Выбери любимый жанр

Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 10


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

10

Это было сказано с абсолютной серьезностью. Занятная манера общаться — обрушить на собеседника заведомую чушь и наблюдать за реакцией. Проверять людей на вшивость Елена тоже любила.

— Пока нет, — она спокойно ответила.

— На улице похолодало, рекомендую надевать под низ теплое белье. Здоровый мочевой пузырь — главное достояние женщины. В школах, п-твоить, надо не сменную обувь требовать, а поставить на входе крепких парней вроде меня, чтобы проверяли каждую девчонку — что там у нее под юбкой, по сезону ли одета. Как ты относишься к теплому белью?

— Положительно, лишь бы было чистым. Как моча младенца.

Неживой сморгнул: наверное, ожидал чего-то другого, хоть каплю смущения. Не дождался.

— Как ты со взрослым человеком разговариваешь! — взвизгнула Эвглена Теодоровна.

— Тихо, не звени, — поморщился гость. — Всё под контролем… Ну, пошли, покажешь, как ты живешь, — он вернулся в хозяйке дома. — Пообедаю я, с вашего позволения, в нашей ведомственной столовой. В обеде что главное? Не отравиться и не подавиться. Поэтому важно, чтобы поблизости был врач. Еще раз приятного аппетита. Надеюсь, в этом прекрасном месте есть хотя бы один врач…

Мать со своим «старым другом» ушли. Елена села. Сердце стучало в горле. Десерт в рот не лез — ни шоколад, насыщенный фенилэтиламином, ни, тем более, круассаны.

Борис помалкивал. Умный аспирант отлично понимал, когда можно говорить, а когда лучше поджать хвост.

— Ты начал рассказывать про какое-то «фармакологическое связывание», — сказала ему Елена. — Продолжай, я внимательно слушаю. Что там с чем надо смешать?

17.

Виктор Антонович Неживой надел рубашку, галстук, заправился и застегнул брюки. Пиджак оставил лежать на ковре. Использованный презерватив завязал узлом и сунул в напольную китайскую вазу, белую с золотыми драконами. 19-й век, между прочим. Сумасшедших денег стоит.

Эвглена Теодоровна не спешила одеваться — разметалась по кровати, совершенно счастливая.

— Шестнадцать лет, — сказала она. — Долго я ждала эту встречу.

— Хорошее вино с годами не киснет, — сказал Неживой.

— Спасибо, мне очень приятно это слышать.

— Я, собственно, про себя. А ты что подумала?

— Нахал!

— У-у, ты моя маленькая, — он присел на кровать, положил широченную ладонь женщине на бедро и повел рукой вверх по телу.

— Не надо, — попросила она, повернулась на бок и поджала колени к груди. — А то я вас опять раздевать начну. Вы кто теперь?

— В каком смысле?

— Ну, звание, должность. Где служите. Расскажете о себе?

— Я полковник. Служу не «где», а «кому».

— По-прежнему «верноподданный князь»?

— Так точно. Только король другой.

— Который по счету?

— Третий.

— Все выше и выше, да? Из Питера — в Москву…

— А из Москвы — в Кремль.

— Я почему-то так и подумала.

— А еще я теперь семейный. Жена, дочке четыре года.

— Опять девочка? Да вам можно заказы на девочек брать!

— Пардон, о каких девочках речь?

— Елена — ваша дочь…

Неживой встал, прошелся по спальне. Остановился перед дверью, занавешенной портьерой. В будуаре было два выхода: один вел на служебную лестницу и дальше вниз, второй — в медицинский блок. Неживой остановился перед вторым.

— Не дурак, — сказал он, заглянув за портьеру. — Догадался.

— Можно вопрос? Вы любите свою семью?

Он ответил не сразу. Подергал дверь. Было заперто. Прислушался…

— Ты же знаешь, я люблю только себя.

Эвглена Теодоровна привстала.

— Подождите, но ребеночка-то любите?

— Честно? Нет.

— Как — нет?!

— Положение обязывает иметь семью. И семья, п-твоить в жопу, у меня есть.

— Даже ребеночка… — она растерялась. — Значит, моей Ленке не на что надеяться?

Неживой вернулся к кровати. Присаживаться не стал.

— Надежда умирает последней. Но, в конце концов, тоже умирает. По-моему, ты даешь дочери все, что ей нужно, и еще сверху присыпаешь.

Эвглена Теодоровна молча оделась. Неживой с интересом наблюдал.

— Вы, наверное, пришли по делу, — сказала она.

— У-у, ты моя умненькая, — сказал он. — Именно по делу, и не по одному.

— Да, Виктор Антонович?

Она ослепительно улыбнулась; грациозно встала, оправив платье. Секунда — и влюбленная, потерявшая голову кошка обернулась светской львицей.

Неживой усмехнулся.

— Первое, — сказал он. — Мне нужен список твоих клиентов.

— Ого! Вам лично или…

— Полный список. Чтоб всех назвала, прошлых и нынешних.

— Это несерьезно. Как я могу?

— Это более чем серьезно, ласточка моя. Сегодня ты реализовала заказ — десять пальчиков. Как ты думаешь, для кого он предназначался?

— Откуда вы…

— Не отвлекайся, отвечай на вопрос.

— Ну, для Первого зама председателя Кабинета.

— Я спрашиваю, для кого он предназначался на самом деле? Вспомни, пошевели мозгами — кому могло понадобиться столько мелких, подчеркиваю, мелких… как ты называешь эту пакость?

— Иг… игрушками.

— Во-во. Мелких игрушек. Если вспомнишь — поймешь, кто мой король и чей я князь. Я не прошу список клиентов сейчас, зайду на днях. И не рекомендую консультироваться с теми, кто тебя прикрывает. Кстати, кто тебя прикрывает?

Эвглена Теодоровна поднесла руку гостя к своей щеке. Прильнула к этой огромной властной руке. Ее чувственные губы задрожали, ее зрачки расширились. От нее едва уловимо запахло полевыми цветами.

— Виктор Антонович, вы ведь не сделаете мне ничего дурного, — произнесла она. — Во имя нашего прошлого, во имя нашей дочери. Я и так — полностью ваша.

Сила, которую она вложила в эту реплику, сломала бы любого нормального мужика…

— Ты знаешь, что на меня твои фокусы не действуют, — спокойно ответил Неживой. — А плохого я тебе, конечно, не сделаю. Пока.

— Вы задаете абсолютно невозможные, страшные вопросы, — сказала Эвглена Теодоровна в отчаянии.

— Не хочешь разговаривать — я подожду. Давай перейдем к делу номер два. Где ты прячешь свою больничку?

— Здесь, на втором этаже.

— Отлично. Очень хочется посмотреть. Не откажешь старому другу в короткой экскурсии?

Эвглена Теодоровна тяжко вздохнула.

— Если вы настаиваете…

* * *

…Елена отпрянула от двери, возле которой она подслушивала, добежала на цыпочках до операционной, повернула к главной лестнице и выскользнула из медицинского блока. Закрыла стальную дверь с надписью «Второй» (красные буквы на белом фоне) и только тогда надела тапочки…

* * *

…Виктор Антонович Неживой остро взглянул на портьеру, скрывавшую дверь в «больничку», и широко улыбнулся.

18.

Необычные звуки ворвались в мир нашей тоски…

Я привстаю на локте. Сажусь. Тетя Тома тревожно выглядывает из своей каморки, затем выходит и смотрит вдоль коридора. Что ей там видно, не знаю. Слышен рев, то ли человеческий, то ли звериный. И тут же — отчаянный стон Эвглены: «Разбил!»

Все это далеко, но отчетливо. Похоже, из будуара. Наверное, дверь в будуар открыта, иначе хрен бы я что услышал. И вдруг рев обрывается. Торопливое шлепанье — где-то там, в конце коридора (ага, Купчиха забегала), — и снова ее стоны: «Разбил, скотина!.. Урод!.. Вот ведь урод!..» Потом яростно громыхает каталка; звук приближается…

Везут кого-то нового.

Низкорослый крепыш с бычьей шеей — в одних носках. Носки черные, длинные, почти до колен. На редкость волосатый дядечка. Пристегнут к каталке четырьмя ремнями. Лежит неподвижно, глаза закрыты.

Эвглена плюхается на свободную койку и произносит совершенно неожиданное для нее слово:

— Блин…

— Наш друг под наркозом? — интересуюсь.

— Какой наркоз?! — вспыхивает она. — Вазой его по башке долбанула!

И правда, стриженая голова строптивого любовника повреждена. Из темени сочится кровь, постепенно спекаясь в темно-вишневую лепешечку. И ваза пострадала. Уж не китайская ли, которой Купчиха так гордилась?

10
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело