Слово Варяга - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/103
• Следующая

Чертанов осторожно приблизился к девушке. Его не покидало ощущение, что сейчас она встряхнется и вцепится зубами ему в горло. Но своей неподвижностью она ничем не отличалась от окружающих ее неодушевленных предметов. И соблазнительно, будто бы заведомо выбирала нужную позу, раскинулась на траве. Приложив пальцы к сонной артерии, Чертанов почувствовал ритмичное биение – жива!

Распахнулись двери церкви, и на пороге, что-то страстно шепча, появились мужчина и женщина. Кажется, в помещении им сделалось жарковато, вот они и вышли на вольный воздух.

Пригнувшись, Чертанов попятился и, отыскав глазами свой «Фольксваген», пригибаясь, направился к нему.

К его полуночным появлениям Вера успела привыкнуть. Что поделаешь, если у милого такая беспокойная служба. Но в этот раз в ее глазах сквозила тревога. Не беспокойство, замешанное на злости, с каким частенько благоверная встречает подзадержавшегося мужика, а именно тревога. Собственно, именно этими, на первый взгляд ничего не значащими деталями, и отличается настоящее чувство. Уже с порога Чертанов, как в зеркале, прочитал в глазах Веры самое настоящее облегчение: «Я все тебе прощу, лишь бы ты возвращался домой живым и здоровым!»

Вот он и вернулся. Правда, немножечко другим. Но любимая женщина этого не заметила, во всяком случае, не настолько, чтобы учинить допрос. Во-первых, к этому не располагало настроение самого Чертанова, а во-вторых, она чувствовала, что излишним любопытством может оборвать ту нить, которая, несмотря на мелкие размолвки, продолжала связывать их.

Была и еще одна причина, по которой Чертанов не желал расспросов Веры. Вполне банальная причина. Ему просто не хотелось врать любимой женщине.

Конечно, если бы она стала расспрашивать, то пришлось бы фальшивить, сдерживая нешуточное раздражение на любимую. Врать Чертанов не хотел, да, в общем-то, и не любил! Разумеется, он нашел бы какую-нибудь правдоподобную причину, что заставила его задержаться (женщины такие наивные существа, что готовы поверить любому оправданию), но их отношения после подобного разговора будут напоминать туго натянутую нить. Крохотное усилие – и она порвалась!

Легкая улыбка:

– Ты, наверное, голоден, милый? Я подогрею тебе твою любимую печеную картошку и жареную курицу.

Внутри у Михаила что-то заныло. Наверное, подобное следует назвать голосом совести. Ты вот меня любишь, ночами не спишь, вопроса боишься лишнего задать, а я болтаюсь черт-те знает с кем! И даже не знаю имени той женщины, которую поимел.

– Не беспокойся, – обнял Чертанов Веру. – Я все сделаю сам. А ты иди спи!

И никуда тут не денешься, Вера была самым родным его человеком. Даже среди миллиарда женщин ему вряд ли найти такую, которая чувствовала бы его так же тонко, как она. Сейчас, дождавшись любимого, Чертанов знал, она крепко уснет.

– Ты не хочешь меня поцеловать?

Не каприз, конечно, а просто удивление. Михаил, виновато улыбнувшись, прижал к себе Веру и долго не отпускал.

– Иди, малышка, я еще здесь немного поколдую.

Ох уж эти утренние звонки! Они раздаются всегда в тот самый момент, когда разум, освободившись от забот прошедшего дня, блаженно отдыхает. А тело, распластанное на простынях, каждой клеткой взывает к покою. Звонок бесцеремонно вырывает тебя из мира блаженства и безжалостно швыряет в действительность, где, кроме тягучего быта, имеются еще и неприятности в виде презлющего начальства и парочки растерзанных трупов. И ты выползаешь из сна, будто личинка из кокона, еще не в состоянии продрать глаза и сбросить с себя очарование дремы.

Вера уже привыкла к утренним звонкам и воспринимала их не более чем жужжание надоедливого насекомого. Отмахнулся – и спать!

Не открывая глаз, Чертанов пошарил рукой по тумбочке, пока наконец пальцы не натолкнулись на телефон.

– Слушаю! – поднял Чертанов трубку.

Очень хотелось, чтобы голос звучал бодро, эдакий бодрячок, который даже после бессонной полоумной ночи способен разговаривать прилично. Но получалось ужасно плохо, язык перекатывался, как бревно.

– Не разбудил, соколик? – раздался въедливо-бодрый голос полковника Крылова.

– Я уже на ногах, – уныло соврал Чертанов.

– Вот и отлично! – задорным голосом отреагировал Крылов. – На Дмитровском шоссе очередной труп. Похоже, что по твоей части. Так что собирай людей.

Михаил присел на краю постели и уныло поинтересовался:

– Женщина?

– Да. Не более двадцати лет. В жизни была очень хорошенькой. За тобой подъедет машина. Так что давай поторапливайся! – строго распорядился Крылов, и в барабанные перепонки часто и как-то озлобленно ударили короткие гудки.

Михаил аккуратно положил телефонную трубку. Попытался ободряюще улыбнуться Вере. Получилось скверно, лицо неестественно дернулось.

– Что-нибудь случилось?

– Да. Маньяк убил еще одну девушку.

– Боже мой! – ее узкая ладошка в ужасе прижалась к губам. – Тебе, наверное, очень тяжело. Если бы я только знала, как тебе помочь!

Чертанов невольно улыбнулся:

– Твоя помощь заключается в том, чтобы не знакомиться на улице с молодыми людьми. Они могут быть очень опасны. Договорились?

– Какой ты противный! Ты же знаешь, что меня никто не интересует, кроме тебе.

Чертанов потянулся за рубашкой:

– Да, я знаю...

Чертанов не сумел бы вспомнить, сколько раз он выезжал на место убийства. За пятнадцать лет работы в уголовном розыске таких вызовов было предостаточно. Странная штука, все эти дела не сливались в один сплошной поток – каждое из них было индивидуально, и, если бы потребовалось, он сумел бы рассказать о любом из них.

Но на этот раз выезд был особенным. Кроме обыкновенного служебного интереса, в нем присутствовало нечто большее, что не поддавалось определению. Может случиться, что покойницу он знал и сумел познакомиться с ней не далее как минувшей ночью. А потому имело место вполне доказуемое соучастие.

Тело девушки лежало недалеко от шоссе, в кустах. Накрытое несвежей простыней, оно отчетливо выделялось под ней, и можно было смело предположить, что в жизни ее фигура была прекрасна. Простыня была короткой, из-под нее торчали аккуратные узкие стопы. Чертанов, будто бы загипнотизированный, смотрел на лодыжки, на которых отчетливо обозначались следы кровоподтеков. На левой стопе был отрезан мизинец.

Стажеры уже были здесь. Но на глаза специально не лезли, стояли немного в стороне и с готовностью посматривали на Чертанова. Михаил хмуро ухмыльнулся. Команда, блин!

Подходить к трупу Чертанов не спешил. Что-то его сдерживало. Но вот что именно, разобрать так и не сумел. Прямо мистика какая-то! И только основательно покопавшись в себе, понял: боялся увидеть знакомое лицо. Из этого вытекало, что в какой-то степени он и сам сопричастен к произошедшему. Мог бы предотвратить, да вот не сумел!

– Антон! – подозвал Чертанов стажера и, когда тот подскочил, спросил: – Вы хорошо пошарили вокруг?

– Да, – уверенно ответил Антон.

– Не находили ли черного платья?

– Нашли, – удивленно кивнул стажер. – А вы откуда знаете, товарищ майор?

Чертанов промолчал.

Простыню можно было и не откидывать, ясно и так. Потянув за краешек, Михаил все-таки открыл лицо. Чертанов поймал себя на том, что невольно издал вздох облегчения – это была не Римма. Но чем-то она напоминала ее: такая же худощавая, длинноногая, с хорошо развитой грудью. Осторожно накрыв лицо девушки, Чертанов отошел в сторону.

– Где ты, говоришь, это платье?

– В машине, – кивнул Антон в сторону. – Там все, что нашли.

Платье было запаковано в прозрачный полиэтиленовый пакет. Материал тот же – хлопок. Что и требовалось доказать. Осмотрев платье, следов крови Михаил не обнаружил, зато увидел, что платье разодрано от ворота до пояса.

Место преступление уже осаждали журналисты. Всмотревшись, Чертанов увидел Максима Мучаева. Репортер хренов! Отойдя немного в сторонку, тот что-то быстро писал в блокноте.

• Предыдущая
• 33/103
• Следующая