Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 62

• Предыдущая
• 62/87
• Следующая

Все пригодицца.

Дело сделано, можно уходить.

— Оденься в нормальное, — я показал музыканту на сложенные стопкой вещи. Там были брюки, рубашка, носки, галстук, — гардероб от покойного Бориса Борисовича.

Через пару минут он стал похож на пугало. Но всяко лучше, чем халат на голое тело.

— Мачо, — похвалил я его. — А теперь попробуй, возьми меня на руки. Силенок хватит?

— Обижаете, — сказал он. — Я грузовики с цементом разгружал.

И правда, разгружал. Мне даже пришлось прикрикнуть:

— Эй, аккуратнее! Здесь тебе не мешок!

— Куда идем? — деловито спросил он.

— Через задний проход, — честно ответил я.

«Черный ход», которым Эвглена приводила к себе загипнотизированных приматов, представлял собой деревянную лестницу, спускавшуюся из будуара в боковой коридор, как раз к двери на улицу. В отличие от парадной, лестница была узкой и витой. Долби-Дэн шел медленно и бережно, боясь оступиться. Он держал меня руками под задницей, лицом к себе; я обнимал его за шею. Идиллия.

Он говорил без умолку:

— В предыдущий разговор я забыл попросить вас кое о чем… хотел одну фразу в просьбу вставить… о, как эротично выразился… а то даже порнографично… но сразу не осмелился…

— Что ты все трещишь?

— Не знаю… Зуд какой-то… Хотел пригласить вас в гости.

— В общагу?

— Нет, туда я не вернусь… Какой из меня теперь, к чертям собачьим, музыкант…

— Вот только про собак не надо. Тем более, про их чертей.

— Извините… К маме поеду.

— Лучше помолчи, береги дыхание.

— Если у тебя есть фонтан, дай отдохнуть и фонтану… Приедете к нам?

— Само собой. Если ничего не случится.

— Да-да, вы правы, пикник на обочине — не самый актуальный сюжет… Я тоже предпочитаю удачные попытки к бегству…

Добрались до самого низу — тут-то нас и обломали. С лестницы в коридор было не выйти: дверь закрыли, причем, не на ключ — если б на ключ! Примитивно подперли. Похоже, стульями. При ударе — характерно громыхало. Дверь приоткрывалась на крохотную щелочку и застревала.

— Я так и знал, что ты сюда двинешь, — долетел с той стороны голос Балакирева.

Скотина! Небось, натащил в коридор все стулья, какие были в гостиной, — для надежности. Вот, значит, почему он не поднимался на второй этаж, умник. Бросил своего дружка, не поддался на мои подсказки. Придумал собственную программу действий…

— Кинуть меня хотел? — Балакирев ликовал. — Нет, пидор гнойный, не сбежишь! Я поднимаюсь!

Я сказал ему, форсируя громкость:

— Нет, это я спускаюсь! Жди в гостиной!

И Долби-Дэн попер меня обратно, сражаясь с двойной силой тяжести. Сам бы я по этой лестнице карабкался, как на пик Коммунизма, с ночевками, привалами и глюками от кислородного голодания.

— Я от мамочки ушел, я от Леночки ушел, а от тебя, пидор гнойный, и подавно… — бормотал мой славный носильщик, шумно дыша мне в ухо.

— Молчи, Даня, молчи, — заклинал я. — Скорей надо.

— Балакирев… Какую фамилию испоганил…

— У Петра Первого был шут с такой фамилией. Считай, что это его потомок.

— Я понимаю…

Опять будуар.

— …Поставь меня, отдышись.

— Вы говорили — скорей.

— Да, хорошо бы. Он мог новых дружков позвать. И вообще, вдруг еще кто заявится?

— Тогда в Зеленограде отдышусь.

— Тебе сколько лет?

— Ах, много, сударь, восемнадцать…

…Балакирев ждал наверху, в палате: все-таки поднялся, параноик!

— Повернись, — велел я студенту. — Иди боком, чтоб я его на мушке держал.

Балакирев увидел Долби-Дэна и ошалел. Его квадратную витрину перекосило:

— Стой! А этот чего?

— Этот — со мной.

— Оборзели, бля… Так. Этот никуда не идет.

— А то что? Пристрелишь?

— Его — пристрелю!

— Я мог бы запретить тебе и пальцем его трогать, но мне на этого парня начхать. Он никто, он мои ноги. Я и так могу уйти, без ног. А вот как тебе потом невесту вызволять — не знаю, не знаю…

— Ты все равно не отдашь ключ, сука!

— А ты рискни, сука, вдруг отдам.

— Почему ты, сука, через тот ход пошел?

— Там было ближе, сука.

Он мучительно задумался. Я решил ему помочь:

— У тебя что, Вадик, есть выбор?

— Ладно, валите, — решил он.

— Ты — перед нами.

Так и вышли на лестницу: первым — Плохой, Хороший — вторым, а Злого несли на руках. Вестерн, сгори он в печи… Долби-Дэн дышал, как загнанная лошадь, но терпел, терпел. Так и спустились вниз.

— Освободи дорогу, — сказал я Вадику. — Отойди в тот конец гостиной и подожди.

— Давай ключ от подвала! — истерично выкрикнул он и вдруг вскинул пистолет.

Мой ответ был симметричным. Опять мы стояли, два психопата, ствол к стволу, мерялись нервами; а время тикало, и таяли шансы спокойно исчезнуть отсюда, потому что не могло мне везти бесконечно…

А ведь ключ он и вправду искал, если судить по разгрому! Золу из камина выгреб, дурень, — как я советовал. Ковер скатал, стол перевернул. Стульев осталось мало, но и их, надо думать, не миновал пристальный досмотр, — включая те, которыми он подпер дверь.

— Рука сильно болит? — спросил я.

— Не твое дело!

— Извини, я не со зла тебе сделал больно. Просто злых дураков не люблю. А кожа прирастет, куда денется.

— Ты о чем? — сказал он, сбитый с толку.

— О том, чтобы ты о себе подумал, о своей будущей жизни. О том, как ее сохранить… Я верну тебе Елену, когда дойду до прихожей, как договаривались. У меня ведь тоже нет выбора. Подумай.

Он сник…

И наконец-то путь к свободе был открыт!

На полу тихо страдало существо, полагавшее себя сверхчеловеком, — это придавало мне сил. Тенятник Копытьев беседовал сам с собой:

— …Нет, таким примитивным способом меня не уничтожить… Это вы умеете — уничтожать, давить все новое, все перспективное… Нож в спину грядущему… Стану «гипером» — всех умою… Эх, папа, папа. Ищи мочалку, кровь подтирать… Что с глазами?.. Ничего не вижу…

Я громко сказал, когда Долби-Дэн огибал тело:

— У тебя на глазах повязка, лопух, с головы сползла. Слышишь, золотые шарики звонят? По тебе звонят.

— «Дозу» дайте, скоты, вам же запл о чено, — взмолился он. — Ворье, хамы…

В холл мы вышли без сюрпризов. Разве что Долби-Дэн внезапно вскрикнул: «Ай! Что там?» — оказалось, всего лишь задел ногой чью-то голову. Это была оттаявшая голова Руслана; она откатилась в сторону прихожей, оставляя на паркете неопрятные мазки.

В этот момент дверь в прихожую и открылась…

Я чуть не выстрелил. Напряжение было страшным. Кого там еще принесло, каких хищников, алчущих моей плоти?! «Неужели — всё?» — мелькнула паническая мысль. Последний ведь шаг… неужели опоздал, профукал свой фарт… черт меня дернул возвращаться, сдался мне этот паспорт!

— Простите, у вас там открыто, а на звонок никто не ответил, — хорошо поставленным начальским баском известил гость.

— Скинь меня, быстро!!! — прошипел я Долби-Дэну.

Пистолет успел спрятать во внутренний карман.

Это был мужчина с ослепительно-белой собачкой на поводке, почти по Чехову. Респектабельный, как манекен в витрине ГУМа. Морда знакомая, где-то я его уже видал… Елена говорила про некоего Алексея Алексеевича, который тоже должен прийти за заказом… Вспомнил! В телевизоре его видал. Один из прогрессивных деятелей, громче всех кричащих о том, что народ в рабских цепях, дети и мужья брошены, счастье захвачено всесильными чиновниками, кругом абстиненция и мастурбация, а болты стонут от закручиваемых гаек… Клиент Купчихи, короче.

Алексей Алексеевич оцепенел, обнаружив человечью голову прямо по курсу, и отпустил поводок. Его собачка не растерялась, бросилась к этой «игрушке» — и ну ее трепать.

— Это у вас болоночка? — светски вопросил я и пошел им обоим навстречу. — Обожаю таких малюток.

— Мальтезе, девочка. Мальтийская болонка, — откликнулся он на автомате.

— Сколько ей?

• Предыдущая
• 62/87
• Следующая