КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/143
• Следующая

– Явились, - рядом с Соломатиным уселся Марат Ильич. - Зачистку произвели, сейчас выйдут.

– Я думал, президент будет, - сказал Соломатин. - Кто такие?

– Президент! - хмыкнул Марат Ильич. - И какой толк? От него были бы только цветы. Ну в лучшем случае - черный пояс бочке на талию. А эти давали шесть миллионов. Но что это они с бетономешалкой явились?

– Те самые? - удивился Соломатин.

– Ну да. И чего явились? Теперь, когда сертификат у нас… Перекупать будут? Но чего они с бетономешалкой приперлись? Это тревожит. Может, подвох? Или силовой маневр? Возьмут сейчас отроют, уволокут и замуруют в своем владении…

– Да кому, кроме Павла Степановича, нужен этот хлам? - воскликнул Соломатин.

– Ты всерьез, что ли?

– Ну а как же?

– Э-э, братец, - покачал головой Марат Ильич, - ты начитанный молодой человек, а не понимаешь… Лизка-то, выходит, поумнее тебя… Это в Кисловском, в подвале, был хлам, а теперь - комплекс… Ты сам речь произносил…

– Халявщиков вывели, а тлю они в саду оставили, - над Маратом Ильичей завис каморзинский сосед Сысолятин. - Хуже человека ничего нет. Но тля - тоже паскуда. А в это лето она совсем обнаглела, жирная, сыплется отовсюду. Божьих коровок на всех этих блядей не хватает. А тля, эта паскуда, и не защищайте ее, Марат Ильич, вступила в эротический союз с муравьем. Муравей теперь не в наваленных им горках живет, а катакомбы выгрызает себе. Муравей тлю, блядину, щекочет, а та в оргазме услаждает его ароматической жидкостью. Нюхал, дрянь ароматец-то. А муравей тлю охраняет, мешает божьей коровке откушать подругу. А эти богатыри бритые тлю из сада не вывели.

– Не президент, - сказал Соломатин.

– Да бросьте вы, Сысолятин, ныть о бедственном положении божьих коровок! - заявил Марат Ильич. - Не до этого. Вон уже выходят. Надо бежать к ним!

Бежать не бежать, решил Соломатин, а сходить поглазеть на готовых было выложить шесть миллионов за кисловскую находку - не лишнее. Но остановился. И снова присел на скамейку.

Впускал на свою землю Павел Степанович с жестами гостеприимного хозяина, но и с очевидным напряжением чувств, человек десять. Первым, чуть-чуть суетясь, проследовал знакомый Соломатину домоуправитель миллионщика Квашнина Агалаков в белом костюме, безобразно мятом, будто ночь Агалаков провел на вокзальной лавке (не провел; в этом сезоне, вспомнил Соломатин, модой мятая одежда была понудительно добавлена к небритости). За Агалаковым шагал и явно - сам по себе, поджарый верзила лет тридцати пяти в палевой водолазке и джинсах, этот выбритый и немятый. «Квашнин!» - понял Соломатин. И взволновался. А среди прочих лиц двое оказались Соломатину знакомыми. Один из них в закусочной в Камергерском был назван краснодеревщиком и пружинных дел мастером. Второй знакомец был Ардальон Полосухин.

Вид он имел иностранца из недр прошлого века, а именно лондонского шофера двадцатых годов. То есть таких Соломатин видел в фильмах Хичкока или еще кого-то. Фуражка, очки с выкатом темных стекол, куртка и бриджи в крупную клетку, гольфы и ботинки автомобилиста. Не валенки, не валенки! Ботинки! Но на них галоши! О валенках Соломатин подумал не сразу, а когда доказательно определил, что возле мемориала вертится именно Ардальон Полосухин. Встретил бы он антиквариат-автомобилиста на улице, прошел бы мимо и не вздрогнул. А тут особая комбинация гостей и собственные предощущения обострили внимание Соломатина. Теперь и походка прежнего Ардальона вспомнилась - с выворотом правой ноги. Так-так-так! А не водитель ли он бетономешалки? Но логичнее было предположить, что проныра смог пробиться в советники-искусители к Квашнину. Тогда, стало быть, недалек Квашнин.

Гости уважительно, но без умилений выслушивали Каморзина, поглядывали на бочку, но как бы хмуро. Квашнин при этом молчал, переступал с пяток на носки, покачивался. Резко подступил к Павлу Степановичу Агалаков, говорил то ли укоряюще, то ли угрожая, под нос Павлу Степановичу совал компьютер с цифирками, пощелкивал. Павел Степанович мотал косматой головой - нет, мол, и нет. И тут с растяжением листа бумаги гостям был предъявлен, будто ярлык от хозяина Золотой Орды неспокойным тверским князьям, сертификат от вице-главы.

– Дурак наш Пашка-то! - Марат Ильич опять пожелал иметь собеседником Соломатина. - Выгоду не видит. А они что-то затевают. Этот их кудесник все время ходит вокруг бочки. Ни линейки у него нет, ни рулетки, ни теодолита, но видно что-то изучает, подсчитывает и кумекает. И сертификат уволокут с собой. Нет, надо за ними присматривать…

Кудесником Марат Ильич назвал краснодеревщика или пружинных дел мастера («Прокопьев, что ли, его фамилия…» - вспоминал Соломатин). «Вон, вон погляди, простенький на вид…» - шептал тогда Ардальон. В Камергерском этого Прокопьева Соломатин разглядывать не стал. Теперь же простеньким на вид он никак не выглядел. Ну неброский, из добродетельных простаков, что и в пустом вагоне метро примется уступать место вошедшей даме, но - с натурой. Из тех, что и с горячим утюгом не уговоришь. Но что он высматривал у Каморзина? А впрочем, пошло бы все подальше! С отбытием Елизаветы, понял Соломатин, происходящее в саду потеряло для него накал и смысл. И он закрыл глаза.

– Негоже так вести себя, Андрей Антонович, - услышал он. - Негоже.

Зрительные восприятия пришлось возвращать. Ардальон Полосухин сидел рядом с ним. Фуражку снял, положил ее на клетчатые колени, очки загнал на лоб.

– Негоже! - протянул Ардальон. - Торжественный случай и гости. А ты высокомерно дремлешь.

– Очки. Они от чего? - спросил Соломатин. - От ветра? От пыли? От сияния дам?

– От недоброжелателей, - сказал Ардальон.

– Ты кучер на чьих облучках? Не на бетономешалке ли?

– Твое высокомерие мне понятно. Ты теперь при бочке, при сертификате и еще при чем-то, найденном в кисловском подвале. При чем?

– А есть в Москве улица Олжаса Епанешникова? - спросил Соломатин.

– Конечно! С двух до трех часов раз в неделю. Доступна всем, кто знает среднюю полосу в Косынке.

– Из кожи у тебя одни краги? Почему на тебе так мало кожи?

– Я не комиссар. И не водитель кремлевских сумасшедших. Ты не увиливай. Что вам еще досталось в подвале дома Квашнина?

– Пень с маслом. Масло «Злато». В нем нет холестерина.

– Соломатин, кончай, валять дурака, - правая перчатка Ардальона отлетела в воздух, из рукава лондонского шофера выползло портмоне, кнопка отщелкнулась, левая рука Полосухина, также освобожденная от перчатки, вытащила стопку бумажек, извлекла из стопки листок и помахала им перед озадаченным Соломатиным. - Вот твоя расписка, Андрюша. И никуда ты не денешься. Сейчас я тебе ее показываю. Вдруг забыл. А при необходимости она будет тебе предъявлена.

– Глупости, - сказал Соломатин.

– Для тебя глупости, - улыбнулся Ардальон. - Для меня документ. Один среди прочих.

Ардальон вернул должный якорем держать Соломатина листок в стопку, как в карточную колоду, прокатал ее пальцами, вызвав треск, не способной к треску бумаги.

«Какое пакостное у него лицо», - подумал Соломатин.

– Пакостные лица бывают у мелких грешников, - сказал Ардальон. - А я к мелким, по классификации кассирши Людмилы Васильевны, грешникам не отношусь.

– И все же лицо у тебя пакостное, - сказал Соломатин.

– Вкусовое суждение, - сказал Ардальон. - Впрочем, мне на него наплевать. Кровь твоя, та, что на расписке, исследована. Не в больничной, понятно, манере. Хотя проведена идентификация и с твоими медицинскими показателями. Тут все в норме. Так что документик у меня подлинный. Не отвертишься. А вот иные особенности твоей крови выявили и особенности твоей судьбы. Должен сказать…

– Меня это не интересует, - резко сказал Соломатин.

– Не интересует - и не интересует, - сказал Ардальон. - А жаль.

– А у тебя, Ардальоша, хлястик на куртке, - сказал Соломатин. - И вытачки на бриджах.

– От твоих щедрот, Андрей Антонович, - рассмеялся Ардальон. - От твоих!

– Чего вы явились-то сюда?

• Предыдущая
• 59/143
• Следующая