Последнее приключение странника - Мартен-Люган Аньес - Страница 2

– Тебе известно, Гари, что я люблю адреналин, – спокойно произнес Иван, после чего взорвался. – Но черт тебя подери! Что ты там под водой устроил? Блин! Ты же чуть не загнулся!

И ты вместе со мной…

– Отвези меня на берег, Иван, пожалуйста…

Я отступил от борта и свернулся клубком на полу надувной лодки, ощущая на себе тяжесть озабоченного взгляда моего спасителя. Мое молчание раздосадовало его, он вздохнул и прибавил скорость. Мы были далеко за коралловым рифом. Брызги падали мне на лицо, на тело, и вода как будто сдирала с меня кожу.

Когда Иван пришвартовался к понтону, я вскочил, недоумевая, откуда во мне такой прилив энергии. Он тоже поднялся и положил руку мне на плечо:

– Тебе, похоже, стоит показаться врачу, Гари.

– Ни к чему это…

Я обернулся к нему: он был искренне обеспокоен.

– Извини за это недоразумение…

Он протянул мне руку, и я пожал ее, не отводя от него глаз.

– Не волнуйся, я никому не скажу, – успокоил он меня.

Я только благодарно кивнул, потому что был не в состоянии вымолвить ни слова. Не в состоянии объяснить ему, что я, возможно, только что все потерял. Свою работу. Веру в себя. Свою жизнь. Я отпустил его руку и ушел.

Я мечтал об одном: закрыться в своем домике и попробовать разобраться в сегодняшнем инциденте. А как еще назвать то, что стряслось? Босиком, в костюме, расстегнутом до бедер, я пересек понтон. Выйдя на пляж, я вспомнил, что оставил в лодке Ивана снаряжение. Без него я был как будто голым. Голым и обессиленным, и потому не пошел за ним. Я брел по пляжу Эрмитаж, глядя вдаль, не обращая внимания на встречных, которые здоровались со мной, глухой к кипению своего разума. Я боялся свалиться прямо на людях, на виду у чужих, на виду у Ивана, который, вне всякого сомнения, продолжал наблюдать за мной. Мне нравился этот парень, и я хотел верить, что это взаимно. Подумаю о нем позже и, главное, поблагодарю как следует. В данный момент это было неосуществимо, слишком я был растерян. Как долго продлится это состояние? Поборю ли я слабость? Я считал себя более сильным, ведь прошло уже много времени.

– Гари?

Я немного замедлил движение, по голосу узнав Луизу.

– Я искала тебя, чтобы окончательно решить насчет послезавтра. У тебя найдется пара минут?

– Нет! – с трудом выдавил я.

Собственный грубый и хриплый голос удивил меня, он совсем не походил на мой обычный. Наверное, он поразил и Луизу, поскольку она схватила меня за руку, намереваясь удержать, пока я шел мимо нее, не поднимая головы. Выбора не было, поэтому я резко остановился и уставился на ее руку, лежащую на моей, борясь с дрожью отвращения, которое вызвал у меня контакт с ее кожей. Рот наполнился вкусом желчи.

– Гари, нам надо поговорить. Ты вчера практически сбежал.

– Зачем? – резко спросил я, напрягая все силы, чтобы заставить себя посмотреть на ее лицо, ее тело. – Почему ты обратилась ко мне?

– Я тебе уже отвечала. Потому что ты – лучший…

Она обеспокоенно нахмурилась:

– Что с тобой? Ты выглядишь жутко.

– Любишь ты сказать что-нибудь приятное…

Она вглядывалась в меня со все большим подозрением:

– Какие-то проблемы под водой? Ты должен со мной поделиться…

– У меня никогда не было проблем под водой, ты что, забыла? Я просто сейчас занят, вот и все. Встретимся послезавтра на лодке. Я все подготовлю, положись на меня.

Я высвободил руку, наверное, несколько грубовато, и ускорил шаг, стремясь уйти от ее вопросов, да и просто от нее. От нее и от того, что она олицетворяла.

Немного погодя я открыл дверь хижины, где жил в каждый свой приезд на Реюньон. Я пробыл здесь уже три месяца. Пожалуй, слишком долго. Я дважды повернул ключ, запираясь, чего никогда не делал: я жил с открытыми дверьми – в комнате практически ничего не было, только холодильник и матрас. Я задернул то, что служило занавесками, так как нуждался в темноте и хотел дать всем понять: я прошу оставить меня в покое. Одиночество было мне необходимо.

Я стянул с себя свою вторую кожу. Когда я избавился от гидрокостюма, у меня все заболело. Сколько лет я ношу защитную оболочку? Я содрал жизненно важный орган, лоскуты себя самого. И то же самое с пленкой соли, которая смывалась душем. Она сама собой исчезала, как если бы моя кожа ее отторгала, как если бы она была лишней, словно я дошел до точки невозврата. Эти белые крупинки, въевшиеся в меня за почти сорок лет, растворялись и исчезали навсегда. Как важный документ, который сжигаешь, чтобы он больше не дразнил тебя, чтобы убедить себя, будто его никогда не существовало. Получится ли забыть? Я на это не рассчитывал.

Я бродил по единственной комнате, служившей мне и спальней, и гостиной, и кухней. Залез в холодильник и достал пиво, случайно пережившее вчерашнюю пьянку. Отдернул все занавески, открыл окна и устроился под верандой, рухнув в не слишком удобное деревянное кресло. У меня не получалось долго оставаться взаперти. Что бы я ни утверждал и что бы ни происходило под водой и вообще в моей жизни, я всегда нуждался в воздухе и в близости моря. Сегодня я предпочел бы море взбаламученное, мрачное, разбушевавшееся, погружаться в которое запрещено. Сегодня мне было бы лучше где-нибудь в северном полушарии, в Бретани или в Ирландии, и хорошо бы в разгар зимы. Бирюзовые воды Индийского океана и реюньонской лагуны притягивали сотни тысяч туристов, что плохо соответствовало моему настороженному и напуганному состоянию.

Я вытянул ноги, глубоко вздохнул, пытаясь немного успокоиться, и сделал глоток. Было бы здорово, если бы алкоголь оглушил меня и помог забыть… Но я себя знаю, я плохо поддаюсь его воздействию. Почему так вышло, что Луиза встретила меня на пляже после всего этого! В другой день мне, вероятно, удалось бы среагировать по-иному, найти удачную реплику, какую-нибудь вежливую фразу, деликатное замечание. Или дать профессиональный ответ на ее вопросы.

Я готов быть счастливым ради нее, я всегда желал ей счастья, но сейчас это было выше моих сил, потому что она повела себя некрасиво. Как я умудрился так сильно полюбить ее когда-то? Эта женщина, похоже, все у меня забрала. Не явись она сюда и не посоветуй нанять меня, мне не пришло бы в голову нырять в одиночку и я бы не попал в такую переделку. Я не подверг бы опасности ни себя, ни Ивана, не пребывал бы в растерянности и не задавал себе вопрос, как побороть желание остаться там, на глубине, которое охватило меня впервые в жизни.

Ни разу за все годы, что я занимался погружением по-настоящему – я не имею в виду тот день, когда мне было четыре года, день, который всплыл в моей памяти в момент головокружения, – у меня не возникало желания остаться в толще воды. С первого погружения, которому я старательно учился, а научившись, сделал своей профессией и разъезжал с ней по всему земному шару. Хотел ли я умереть два часа назад? Свихнулся ли? Утратила ли моя психика устойчивость? Прорезалась ли склонность к суициду? У меня уже бывали и неприятности со снаряжением, и сложные декомпрессии, за время моей карьеры мне не раз казалось, что я не выберусь. Но никогда у меня не возникала эта зловещая тяга к вечному сну в воде. Придется поскорее с этим разобраться. Открыть глаза на реальность. Восстановить нашу с морем неразрывную связь, которую мы создавали вместе. Море всегда было моей большой любовью. Без него я был ничем и никем. Я обязан снова прийти к нему, чего бы это ни стоило, заново нырнуть в него и раствориться в нем, вернуть себе воду и все эмоции, необходимые для моего равновесия. Я должен во что бы то ни стало покончить со своей слабостью. И затянуть с этим не выйдет: ближайшее погружение назначено на послезавтра, хотя я бы предпочел совершить его в других условиях. Меня наняли на эту работу с подачи Луизы. Глупо, вообще-то, было думать, что я никогда не пересекусь с ней. И что заставило меня предполагать, будто ей не удастся заполучить самое желанное, то, чего я не смог ей дать?