Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович - Страница 37
- Предыдущая
- 37/47
- Следующая
Он читал, и миры Средиземья разворачивались перед ним, обнимая глубинами влажных горных провалов, синевой бескрайних земель и грибным дыханием сумрачных лесов. Это было лучше, чем кино. Потому что такие миры Инки строил перед собой сам, вместе с автором книги…
– Кешенька, тебе не пора спать?
– Ма-а, ну, отстань от меня!..
– Но ведь уже середина ночи. Ты завтра не поднимешься в школу…
– Какая школа! Третий день каникулы!
– В самом деле? Я и не заметила…
Полянка уехала. Теперь, если не было у «штурманят» общих дел, Инки гулял с Гвидоном. Ездили на одном велосипеде по разным местам вокруг Брюсова. Доезжали даже до аэродрома, над которым то и дело взлетали маленькие самолеты (только в диспетчерскую к Егошину Инки ни разу не заходил, не знал даже, где она там). А иногда бродили пешком… Сказанные однажды Гвидоном слова про дружбу прочно сидели в Инки. Дружба эта была совсем не такая, как с Полянкой, и все же Инки иногда радовался (хотя и сквозь уколы совести), что сейчас Полянки пока нет рядом. А то могла бы сказать (или подумать): «Ты теперь только с ним да с ним. А я?…»
Однажды шли они от салона «Легенда», где Гвидон сунул в щель автомата сотенную бумажку – заплатил за свой старенький мобильник (и сказал почему-то: «Теперь не подведет»).
Был жаркий, как в июле, полдень. На улице Комарова пахло разогретым асфальтом и бензином, хотя и тополями пахло тоже…
– Стой, – сказал Гвидон и крепко взял Инки за плечо. И будто закаменел, глядя перед собой.
Инки тоже замер: почуял тревожное что-то.
По солнечной безлюдной улице, по пятнистому от лиственных теней тротуару шел навстречу Инки и Гвидону мальчишка.
Тонкий такой, ростом с Гвидона, в светлых джинсах и гладко-белой футболке. Он тоже остановился, но потом дернул плечами, словно оборвал невидимые нитки, и зашагал снова. Четко по прямой линии. С деревянной какой-то твердостью.
– Это Юрий Вяльчиков, – выговорил Гвидон вполголоса, – один из тех… из троих. Двоих куда-то увезли, а этот… Ну, встретились все-таки…
Инки обмер. Почудилось, что сейчас Гвидон вцепится в Вальчикова, как бульдог. Но он быстро глянул на Инки и усмехнулся:
– Не бойся, крови не будет. Будет лишь ма-аленький разговор… Идем… – И так, с крепкой ладонью на Инкином плече, он пошел навстречу тому. Инки – рядом с ним (куда деваться-то?).
И они сходились посреди асфальта, на пустой, очень теплой от солнца улице, и было тихо, только чуть шептались листья и казалось, что их тени шепчутся тоже…
Потом они остановились в двух шагах друг от друга – Вяльчиков и Гвидон с Инки. И смотрели. Вяльчиков – поочередно на Инки и Гвидона. А потом на одного лишь Гвидона… И не было на лице никакого страха, только… не поймешь что. Будто он идет с похорон.
Гвидон чуть наклонил к плечу голову – в сторону Инки. Кашлянул и сказал почти по-приятельски:
– А ты, Вяльчиков, говорят, стихи пишешь? Вроде бы даже выступал в том году по радио?
– Писал когда-то… – бесцветно отозвался Вяльчиков. Глаз не отвел.
А Инки вдруг увидел, что Вяльчиков похож на Гвидона. Но какой-то «обратной» похожестью. Раньше были фотоаппараты, которыми снимали на прозрачную нецветную пленку, и на ней получалось изображение под названием негатив. На пленке то, что на самом деле было темным, делалось светлым, и наоборот. А потом с негатива печатали на бумаге карточки. И вот Вяльчиков и Гвидон отличались, как снимок от негатива. Косая челка Вяльчикова была очень светлой, лицо бледным, ресницы почти белыми, на руках – ни намека на загар, словно мальчишка все летние дни прятался от солнца. И одежда у Гвидона была очень темная, в у Вяльчикова – наоборот. Лишь глаза были одинаково темными и, кажется, похожими своим выражением (глаз Гвидона Инки сейчас не видел, но чувствовал, какие они).
– А сейчас, выходит, не пишешь? – прежним тоном спросил Гвидон…
– Сейчас, выходит, нет…
– А почему? Совесть не дает?
Лицо у Вяльчикова не изменилось. И он сказал сразу:
– Похоже на то… – А потом глянул чуть резче: «Ну? Чего еще хочешь?»
Гвидон хотел. Спросил тихо и с усилием:
– За что ты так его? Ну, те двое просто гады, их специально подговорили. А ты? Ведь ты же не из их теста… Зачем тебе надо было его гробить? Он же всем хотел только хорошего…
– Думаешь, я специально? – сказал Вяльчиков, не отводя глаз. – Заставили подписать…
– Что подписать? – почти со стоном выговорил Гвидон. – Ведь Бориса там с вами в подвале не было. А ты подписал, что был.
Вяльчиков наконец отвел глаза.
– Не знаешь, как они умеют… вдалбливать. Ты, мол, просто его не видел, когда он ночью приходил, ты отвлекся. А он был. Твои товарищи говорят… И снова, снова… В голове уже гудёж, в ушах звон… А они снова, снова… Вы не знаете… Они даже взрослых мужиков могут заставить признаться в чем угодно. Невиноватых…
– Бориса не заставили, – вдруг само собой вырвалось у Инки. Вяльчиков первый раз глянул прямо на него.
– Ну да. Но я же не он… и не Олег Кошевой… Не все ведь герои…
– Тебя били? – тихо спросил Гвидон.
Вяльчиков удивленно перевел на него глаза.
– Что?… Если бы… Думаешь, это самое страшное? Да они бы и не посмели…
– А тогда почему ты…
Вяльчиков тонкими, как у скрипача, пальцами (а может, и правда скрипач?) взял себя за узкие плечи. Стал смотреть на тени листьев.
– Спрашивать легко… Ты бы побывал там… Вызвали и давай нажимать. Я сперва никак… Говорю: почему допрашиваете без взрослых? Не имеете права. А они… одна тетка такая в погонах и мужик в штатском… улыбаются. «Можем пригласить твою маму. Ты, кажется, весь в нее, с такими же… изгибами психики. Давай позовем ее, пусть поглядит, кого воспитала…» А она недавно из больницы. У нее нервный стресс был на работе, ее лечили… в психоневралгии… Тетка говорит: «Наверно, не долечили. Попадет туда снова, из-за тебя»… А я же знал, что она второй раз не выдержит… – Вяльчиков глянул из-под белых длинных ресниц ощетиненно и безнадежно. – Думаете… легко терять свою мать?
Инки скривился – так пальцы Гвидона воткнулись в его плечо. И был Инки уверен, что сейчас Гвидон рванется с места и они быстро пойдут прочь. Потому что возразить Вяльчикову Гвидон не сможет.
Но Гвидон сказал. Угрюмо и безжалостно:
– Да, нелегко… А если бы она узнала, что ты предатель?
Взгляд Вяльчикова опять стал безразлично-прямым, а голос бесцветным:
– Я не хотел, чтобы узнала… Я потом очнулся. Через день… Побежал в милицию, а меня оттуда чуть ли не пинками… Я через неделю разыскал адвоката, который защищал Голицына. Он говорит: «Напиши заявление, что твои показания неправильны, мы огласим его на суде, это поможет делу». Я написал. Но ведь суда же не было…
«Пойдем! Ну, пойдем же!» – мысленно умолял Инки Гвидона. Потому что видеть тоску Вяльчикова было уже невыносимо. Но Гвидон остался неумолимым:
– Суда не было, потому что его убили. А убили потому, что он оказался в тюрьме. А если бы не было твоей подписи, он, может быть, там и не оказался бы, не хватило бы доказательств…
Вяльчиков свел белые брови, подумал. Даже как-то чересчур старательно. Качнул головой.
– Нет. Он все равно оказался бы там. Нужны ведь были не доказательства, а помещение вашего клуба. Это теперь знают все…
Гвидон сказал:
– Не оправдывайся.
Вяльчиков слегка удивился:
– Разве я оправдываюсь?
Тогда Гвидон отодвинул в сторону Инки и отодвинулся сам – будто сказал Вяльчикову: «Иди. Кончен разговор…»
И Вяльчиков – с опущенными плечами, но с прямой спиной и глядя прямо перед собой – прошел мимо.
Но разговор был не кончен.
– Постой… – окликнул Гвидон. Спина Вяльчикова замерла, потом он повернулся всем телом.
– Что?
– Хочу спросить… Как тебе, Вяльчиков, живется теперь? Спокойно?
Мальчик Вяльчиков – почти белый в свете летнего дня – не удивился вопросу. Ответил совсем негромко, но различимо в тишине безлюдной улицы:
- Предыдущая
- 37/47
- Следующая
