не с оппозицией… оппозиции теперь конец, крышка, хватит с нас оппозиций!»

После подавления кронштадского мятежа, бюрократия, по сути, стала единоличным собственником при государственном капитализме. Она сумела упрочить свою власть изнутри благодаря временному союзу с крестьянством (НЭП), и снаружи – путём внедрения рабочих в бюрократические партии III Интернационала, в качестве поддержки для русской дипломатии. Их задача была – саботировать остальное революционное движение и, тем самым, помогать буржуазным правительствам, на чью помощь русская бюрократия рассчитывала в международной политике. Тому примеры: режим Гоминьдана в Китае 1925-1927 гг., Народный фронт в Испании и Франции и т.д. Затем бюрократическое общество продолжило усиление собственной власти, учинив террор по отношению крестьянству, ради того, чтобы осуществить самое жестокое в истории первоначальное накопление капитала. Индустриализация при Сталине сорвала последнюю маску с бюрократии: теперь очевидно, что она сохраняет всевластие экономики, и спасает саму суть рыночного общества: труд как товар. Тем самым подтверждается, что самодостаточная, автономная экономика настолько опутала своими сетями общество, что способна ради своих нужд восстанавливать в нём классовое господство. Иными словами, буржуазия создала автономную экономику, которая, в случае сохранения этой автономии, может обходиться без самой буржуазии. Тоталитарная бюрократия не является «последним классом собственников в истории», как верно отметил Бруно Рицци, для товарной экономики она является лишь заместителем правящего класса. Отсутствующая капиталистическая частная собственность заменяется здесь упрощённым, менее дифференцированным суррогатом, но и тот концентрирует в своей собственности бюрократический класс. Данная недоразвития форма правящего класса является также выражением общей экономической отсталости; для неё нет иной перспективы, кроме как постоянно навёрстывать своё отставание. Именно рабочая партия, организованная по буржуазному принципу общественного разделения, и обеспечила государственными кадрами эту вспомогательную форму господствующего класса. Находясь в сталинской тюрьме, Антон Цылига отмечал: «Выходит, что вопросы технической организации являются социальными» («Ленин и революция»).

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая