КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович - Страница 101
- Предыдущая
- 101/143
- Следующая
– Это хорошо, Андрюша, - сказала Елизавета, - что ты проходил мимо, подкрепись, мы-то здесь уже минут сорок, возьми меню. Там всякие голливудские чудеса! А вино мы заказали рейнское.
Всякие голливудские чудеса сразу были обнаружены Соломатиным в меню. «Любимая закуска Николсона». «Любимая закуска Траволты». «Любимая закуска Брюса Уиллиса». «Любимая закуска Джулии Робертс». Ну и так далее. Всего восемнадцать любимых закусок. Лобстеры, паштеты, рубленые рябчики, лапки зеленых лягушек и творения кулинаров таинственные, а значит, и особо манящие. Цены в меню стояли совершенно пустяковые, но без разъяснений, к валюте каких стран они имеют отношение. Стало быть - «у.е.». Соломатин молча обратил внимание Елизаветы на свойства здешних цен. «А-а-а! - взмахнула рукой Елизавета. - Никаких проблем!»
И Соломатин заказал тигровые креветки и двести грамм коньяка.
Ломая панцирь креветки, Соломатин взглянул на улицу. Напротив, наискосок, чуть вправо, над каким-то ресторанчиком он увидел новое для себя название. «Так это же закусочная, - сообразил Соломатин. - Бывшая, видимо. Именно сюда пригнал меня из Столешникова переулка якобы перепуганный Ардальон Полосухин!»
– Что ты увидел за окном? - обеспокоилась Елизавета. - Будто тебя что-то расстроило…
– Да нет, - сказал Соломатин. - Просто ни с того, ни с сего пришло на ум одно соображение. Некогда проезжал Камергерским переулком Юрий Живаго и увидел в окне вон того серого здания горящую свечу. «Свеча горела на столе, свеча горела…»
– В каком же из окон? - спросила Елизавета.
– Не знаю, - сказал Соломатин. - Но судя по тексту романа, на первом этаже. Или на втором. Не выше.
У приятельниц Елизаветы упоминание Юрия Живаго, похоже, не вызвало никаких чувств. Впрочем, писательница Клавдия оживилась, и букли ее стали вздрагивать:
– Куда интереснее дом во дворе! Флигель! Там убили красавицу, бывшую содержанку. А потом в той же квартире застрелили и зарезали самого Севу Альбетова.
– Да никто его не убивал! - то ли возмутилась, то ли возрадовалась Здеся Ватсон. - Он убыл из Москвы сам, чтобы нанять кита и переплыть на нем Тихий океан!
– Он снова пропал на станции Красноуфимск. Или на станции Бисерть, - печально сказала жена банкира, и стало понятно, почему ее называют Тишей.
– Никуда он не пропал! - зашумела Здеся Ватсон. - Он в Москве! Его уже видели на ипподроме! Или на Даниловском рынке! От Красноуфимска он дошел пешком.
– Что вам дался этот Альбетов? - удивилась Елизавета.
– Ну как же! - заявила Здеся Ватсон. - Он же - девятое чудо света! Он же - новый Калиостро! Он состоит из запахов и управляет запахами вселенной. Он мог и не нанимать кита за деньги, а подчинить себе рыбий жир, амбру для духов, а вместе с ними и кита. Люша Люшина пообещала написать о нем книгу, о нем и об ихней с ним лав стори.
– Люша Люшина - понтярщица и врушка, - поморщилась писательница Клавдия.
Тем временем принесли кофе.
– Вот уж кому стоит писать книгу, так это тебе, Лиза, - сказала Тиша.
– Мне? - удивилась Елизавета. - О чем же я могу написать книгу?
– Как, о чем? Да о Джиме! О Косте Летунове! О вашей с ним истории! Тут и мелодрама. Тут и жизнь богемы. Тут и слезы! И счастливый конец! Такую книгу будут расхватывать и вблизи метро, и в больничных киосках!
Эти слова Тиши, как и ход разговора приятельниц, подтвердили соображения Соломатина о том, что Елизавета (Здеся Ватсон называла ее и Лайзой) в их круге существует именно как любимая дочь плейбоя Константина Летунова, двадцать лет назад собиравшего стадионы, теперь - удачливого и денежного дельца и продюсера. О Папике и намека не возникало. Возможно, о Папике не знали и вовсе.
– Можете посчитать меня занудой, - сказал Соломатин, - но книги не пишут. Книги издают. Пишут романы, сочинения и доносы. Даже книги жалоб не пишут, а заполняют. Книги создают издатели, коли видят в своих проектах выгоду. Эта ваша Люша Люшина со своим романом о Севе Альбетове вполне может вписаться в чей-то проект.
– Вы, Андрюшенька, - сказала писательница Клавдия, - видимо, из тех высокомерных читателей, какие лорнет подносят к глазам, а при виде женских романов кривят губы.
– От зависти! От зависти! - обрадовалась Здеся Ватсон. - На что еще способны мужики!
– Да они и не читают романы, написанные женщинами, - сказала Клавдия.
– Отчего же не читают? - сказал Соломатин. - Читают. И лет двести назад читали. События «Губернских записок» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина случаются в Вятке в середине девятнадцатого века. Или даже пораньше. Есть там такой персонаж Порфирий Петрович. Он прохиндей, рвач и взяточник. К сорока годам, добравшись до управления губернаторской казной, позволил себе благолепие в поступках и добродеятельности своей и стал кое-что почитывать. Попробую по памяти процитировать Щедрина. Извините, если допущу неточности. Так вот. «Он (то есть Порфирий Петрович) охотно занимается литературой, больше по части повествовательной, но и тут отдает преимущество повестям и романам, одолженным своим появлением дамскому перу, потому, что в них нет ничего "этакого". Дама, говорит он, при этом уж то преимущество перед мужчиной имеет, что она, можно сказать, розан, следовательно, ничего, кроме запахов, издавать не может».
Некоторое время просидели в молчании. Соломатин - в неловкости. («Ведь действительно, проявляю себя занудой. Или посчитают: "Образованность свою хочут показать!" А писательница Клавдия, похоже, надулась…»).
– Да-а, - протянула Тиша. - Шалун наш Михаил Евграфович. Проказник…
– А про запахи-то, - сказала Здеся Ватсон, - вы что же, Андрюша, специально привязали это к Альбетову и книге Люшиной?
– Нет, - смутился Соломатин. - Случайно вышло. Такой у Щедрина текст…
– А Лизанька говорила, - сказала писательница Клавдия, - что вы работаете слесарем-водопроводчиком…
– Да. Именно так, - произнес Соломатин уже серьезно. - И не собираюсь менять место службы.
«Это я к ношеной ковбойке, что ли, в подкрепление? - выразил себе неудовольство Соломатин. - Не хватало мне еще под ковбойку надеть тельняшку! Позер!»
– Мне думается, не стоит упрекать Андрюшу за это, - сказала Елизавета, и Соломатин почувствовал, что она волнуется, - такая у него нынче социальная позиция…
– Да кто же его упрекает! - сказала жена банкира. - Живет человек как хочет, и замечательно!
После резолюции Тиши от Соломатина отстали. То ли потеряли к нему интерес. То ли посчитали, что он им ясен, и достаточно. То ли созрели до непременной болтовни о своем, девичьем, а участие мужика в этой болтовне было бы лишним. Соломатин потягивал соломинкой вишневый сок и беседы приятельниц будто бы не слышал. Впрочем, некоторые их слова все же долетали до Соломатина и в нем застревали. О чем только не судачили дамы! О драмах их ежедневного выбора: что надеть, куда пойти поесть, что выбрать в меню, отбивать ли чужого мужа или в этом не выйдет выгоды. О бретельках. Каким образом в разговоре с джентльменом их спускать с плечей и каким образом, будто бы в стеснении, возвращать их на место. Об эпиляции. Эпиляция в особенности занимала Здесю Ватсон. Сейчас она блондинка, а так она искренняя брюнетка, что заставляет ее следить за волосяным покровом ног. И вот теперь, когда в моде юбки и брюки с пониженной талией, а молокососки-старшеклассницы и секретарши опускают джинсы да расстегивают молнии чуть ли не до лобка, что же делать ей, не производить ли эпиляцию и вблизи логова зверя? Понятно, и слова эти, и советы сопровождались смехом. Иногда радостным. Иногда нервическим. Естественно, не могли не обсудить двух свежих кавалеров безудержно скачущей повсюду Чачки, одного - декоративного, другого - черняво-богатенького с россыпями камений в карманах. Говорили о муслинах и полупрозрачной вуали на юбки. О лифах из хлопка и лайкры. О том, что думский лоббист Чемоданов щеголяет в часах от «Филипп Патек» за полмиллиона евро. А как можно было не вспомнить о диетах? Вспомнили. «Мне-то что! - обрадовалась Здеся Ватсон. - Я с девятнадцати лет не поправилась ни на грамм!» Похвальба ее вызвала сомнения собеседниц. «Да я сейчас закажу три любимых закуски Лолиты Милявской, - возмутилась Здеся, - и у меня в животе не забулькает!» «Вам хорошо, - вздохнула Тиша, - ты, Здеся, вертишься на радио и в сенях ТВ, Клавдия пишет книги (своевременный взгляд в сторону водопроводчика), то есть пишет романы, а мы с Лизой целые дни маемся в безделье, хоть бы дело какое подыскать…» «Я-то подыщу», - твердо сказала Елизавета.
- Предыдущая
- 101/143
- Следующая
