Дни поздней осени - Сергиенко Константин Константинович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая

Об Алексее думаю. Конечно, он не лишен странностей. В моих глазах это придает ему значимость. Если уж честно, думаю о нем без конца, просто из головы не выходит. Скорей бы увидеться.

Небо светлеет. Уже около двух. Мама пришла очень поздно, я волновалась. Даже Вотковским звонила, но те удивились, услышав про маму. Интересно, где она была? Вид у нее виноватый и возбужденный одновременно. Даже музыку поставила. Небывалый случай. Потом села ко мне на постель, и мы разговаривали. Не могу сказать, что о важном, но как-то тепло, задушевно. Давно этого не было. А когда уходила, на глазах ее блеснули слезы. Что с мамой такое? Всегда сосредоточена, затворена, а сегодня приоткрылась, и там обнаружилось что-то жалобное.

Я стала бояться за тебя, мой дневник. Вдруг доберутся и все прочитают? Вообще-то в семье у нас это не принято, но мало ли что... Сегодня в Москву тетрадь с собой потащила. Надо придумать на даче тайник. Спокойной ночи!

Совсем забросила перевод и книги, даже Гамсуна не дочитала. Слоняюсь без дела, думаю об одном. Диму хотела повидать, да не встретила. Аня тоже все пропадает. Может, с Димой?

Между прочим, Алексей уже месяц на даче, а разговоров о нем не слышно. Неужто никто не заметил? Тихо живет мой гусарский поручик. Я сегодня к нему пришла, да не застала дома, а на столе записка: «Маше. Прошу Вас пожаловать завтра с визитом после обеда». Что ж, пожалуем!

Я сегодня вялая, голова все болит, на душе томление. Никак не пойму, что происходит. Неужто я вправду влюбилась? Беспрестанное думанье о человеке — это и есть любовь? Неги в душе не чувствую, лирические слезы не орошают век, просто думаю. И это любовь? Скудновато.

Дождик пошел. Надо бы чем-то заняться. До сна еще целый вечер. Стихотворение «Февраль» содержит всего лишь одну строфу.

Что было сегодня! Голова идет кругом.

Вчера дождило весь день. После обеда решилась на отчаянную ложь. Надела плащ и сказала, что иду к Патрикеевым на другой конец поселка. Таня, мол, Патрикеева просила помочь с английским. С Таней за нынешнее лето я раза два лишь видалась и совсем не разговаривала. Наши домами дружат, поэтому решила, что номер пройдет. Тем более что тетя Туся блеснула очками и поддержала мое «благородное» начинание.

— Товарищам следует помогать!

На Черной даче меня ждал Алексей. И все было необычно. В комнате прибрано, чисто, несколько сумрачно от мокрого неба. Посреди маленький столик, на нем шампанское, торт, цветы.

— Сегодня маленький юбилей, Маша. Месяц со дня нашего знакомства.

И правда! Ведь он приехал семнадцатого. Мы сели за столик, смеялись и шутили.

— Вот только пригласить некого, — сказал Алексей.

Почему некого? А господина Блютнера? Эта идея понравилась, мы вежливо позвали старика. Тот кряхтел, отговаривался, ссылался на то, что плохо одет. Сюртуку, видите ли, сто лет!

Мы тоже нашли, что наши одежды не слишком парадны.

— На чердаке лежит чемодан с реквизитом, — сказал Алексей, — возможно, удастся подобрать наряды.

И мы подобрали! Алексей спустил вниз огромный чемодан, в нем столько всего оказалось. Он натянул синий китель с некогда золотыми нашивками, подвесил шнуры наподобие аксельбантов и превратился в офицера неизвестных времен. Я нацепила шляпу с вуалью и кисейный, на ладан дышащий шарф.

— Недурно, недурно, — бормотал господин Блютнер.

Мы пили шампанское! Не знаю, что на меня нашло. А тут гроза разразилась, потемнело за окном, потом затрещало, как будто рассыпался воз с дровами. И хлынул дождь. Алексей зажег свечи, стало совсем уютно. Мы болтали о всякой всячине, я совсем захмелела, а он смотрел на меня с нежностью и внезапно сказал:

— Лучше бы я тебе подарил ту цепочку. Цепочка старинная. Я сомкнул ей на шее цепочку и думал, что сомкнул навсегда. Но нет, она ее разомкнула.

— Разомкнула, — повторила я.

— Да, разомкнула. — Он подошел к окну. — Ты бы не сделала этого.

— Никогда! — сказала я и почему-то засмеялась.

— Не смейся, — сказал он строго. — Я знаю, ты бы не сделала этого.

Он положил мне руки на плечи. Пальцы коснулись шеи, и я замерла.

— Маша, — сказал он, — обещай, что не оставишь меня.

— Что? — пролепетала я.

— В трудную минуту не оставишь. Хотя бы так.

— Я и... не оставляю вас, — сказала я чуть жива.

Он смотрел на меня и пальцами гладил шею.

— Ну так давай поднимем бокалы, а господин Блютнер будет свидетель.

Бокалы наши тихо сошлись. И тут я подумала, откуда бокалы? Наверное, он специально ездил в Москву. Я храбро выпила жгучий напиток. Голова совсем закружилась.

— А теперь, — сказал он, — теперь...

Грохнуло за окном! Он наклонился к моим губам. Не знаю, даже сейчас не помню, как это было. Совсем потерялась от страха. Да, он прикоснулся ко мне губами. Но был это настоящий поцелуй или просто... Нет, я совсем не могу сказать.

Я кинулась прочь, помчалась, он что-то крикнул вдогонку. Шляпка слетела с меня, шарф зацепился за дерево. И слава богу, а то бы примчалась домой в таком виде.

Уже на своем участке меня разобрал смех. Так и влетела к себе хохоча, упала на диван. Домашние воззрились на меня с изумлением.

— В такой дождь! — воскликнула мама. — Ты что, не могла переждать?

А я хохотала, остановиться не могла.

— Что с тобой, Маша? Ты вся дрожишь!

Они согрели мне чаю, заставили выпить.

— Опять простудилась! — сказала мама.

— Н-нет... — бормотала я.

Уложили меня в кровать, я уснула.

Сегодня прекрасно себя чувствую. Снова и снова вспоминаю ту сцену. Какой замечательный день, я счастлива, оглушена! Ты рад за меня, мой дневник?

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая