Коннетабль (СИ) - Мах Макс - Страница 31

Вспоминалась одна довольно популярная в России песня. Вероника помнила дословно только один куплет, да и тот не весь, но большего и не требовалось.

«Балы, красавицы, лакеи, юнкера,

И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.

Любовь, шампанское, закаты, переулки…»

Шуберта, правда, в этом Мире не родилось и юнкеров отчего-то не было, но все остальное имело место быть. Акиньшина жила в империи франков уже почти три месяца, и, как ни странно, почти перестала отождествлять себя с собой прежней, даже оставаясь наедине с собой, то есть, мысленно. Иногда казалось, окликни ее сейчас кто-нибудь по имени, она и не поймет, пожалуй, к кому обращаются, потому что изо дня в день она была для всех окружающих Берунико де Габардан, иногда все-таки Вероника или Беро и даже, быть может, Веро, как называли ее некоторые из новых подруг, или насквозь официально - виконтесса де Габардан де Парлебоск. Она привыкла, и к ней привыкли, потому что, где Габриэлла Мишельер, там и Берунико де Габардан. Габи и Беро – кузины и подруги детства. Их объединяло, впрочем, не только родство и близкое знакомство. Вероника переняла стиль одежды и некоторые особенности поведения своей кузины. Выглядела она, правда, моложе Габи, хотя на самом деле была на год старше. Ну и типаж несколько иной. Не коса, а медового оттенка волосы до лопаток. Если попросту, можно ходить или с распущенными, или собранными в низкий хвост. Ну а для выхода можно было сделать из них великолепную прическу. Но Веронике нравился именно низкий хвост. Он ей шел и к тому же был более чем годен в постели: не лез в рот, когда не надо, и был удобен для хвата, если Трис имел ее сзади. А он это любил, хотя и не перебарщивал с эдаким самцовым доминаторством. Впрочем, в небольших количествах, - и без фанатизма, - мужское доминирование ей даже нравилось. Но только в сексе. В обыденной жизни все обстояло с точностью до наоборот. Став Берунико, Акиньшина вполне оценила свою силу, как магессы, свою красоту, которая, увы, не спасет мир, - хотя вполне может его погубить, - и свое место в пищевой цепочке. Она поняла, наконец, что желание обрести свободу исполнилось, и, перестав быть бесплатным приложением к дяде, она превратилась в птицу высокого полета. И, что уж там, из песни слов не выкинешь: то, что она спала не только с Габи, но и с ее братом, дало ей так много, что главное – унести. Правда, жена Триса герцогиня Перигор-Мишельер, невзлюбила ее именно по этой причине, - и это еще мягко сказано, что лишь невзлюбила, - но, к счастью или, напротив, к несчастью для самой герцогини, она ничего не могла с этим сделать. Ей, как законной супруге, оставалось лишь молчать и терпеть рядом с собой любовницу собственного мужа.Терпела. Терпел и капитан Гийом, ведь по факту Вероника спала с обоими старшими Мишельерами: братом и сестрой, что хоть и не афишировалось, но было известно всем, кому следует, и, разумеется, принималось в расчет. Практически титул: метресса Мишельеров. А это совсем немало. Однако случилось с Вероникой в те дни одно странное приключение, вознесшее ее в глазах общества еще выше. Хотя, казалось бы, куда уж выше-то?

А дело было так. Акиньшина как раз пообвыклась на новом месте и начала потихоньку расслабляться, греясь в лучах «чужой славы». Все у нее было хорошо. И любовь, и секс, - Трис оказался просто образцово-показательным любовником, к тому же, похоже, умудрился в нее втрескаться, - и дом, и гардероб, и даже друзья-приятели образовались. Валь и Морг Мишильер, и тот самый Гийом де Ламот-Уданкур, претендовавший на роль отца будущих бастардов клана Мишельер, и еще один небезынтересный «мужчинка» - некто Рудольф де лас Куэвас, - приятель ее работодательницы, любовницы и подруги. В общем, было с кем погулять, выпить и пустить пыль в глаза, чтобы никто из непосвященных не догадался, что на самом деле она сутками напролет рвет жилы, тренируя тело и Дар, чтобы превратиться в настоящую машину для убийства. И надо сказать, у нее это неплохо получалось. Но сейчас не об этом, а о том, что однажды она попала вместе с Габи в императорский дворец. С Эвой Сабинией она к этому времени была уже хорошо знакома, - встречались тут и там, - но в гостях у принцессы-наследницы ей бывать до сих пор не приходилось.

Ну что сказать! Палаццо Коро просто великолепен и не менее прекрасны шато дю То[23], шато Во-ле-Виконт, дворец Бельвью и шато Мезон-Лаффит, но императорский дворец попросту поражает воображение. Древняя роскошь соседствует в нем с новыми веяниями, а коллекция произведений искусства богаче, чем в Эрмитаже и Лувре вместе взятых. В общем, впечатлений море, и разговор случился хороший, да еще и в отличной компании. А под разговор и шампанское, которое лилось рекой, Вероника как-то даже не заметила, когда это они остались в гостиной втроем. И когда поступило предложение переместиться в «императорскую опочивальню», отказываться уже было поздно, да и опасно. Все-таки не лишь бы кто пригласил на блядки, а сама кронпринцесса Эва Сабиния. Так Вероника Акиньшина оказалась в постели принцессы-наследницы и провела там ночь и большую часть утра следующего дня. Опыт небезынтересный и где-то даже поучительный. И, разумеется, Вероника взрослая девочка, и у нее в прошлом уже случалось такое пару раз с мальчиками, - в смысле, спонтанного секса, - так что она не психанула, а расслабилась и получала удовольствие. Да и принцесса, к слову сказать, оказалась в постели чудо, как хороша, так что все прошло на ура и к взаимному удовольствию. Но сам факт, что она пару раз переспала с Эвой Сабинией, - а таких случаев набралось к концу апреля ровным счетом четыре, - сделал ее настоящей звездой бомонда[24]. Впрочем, много ли тому бомонду надо? Всего лишь несколько удачных встреч, уместная шутка здесь и «случайный» комплемент там, красивое тело и милая улыбка, но главный вопрос, как, в конце концов, поняла Вероника Акиньшина – с кем ты спишь.

«Жизнь удалась, - усмехнулась она мысленно, в очередной раз проснувшись в постели принцессы-наследницы. – А всего-то и нужно было дать себя облизать…»

Сформулировано, - чего уж там, - цинично, но зато честно. И это тоже являлось сильной стороной Вероники. Любимый дядюшка научил ее относиться к жизненным обстоятельствам так, как они того заслуживают. То есть, видеть вещи не такими, какими они кажутся, или такими, какими их хотят представить другие, а такими, какими они являются на самом деле. Без прикрас, без светофильтров, - розовых очков или завесы слез, - и, разумеется, не забивать «изображение» словесной шелухой. Видеть суть, принимать, как есть, - нравится тебе это или нет, - и поступать по обстоятельствам. Бьют – беги, дают – бери, и не упусти свой шанс на удачу, ибо «прихоть случая управляет миром»[25].

Она свой случай не упустила, но была крайне осторожна и ни разу, - ни словом, ни жестом, - не попыталась заменить собою свою подругу и благодетельницу. Другом и любовницей Эвы Сабинии являлась Габриэлла, а «милая Бери» всего лишь нечастое и необязательное, хотя и приятное дополнение к тому, что должно быть. На самом деле, большего Веронике и не надо было, поскольку ей и Мишельеров хватало. А они, - оба два, - похоже, действительно ее любили и были к ней невероятно внимательны и щедры. Захоти она, и был бы у нее собственный дом, но ей пока чудесно жилось и во дворце Мезон-Лаффит. Денег и прочих роскошеств ей тоже хватало: драгоценности, - и те, что захватила с собой, и те, что подарили любовники, - наряды от лучших дизайнеров От кутюр, спортивный темно-красный Бугатти с двигателем мощностью 210 лошадиных сил[26] и многое другое, что давало ей привилегированное положение подруги и наперсницы Э клана Мишильер. Но, пожалуй, самым главным и самым ценным в ее нынешней жизни являлась Магия. Ее в этом Мире было много – пользуй - не хочу, и Вероника колдовала везде и при каждой возможности. Вот это был кайф! Просто чудо какое-то, по-другому и не скажешь. Но как бы здорово она ни колдовала, Вероника отдавала себе отчет в том, что знает и умеет пока слишком мало, чтобы считаться настоящим состоявшимся мастером. Одной голой силой ничего путного не добьешься, надо многое уметь и еще больше знать. И она училась. Читала книги, брала уроки у прочих Мишельеров, но главными ее учителями оставались Габи и Трис.