Авиатор: назад в СССР 12+1 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 14

Теперь всё понятно. Из-за резкой перекладки крана шасси произошёл противоток рабочей жидкости в гидравлической системе, и вышли из строя гидроцилиндры и трубки системы выпуска-уборки шасси. Просто так ремонт этого самолёта не провести.

Я отошёл от МиГа и задумался. Какое-то наваждение следует за корабельными истребительным полком Реброва. И всё указывает на то, что дисциплина в коллективе страдает.

Неужели целый полковник не может отучить взрослых мужиков злоупотреблять спиртным? Ведь два случая привели к поломке.

— Что скажете, Сергей Сергеевич? — спросил у меня Бурченко, когда мы вышли на подъёмник.

Ветер приятно обдувал лицо. Море не было таким уж безмятежным. Одиночный Ка-29 облётывал площадку, находящуюся на большом противолодочном корабле «Маршал Тимошенко».

Несколько раз вертолёт уже неподвижно зависал в разных местах, для определения характера влияния воздушного потока.

Вдалеке, у самого горизонта, можно заметить силуэт американского патрульного самолёта Р-3 «Орион». Постоянно «западные контрагенты» прощупывают, насколько близко им можно подойти к «Леониду Брежневу».

В очередной раз раздаётся шум и гул двигателей на палубе. Як-141 выполнил задачу по патрулированию и вернулся на корабль. Ни на минуту не останавливается авиационная карусель на авианесущем крейсере!

— Что думаете, Сергей? — спросил Бурченко, вставая рядом.

— Халатность.

— Три самолёта выбыли из строя. Разве это называется «халатностью»?

— Хорошо. Пускай будет русское разгильдяйство. Вы это от меня хотели услышать?

Андрей Викторович закивал и достал из кармана пачку сигарет.

— И это тоже. Но у меня другое мнение. И оно, по счастливой случайности, совпадает с мнением командира корабля. Ребров потерял управление авиагруппой.

— Нет. Всему есть объяснение. При чём здесь Гелий Вольфрамович?

— Ну как же! Я наслышан, что в его коллективе постоянно есть проблемы с алкоголем. Вы не знали?

Будто я отслеживаю, что происходит в 101 м корабельном полку! Хотя, теперь многое становится ясным.

Нервозность Реброва, а также постоянные разговоры и обсуждения неподобающего поведения его лётчиков. Прибавить стоит к этому исповедь Борзова в нашей каюте и два сегодняшних случая ущерба по неосторожности.

— Я не лётчик его полка.

— Верно. Вы его покровитель. Думаете, мне неизвестно, каким образом был назначен на должность комполка Ребров, — спокойно сказал Бурченко.

— Вы меня в чём-то обвиняете? Можете говорить открыто, суда я не боюсь.

— Никаких обвинений. Для вас лично. А вот полковник Ребров вызывает глубокую озабоченность.

Бурченко смял пустую пачку от сигарет и выбросил за борт. Совсем не бережёт природу.

— Другого командира авиагруппы на корабле нет.

— Апакидзе? — предложил Андрей Викторович.

— Я разве сказал про смену? Это не моё дело совершенно, менять командиров. Но делать бы этого я не стал. И Тимур Автандилович не факт что согласится.

— Знаю. Он тоже «неудобный», но мне нравится. У него, как и у Реброва, жёсткий подход. Тем не менее, ваш бывший командир не справляется.

Зачем он вообще мне всё это рассказывает? Намекает, что моего бывшего командира отправит на берег? Силу демонстрирует?

Лишить авиагруппу во время боевого похода командира — бред бредовый!

— Зачем весь этот разговор? — спросил я.

— Затем, что если будет ещё что-то подобное, в дело вступлю я. И ваш Ребров будет снят с командира полка быстрее, чем он сойдёт на берег.

После этих слов Бурченко ушёл в ангар, оставив меня размышлять над сказанным.

— И поверьте мне, на боевую готовность авиагруппы это не повлияет. Как и на выполнение наших с вами задач. Тем более, вы один стоите звена «Хорнетов».

Похвалил, так похвалил! Чего теперь делать с Ребровым, ума не приложу.

С одной стороны, какое мне должно быть дело. Печально, что так в его полку происходит, но я не замполит и не куратор. Моего слова может быть недостаточно.

Есть и другая сторона. Если эти ребята не соберутся с мыслями и не перестанут заниматься ерундой, то кто прикроет меня и мою группу? Доверить жизнь молодёжи, которая только и мечтает опохмелиться — неразумно.

Немного отдохнув и поразмыслив, я решил пойти поговорить с Ребровым. Он возился со мной в училище. Что ж, теперь повожусь и я с ним.

Вечером я подошёл к его каюте, откуда было слышно тихое звучание гитары. Постучавшись и войдя к Реброву, я обнаружил его сидящим на кровати.

— Не везёт мне в смерти, повезёт в любви! — играл на гитаре Вольфрамович.

На столике стоял налитый гранёный стакан и тарелка с маринованными огурцами. По их состоянию можно судить, что лежат они давно.

Напротив кровать, на которой в том же состоянии сидел Апакидзе. Тимур Автандилович в прошлой реальности тоже сталкивался с отстранением от командования полком.

— Вот мой курсант, Автандилыч. Не один, не два, а четыре Ф/А-18 оставил не у дел. Не пьёт, не курит…

— Многие это называют диагнозом, — перебил я Реброва, присаживаясь рядом.

— Я тоже не пью и могу тебя понять, Серый, — сказал Тимур.

— Всё знаешь? — спросил у меня Ребров.

— Конечно.

Вольфрамович перестал играть и убрал гитару. К алкоголю он так и не притронулся за столько времени. Кремень!

— Знаете, я хорошо помню, когда ещё молодым командиром звена был. Пил много и не всегда по поводу. Выпивал знатно, а потом завязал резко. А подчинённые, которые были трезвенники, наоборот, стали калдырить.

— Карма, Гелий Вольфрамович, — сказал я.

— Хренарма! Разговаривал с ними, угрожал, карцером грозил, в патруль по кораблю отправлял, — возмущался Ребров.

— Это как? — удивился я.

Патруль по кораблю? Никогда не слышал о таком наряде.

— Ходили, а потом штурману группы рисовали схему корабля. Как район полётов. В море-то ничего интересного. Пускай хоть так память развивают.

— Ну, ладно командир. Тут походу всё. Придём в Севастополь, а там тебя на пенсию, а меня на Балтику обратно, — сделал вывод Апакидзе.

Ну, началось! Их ещё никого и никуда не отправляют. Немного только привести в чувство подчинённых и…

И тут моё внимание привлекла интересная вещь из гардероба. Чёрное кимоно с белым поясом. Пожалуй, надо намекнуть командирам, чем можно занять личный состав.

— Тимур, а ты не пробовал с парнями карате заняться? — спросил я.

У Апакидзе глаза на лоб полезли. Но это был не шок, а прозрение.

— А я давно думал над этим. Всё руки не доходили.

— Самый подходящий момент для внедрения нового элемента подготовки военных лётчиков.

Тимур обрадовался, что нашёл единомышленника в своём стремлении создать школу «воздушных бойцов». Однако, надо было ещё убедить Реброва.

— Что скажете, командир? — спросил я.

— Ой, спасибо, что спросили моё мнение! — возмутился Вольфрамович.

Он встал с дивана, взял гранёный стакан и засмотрелся на него.

— Вот только карате мы ещё не пробовали в процессе воспитания! Если оно не поможет, что ещё придумаем?

— Поможет. Лётчик 21 века должен быть бойцом по жизни, — уверенно сказал Апакидзе.

Вольфрамович выдохнул и поднёс стакан к умывальнику. Вылив водку, он помыл стакан и убрал в шкаф.

— Хорошо. Когда начнёте? — спросил Ребров.

— Так, вам нужно возглавить весь процесс. Как командиру, — улыбнулся я.

— Ну, нет, Родин! Я предпочитаю восточным единоборствам славянский кулачный бой. Шандарахнуть в дыню, и всё.

— Тут бить не нужно. Главное, чтобы у них воля, закалялась. И некогда бухать будет, — улыбнулся Апакидзе.

На следующее утро был объявлен подъём в 5 утра для всего личного состава авиагруппы. Я решил тоже не отставать и присоединился к утренней зарядке.

Впереди всех по палубе бежал Апакидзе и, задававший темп, Ребров.

— Кто устаёт или не может — за борт! — громко подбадривал всех Апакидзе.

— В качестве снисхождения, могу пристрелить, как загнанную лошадь, — не отставал Ребров от Апакидзе в остроумии.