КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович - Страница 106
- Предыдущая
- 106/143
- Следующая
В кабинете Квашнина Прокопьев бывал дважды. По его представлениям, во времена процветания на прилавках рыбы мойвы таким мог выглядеть кабинет председателя профкома катушечной фабрики. Только что соцсоревновательных знамен (пылесборщиков) и портретов под стеклами здесь не держали. Правда, один портрет пожилой женщины с туеском для ягод в руке, маслом написанный, имелся. И еще висел на стене пейзаж с видом северной деревни и студеной реки.
– Присаживайтесь, - предложил Квашнин. Сам он стоял у окна и теребил четки из черных камней.
Прокопьев присел. На столе Квашнина рядом с компьютером были аккуратно сложены бумаги. Стояли, конечно, и телефоны. И лежала мухобойка, гибкий пластмассовый квадрат на пластмассовой же рукояти. А московские погоды уже отменили пребывание мух и прочих летающих насекомых в квартирах и служебных помещениях.
Особых изменений в облике гималайско-тибетского странника (или скрытника?) Прокопьев не усмотрел. Ну, действительно, посмуглел от горных приближений к солнцу, ну выглядел, пожалуй, устало-изможденным, на то могли быть причины: голодания какие-нибудь ради подавления плоти или еще что необходимое для медитаций и самопознания. А так Квашнин был узнаваем. И прежде случались с ним уходы в себя и недолгие отрешения от реалий вокруг. И прежде угадывалась в светло-синих глазах осаждавшая душу печаль. «Погоди! - чуть ли не испугался Прокопьев. - Что-то у него на правой щеке, между ухом и ртом. Еще одно ухо, третье! Пришитое как-то боком! Этого не может быть!»
– Сергей Максимович, - сказал Квашнин. - Вы смотрите на меня с испугом. Отчего?
– Да нет… - начал было Прокопьев, но не выдержал и проявил бестактность: - Что это у вас на щеке? Как будто бы ухо…
– Какое ухо?
– Третье… Не на этой щеке, на правой…
Было видно, что Квашнин обеспокоился, занервничал, рука его, поначалу ощупывавшая левую щеку, теперь пыталась сорвать что-то с правой щеки, дергала, щупала кожу и ничего сорвать не смогла.
– Ничего нет… - прошептал Квашнин, не слишком, правда, уверенно.
– Привиделось! - взволновался Прокопьев. - Привиделось! Извините! Освещение было такое… Вы так стояли… Привиделось… Извините за дурость!
«Именно дурость! - не мог успокоиться Прокопьев. - С чего мне померещилось какое-то третье ухо?»
– Так, - сказал Квашнин, - вы, Сергей Максимович, пришли ко мне как эксперт Государственной комиссии?
– Необходимость у меня иная, - не сразу произнес Прокопьев. - Я пришел к вам из-за Даши. Из-за Дарьи Тарасовны Коломиец. Чтобы узнать, жива ли она, и если жива, где она и что с ней.
Квашнин молчал.
– И как член Государственной комиссии я обязан задать вам несколько вопросов, - Прокопьев начал будто оправдываться. - Но это потом. Это теперь дело второстепенное…
– Кто такая Даша? - спросил Квашнин.
– Вы прекрасно знаете, какая, - сказал Прокопьев. - Вы купили закусочную в Камергерском переулке, а она работала там буфетчицей.
– Ах, эта Даша, - Квашнин словно бы из глубин памяти выковырнул некую соринку. Поморщился. Сказал раздраженно: - А вы наглец, господин Прокопьев. Дерзить позволяете себе. Хоть и родились не с той буквой. Но может, из-за этой буквы и дерзите?
– Я понимаю, - сказал Прокопьев. - Вы можете пригнать сюда толпу охранников, и они вышвырнут меня. Но раз вы признали меня наглецом, я наглецом и продолжу быть.
– Отчего вы решили, - спросил Квашнин, он подошел к столу, стоял теперь напротив Прокопьева, каменный и суровый, будто командор из пиренейских легенд, - что меня должна занимать судьба буфетчицы Даши?
– Оттого, что вы ее любите, - сказал Прокопьев.
Квашнин усмехнулся уголком рта, выказал раздражение.
– Но скорее всего и не любите, - не удержался Прокопьев, - а просто желаете осуществить каприз. Пополнить коллекцию. Добавить к «Бентли», бетономешалке, к дамам, от которых вы устали, еще и буфетчицу Дашу. В особенности, после того, как эта девчонка не приняла ваши предложения.
– Вы не только наглец, - тихо произнес Квашнин (Прокопьеву показалось: прошипел), - но и…
Он не договорил. Четки швырнул на стол. «А ведь он сейчас возьмет мухобойку, - подумал Прокопьев, - и прибьет меня!» Не дожидаясь действий Квашнина, Прокопьев вскочил, схватил (стол был узок) Квашнина за отвороты пиджака, вскричал:
– Да! Ради каприза! Да! Ради коллекции!
Квашнин отбросил от себя Прокопьева толчком ручищ дровосека, вернул наглеца на стул, сам уселся в хозяйское кресло. Молчал, насупившись.
«Что со мной?! - бранил себя Прокопьев. - До какой мелкой глупости я дошел! Будто пятиклассник, насмотревшийся "Ералаша"!»
– Да, мы ведем себя, как дети, - сказал Квашнин. - Как самец с самцом. Как два тетерева. Выходит, что и у вас свой каприз, Сергей Максимович.
– Выходит, - сказал Прокопьев. - Но может быть, это и не каприз…
– Посчитаем, что мы остыли, - сказал Квашнин. - Я, естественно, мог бы отдать распоряжение службе безопасности. Но я заинтересован в сотрудничестве с вами. Этой темы сейчас касаться не будем. Предположим, вы в чем-то правы в мыслях о моем отношении к Даше… Дарье Тарасовне… Но отчего вы напали на меня, будто я искалечил ей жизнь? И почему вы хотели узнать именно от меня, жива ли Даша, где она и что с ней? Объясните мне.
И Прокопьев объяснил.
Сознавая, что слова его могут оказаться невыгодными и для Даши, и для него самого, и что слушатель его, если смог держать в лапах две отрасли, - человек со счетным устройствам в мозгах, и прочие люди для него - цифирки, иногда образующие числа, Прокопьев все же рассказал Квашнину о многом. В мыслях обзывал себя лопухом. Но остановиться не мог. Будто кто-то подзуживал его поделиться знанием обстоятельств дела. Рассказал о пересудах бывших товарок Даши по Камергерскому переулку («мы-то знаем точно»), о своей поездке в Долбню и в Марфино, о том, что Дашу загнали в угол и продолжают облаву, пока она не примет чьи-то условия, что облавой руководит изящных свойств режиссер, что Даша, униженная и поверженная, пропала, милицией объявлен розыск, но толку никакого. От некоего ведуна, имя называть нельзя, Прокопьев услышал слова о Даше: «Жива. Саркофаг. Горный хрусталь». Но слова эти можно посчитать и бредом утомленного отысканием истин ученого.
Квашнин слушал его, закрыв глаза и перебирая черные камушки четок. Прокопьев не ощущал его сейчас своим недоброжелателем или соперником. Но мало ли какие помыслы могли возникать в голове Квашнина, не исключено, что и самые злодейские.
– И вы полагаете, - открыл глаза Квашнин, - что облаву на некую буфетчицу устроил я?
– Она для вас не некая буфетчица, - сказал Прокопьев.
– Не суть важно. Важна облава… Стало быть, устроил ее я?
– Похоже на то… И даже осведомленный и догадливый милицейский майор в Долбне склонен к этой мысли…
– Нужна ли мне эта облава? - спросил Квашнин.
– По этому поводу можно строить только догадки, - сказал Прокопьев. - Двенадцатилетнему сынку губернатора, проживающего в Лондоне, захотелось иметь в прикупленной папашей команде любимого им футболиста Карлоса Альберто, и сейчас же Карлос Альберто без всякой пользы для команды был приобретен. Зачем-то вы пожелали стать хозяином закусочной в Камергерском переулке, теперь там глупейшее заведение с пустующими столиками! Но от помещения вы не откажетесь из-за упрямства и досады. Хотели вы этого или не хотели, но сейчас в вашей житейской практике главное - «прибудет». И ничего не должно убыть! Но вот бочка, неизвестно зачем понадобившаяся вам, взяла и улетела из сада слесаря Каморзина, а и ее вы намерены отыскать и изловить.
– Вы нервничаете, злитесь на меня и опять желаете все свести к капризу и коллекции, - печально сказал Квашнин. - Впрочем, спасибо за нравоучение. Но у вас в голове конструкция, и я в ней размещен. А вы не знаете моей натуры. И даю вам слово: никакой облавы я не затевал. Лишь от вас я услышал о злоключениях Даши. Да, для меня она - не некая буфетчица. Я лукавил. И рассказом своим вы меня не уязвили. Естественно, и не обрадовали.
- Предыдущая
- 106/143
- Следующая
