Хамелеон 3 (СИ) - Буланов Константин Николаевич - Страница 1

Ноябрь и декабрь 1936 года выдались для многих стран Европы не самыми простыми. И во всём была виновата Испания. Точнее вина за беспокойство лидеров европейских государств лежала на тех людях, что ныне творили на испанских землях новую историю. Так, вслед за октябрьским разгромом войск генерала Мола, последовал удар наиболее боеспособных сил республиканцев не только на север, с выходом к французской границе, но и на юго-запад, от Талавера к Пласенсии. Этот город в прежние времена никак нельзя было назвать стратегически важным. Тут не имелось каких-либо жизненно необходимых воюющей стране производств, он не являлся перекрестком множества путей. Но что в нём было ценного — так это проходящие за чертой города железнодорожные пути, являющиеся главным связующим звеном между северными и южными территориями страны, находящимися под контролем сторонников Франко. То есть республиканским войскам даже не пришлось штурмовать приготовившийся к обороне город. Они просто выстроили свою собственную оборону вдоль и поперек железной дороги, тем самым изрядно осложнив жизнь своему противнику, более не способному использовать чугунку по прямому назначению. А после республиканцы, совершив еще один рывок от Пласенсии на юг, вовсе дошли до реки Тахо. И, продвинувшись вдоль её левого берега вплоть до португальской границы, захватили все перекинутые через неё немногочисленные мосты, тем самым установив новую линию фронта именно по данной водной артерии, протянувшейся от берегов Португалии далеко за Мадрид. Это еще не было началом конца мятежников, стремившихся избежать именно позиционного противостояния, но первый нехороший звоночек прозвенел и оказался очень громким. Можно было даже сказать, что услышали его во всем мире, чему немало поспособствовали жадные до сенсаций журналисты.

Мало того, что прежде единый фронт мятежников вновь оказался разделен на Южный и Северный, как это было в самом начале восстания. Так еще отныне все сношения и переброску войск между ними франкистам приходилось совершать через территорию Португалии, либо вовсе по воде — вдоль побережья Пиренейского полуострова, ведь в воздухе с каждым новым днём появлялось всё большее количество советских истребителей, отчего полеты транспортных самолетов становились излишне опасными. Да и полеты бомбардировщиков тоже. Решившие было отыграться на жителях Мадрида мятежники, только лишь за октябрь и ноябрь успели потерять в налетах на столицу свыше сотни самолетов, прежде чем переориентировались на действия вдоль линий установившихся фронтов.

Естественно, ни в Берлине, ни в Риме, не смогли не оценить с самой неприятной для «генералиссимуса» стороны, понесенные его лучшими войсками поражения. Тем более, что они произошли буквально на глазах адмирала Канариса и генерала Хуго Шперле, прибывших в Испанию, чтобы стать свидетелями триумфального входа их ставленника — Франко, в Мадрид. Но никак не того, что произошло! Ведь как им могли понравиться мигом разлетевшиеся по всему миру фотографии разбитых немецких танков и орудий, а также пленных солдат и офицеров 6-го танкового полка Вермахта, приехавших в Испанию под видом туристов? Да никак не могли!

Особо сильно свирепствовала при этом французская левая пресса, одновременно задавая своему собственному правительству вопрос — доколе то будет делать вид, что в упор не замечает военных поставок со стороны Германии и Италии во вроде как объявленную закрытой для поставок вооружения страну. Да и в Англии тоже не существовало единого мнения по поводу категорического невмешательства в испанские дела. Особенно среди тех, кто уже успел потерять немалые средства вложенные в перехваченные мятежниками, либо пущенные ими на дно, грузы. Очень уж многие «джентльмены» оказались не против заработать фунт-другой на поставке в воюющую страну топлива, продовольствия и много чего еще интересного, коли за это расплачивались по высшему тарифу, да еще и золотом.

В общем, итальянцы с немцами требовали от Франко отойти в сторонку и более не мешаться под ногами тем командующим, которые вскорости будут назначены из Берлина и Рима. Французы с англичанами с каждым днем всё громче требовали от своих правительств дать им, наконец, возможность неплохо заработать, пока СССР не выдоил Испанию досуха. А сам Советский Союз тихо-мирно готовил отправку к Пиренейскому полуострову очередных забитых военными грузами судов, что своих, что испанских. Вот так и встретили в Европе наступление нового, 1937-го, года, обещавшего стать очень интересным в плане прямого столкновения лбами сильнейших государств мира на территории Испании.

— За что, товарищ полковник? — как-то даже по-детски обиженно протянул Александр, услышав из уст командира своего полка, что его боевая карьера в Испании подошла к концу.

— За что? Ты еще спрашиваешь — за что? — Семён Моисеевич аж приподнял лежащую перед ним пухлую папку и с размаху хлопнул той по столу. — Да мне в Москве голову оторвут, если с тобой здесь что-нибудь случится! Я тебе, пакостнику, для чего свой личный танк давал? А? Чего молчишь, товарищ Геркан? Язык резко отсох? Так я тебе напомню! — начал откровенно заводиться Кривошеин. — Я его тебе отдал во временное пользование, чтобы с твоей светлой головой даже в тылу ничего не случилось! В тылу! Там, где и положено пребывать главному техническому специалисту полка! А на деле что вышло? А? В твою не столько светлую, сколько дурную, голову пришла «гениальная» идея покомандовать на передовой! Молодость решил вспомнить? Удаль свою решил показать? Что-то где-то пониже спины заиграло? — максимально корректно попытался он донести до собеседника всю степень своего негодования. Был бы на месте военинженера 2-го ранга какой другой краском, и стены кабинета принялись бы отражать в пространство совершенно иные фразы — можно сказать, состоящие сплошь из матерных выражений разной степени скабрезности. Однако здесь и сейчас приходилось сильно сдерживаться и аккуратно подбирать слова. Всё же распекал он не только своего полкового заместителя по технической части — и так являющегося редким зверем в РККА, но и одного из ведущих конструкторов боевых машин Советского Союза, за сохранность жизни и здоровья которого с него самого обещал спрашивать ни кто иной, как товарищ Ворошилов лично. — Ну чего насупился и молчишь? Говори уже.

— Виноват, товарищ полковник. Больше не повторится, — выпалил в ответ на высказанную претензию стоявший по стойке смирно распекаемый красный командир, ставший в глазах непосредственного начальства тем еще залётчиком.

— Естественно, больше не повторится! Уж будь в этом уверен! Лично прослежу! — вновь приподнял многострадальную папку и хлопнул той по столу полковник. Видимо, это было его штатное успокоительное средство, поскольку проблемы на голову Кривошеина валились, что с передовой, что из организуемой на скорую руку танковой школы, одна за другой, а лечить нервы исключительно табаком и алкоголем никакого здоровья не хватило бы. Да и донести могли наверх о пьянке целого командира полка, по пути изрядно преувеличив масштабы возлияния и приписав вдобавок распутство. Тем более, что с первым, что со вторым, в Испании дела обстояли более чем просто. Имелись бы в кармане деньги, и любой алкоголь с излишне раскованными женщинами мгновенно найдутся, если не за любым углом, то в любом городе уж точно. Во всяком случае, он бы, окажись вдруг на месте возможного кандидата на ныне занимаемую им должность, точно донес бы. Ибо столь же великолепный трамплин для карьерного роста нужно еще было поискать. И то вряд ли вышло бы обнаружить. Потому к «подставе» со стороны Александра он отнесся излишне пылко. Одно время даже полагал, что тот старается ради высвобождения тёплого местечка для своего дружка — майора Киселева. Но потом откинул эту идею, поняв, что так сильно подставляться Геркан не стал бы точно. Ну не дурак ведь он реально гореть в танке, ради карьерных перспектив давнего знакомца! — С танком-то моим что? — наконец, перестав сверлить краскома не предвещавшим ничего хорошего взглядом, и тяжело вздохнув, поинтересовался судьбой и перспективами своей командирской боевой машины Семён Моисеевич.