Из Тьмы, Арка 5 (СИ) - "Добродел" - Страница 1

Сирнан или Сир (как его чаще звали и в банде, и сейчас, в камере) мирно лежал на своей козырной шконке и занимался делом, необычным для людей его происхождения и положения.

Он читал.

Был в его жизни эпизод, когда юный Сирнан работал разносчиком газет; тогда-то он и выучился грамоте, попутно пристрастившись к печатному слову. Восьмилетний сирота при живых родителях — еды на ребёнка не хватало, да и в жилище, представлявшем собой огороженную тряпкой четвертушку комнатки в дешёвом доходном доме, для такого здорового лба места не нашлось, — сумевший пристроиться на улице, имел достаточно веры в светлое будущее. Он даже познакомился с одним старым букинистом, который за регулярную уборку его жилья, стирку одежды и чистку обуви позволил новообретённому бесплатному слуге читать потрёпанные временем и небрежным отношением гимназические учебники.

Смышлёный и усердный паренёк, несмотря на усталость после не такой уж и лёгкой работы на улице и не менее тяжёлого для ребёнка труда по натаскиванию воды, стирке, мытью полов и прочей уборке, упорно постигал азы грамоты, счёта и иных наук, в будущем надеясь хорошо пристроиться, как самостоятельно выучившийся.

Но жизнь, как водится, макнула маленького мечтателя в своё говно.

Конфликт с другими мальчишками-газетчиками, поножовщина (дети бедноты никогда не являлись нежными цветочками, каждый уважающий себя пацан имел при себе хотя бы свинчатку или длинный заточенный гвоздь). Заметивший потасовку полицейский, что, схватив Сирнана, сам получил удар ножом от перепуганного ребёнка… Бегство, навсегда брошенное рабочее место. Затем голод, воровство, банда таких же беспризорников. Переход под крыло взрослых бандитов, заметивших хваткого мальца, взросление и продвижение в иерархии банды…

Грязь, кровь, подлость и жестокость, которых стало ещё больше.

Со временем стало больше и денег, коих стало хватать не только на выживание, но и на разгульный образ жизни. Чем Сир, впрочем, не злоупотреблял, ведь расслабиться — означало потерять хватку и умереть от клыков «молодых волков», которые только того и ждут.

А потом жизнь макнула в говно и его банду. Насколько знал Сирнан, из руководящего состава удачно сдаться полиции и пересидеть поднявшуюся волну в тюрьме — имевшиеся накопления и связи практически гарантировали скорое освобождение — повезло только ему. Может, кто-то сумел залечь на дно, оставшись на воле, но вряд ли. Занявшие их место конкуренты позаботятся о недобитках — слишком влиятельных и потому опасных, буйных или просто не желающих устраиваться под крылом нового босса.

Теперь этот человек, ослабив давно приросшую к лицу маску коварного, жестокого и безжалостного преступника, под светом пробивающихся из-за решётки солнечных лучей, читал свежую — всего недельной давности — газету. И найдя статью с литографией пляшущего мальчонки — такого же, как и он когда-то, беспризорника, но сумевшего выжить и пристроиться в этом пожирающем надежды городе — Сир ненадолго вспомнил и своё детство. Жёсткое, изрезанное шрамами лицо немного смягчилось.

Жалел ли он о прошлом? Иногда.

С высоты нынешнего опыта мужчина видел, как мог бы устроиться даже лучше нынешнего и при этом не стать бандитом. Но также он понимал, что ему грех жаловаться. Лишь примерно треть сумевших пережить младенческий и ползунковый возраст детей бедняков дотягивает до шестнадцати, остальные умирают от голода, болезней, поганой еды, сомнительной выпивки, чужих кулаков, вредной или опасной работы, вроде чистки работающих станков, нормально подлезть под которые способен только ребёнок, и много от чего ещё — всего и не перечислишь.

И это если говорить о мальчиках. Девочкам, на взгляд Сира, труднее и безнадёжнее: или сноси колотушки мужа — по факту твоего полноправного хозяина — или становись шалавой и получай по мордам от пьяных клиентов и сутенёров. Исключения исчезающе редки.

Злое в трущобах и рабочих кварталах бытие, безрадостное.

Мальчикам, а потом и мужчинам, как упоминалось, легче, но не так чтоб намного: ведь после шестнадцати, с полноправным вхождением во взрослую жизнь, битва за выживание проще не становится. В свои тридцать семь Сирнан пусть и начал чувствовать некоторые отголоски неспокойной молодости, но всё равно оставался полным сил крепким мужчиной, а какой-нибудь портовый грузчик и в двадцать семь мог стать еле живой развалиной с напрочь убитым позвоночником.

Нет, не стоит жалеть. Бандиты всегда были и будут, а он, по своему собственному мнению, не самый худший из них.

В этот момент на фоне шума переполненной камеры, гула мужских и женских голосов — да-да: из-за недостатка мест после очередной волны арестов умники из тюремного начальства не только решили уплотнить камеры, но и наплевали на половое разделение заключённых — уши Сирнана уловили лязг замков.

Неужели их наконец-то начнут расселять? Пусть Сирнан, на правах смотрящего, и устроился с воистину Императорским комфортом, но вынужденные спать по очереди сидельцы дышали, потели и пердели, что сильно влияло на качество воздуха даже вблизи благословенного всеми богами зарешеченного проёма, который служил источником свежего воздуха свободы. Да и конфликты, постоянно возникающие на почве скученности и интереса к противоположному полу, уже успели изрядно достать бандитского бригадира, который по мере сил старался держать этот бурлящий котёл, постоянно готовый выплеснуться кровавой пеной, хоть под каким-то минимальным контролем.

Увы, Сир ошибся. В их переполненную камеру решили запихать нового постояльца, вернее постоялицу.

Сощурив утратившие часть былой зоркости глаза, Сирнан присмотрелся к маячащей в проёме невысокой тоненькой фигурке.

«Они там что, совсем ебанулись?! — со вспышкой недовольства промелькнуло в сознании почуявшего неприятности бандита. — С каких пор в камеру к взрослым уголовникам суют детишек из «чистой публики»?!»

Мыслям смотрящего вторил голосок самой девчонки:

— Вы уверены, что хотите оставить меня здесь? — спросила она у толпящейся сзади — чего это их, кстати, в коридоре целый десяток? — тюремной охраны.

— Ничего, потерпишь, — мерзко усмехнувшись, ответил ей старший из тюремщиков, которого зеки за глаза заслуженно звали Пидором. — Заходи. Не леди, отдельных апартаментов не заслужила.

Та хмыкнула:

— Уговорил, хех. Не всегда же мне проводить время в роскошных палатах и павильонах? Разнообразим опыт.

Сир, поневоле хорошо разбирающийся в людях и тюремных порядках, сразу подметил несообразность. Начиная от количества охраны, которая вместо того, чтобы огреть вздумавшую пререкаться девчонку прикладом, вступила с ней в разговор. И заканчивая тем, что её уговаривают — и для тюремщиков охренеть как вежливо! — войти в камеру.

Сирнан готов конкретно ответить, что это не натянувшая на себя господские тряпки наводчица или промышляющая мошенничеством и воровством уличная хабалка. И не изнеженный маменькин цветочек, который просто не понимает, куда попал. Спокойное выражение лица и чуточку раздражённый голос говорили не о растерянности или непонимании, а о любопытстве, лёгком удивлении и, может быть, брезгливости. Что опять же не вписывается в подтип «гимназистки» или «хабалки».

Первая не сможет перенести ударившую в нос крепкую вонь переполненной камеры и будет шугаться охраны и зеков. Вторая же, если и попытается косить под «чистую публику», будет говорить, смотреть и двигаться совершенно по-иному, чем сразу себя выдаст. По крайней мере, обычная ряженая девка. Те, что работают на более высоком уровне, вроде клановых убийц и шпионов или агентов разведок различных организаций, с такими, как Сир, практически не пересекаются.

Непонятно, а всё непонятное сулит неприятности.

— Заходи не бойся, выходи не плачь, господиночка! — с легко читаемым злорадством вякнула какая-то шалава из бабского угла.