Шишкин лес - Червинский Александр - Страница 91

• Предыдущая
• 91/103
• Следующая

— Но ты, друг мой, сам в этом виноват.

— В чем я виноват? В том, что меня кто-то любит просто так? Не как режиссера, а просто как живого человека? В этом я виноват?

— Я сегодня позвонила отцу, — говорит Лариса. — Он обещал попросить Гречко.

— Поздно же ты позвонила отцу, моя дорогая. В тот самый день, когда я вернусь из этой поездки, я должен явиться с вещами в военкомат. Или меня вообще посадят.

Макс берет из чемодана бутылку водки и выходит в коридор.

Двери купе открыты. Там уже выпивают, едят и оживленно болтают возбужденные поездкой его артисты.

— Максим Степанович, заходите к нам! — зазывают его. — Почтите присутствием!

Но Макс входит в купе, где сидит в одиночестве сопровождающий коллектив Иван Филиппович.

Ивану уже сорок лет, и его зовут уже Иваном Филипповичем, и он уже работает не в комсомоле, а в отделе культуры ЦК. Бутылку они вдвоем с Максом прикончили. За окном купе уже ночь. Тусклые огни полустанков и спящих деревень.

— Ты понимаешь, Ваня, — откровенничает Макс, — я не боюсь смерти, но эта война — мерзость. Это против моих убеждений. Я не хочу принимать в этом никакого участия.

— Я все понимаю, Макс, — сочувствует ему Иван Филиппович, — я же пытался что-то сделать через Комитет. Но даже они ничего не могут сделать. Гречко служил когда-то у Левко и обещал ему лично, что тебя призовут. Сволочная страна, — и отворачивается к окну, скрывая волнение. — Он тогда умер в камере, и я тоже ничего не мог сделать. Сволочи.

Всхлипывает. И это не от выпивки. Он был влюблен в того артиста всерьез. И это очень помогало Максу при сдаче спектаклей, но это было давно, и теперь Максу не мог помочь никто.

— Макс, если бы у меня был английский, как у тебя, и твоя известность на Западе, — глядя в черное окно, говорит вдруг Иван, — я бы из этой поездки не вернулся.

— Что ты говоришь?

— Ничего. Ничего я не сказал.

Ночь. Станция перед границей. Гудки. Свистки. Стук молоточка обходчика. Макс и Лариса оба не спят, смотрят в потолок.

— Лара, Ванька советует мне остаться в Англии. Смешно, что это советует он. У них все вконец прогнило.

— Ты это всерьез?

— Мы могли бы это сделать вдвоем с тобой. Начать все с начала, с нуля. Помнишь, как Эрик говорил: «Надо совершать резкие поступки».

— А что будет с Антоном?

— Мы бы его потом вытащили.

— А мой папа? Его сразу отправят на пенсию, а может быть, и выгонят из партии. И тогда не будет пенсии. И не будет меня и Антошки. Он просто умрет.

— Или я умру в Афганистане, — напоминает Макс. — Что реальнее.

— А что я буду делать, когда у тебя там, в Англии, появится новая баба? — спрашивает Лариса. — А она у тебя сразу появится. Нет, я не останусь.

Конец спектакля. Публика дружно аплодирует. Артисты в мольеровских костюмах кланяются. Потом они тоже начинают хлопать в ладоши, и на сцену выходит раскланиваться Макс.

Он берет за руку Ларису и выводит ее на авансцену. Гром аплодисментов.

— Во втором ряду справа, — говорит, кланяясь, Максу Лариса, — Пола Макферсон.

— Кто? — кланяясь, переспрашивает Макс.

— Пола Макферсон. Кинозвезда.

Всемирно знаменитая артистка Пола Макферсон аплодирует стоя. Это сорокалетняя, очень моложавая, красивая и скромно одетая женщина. Со всех сторон вспыхивают блицы снимающих ее фотографов.

— Браво! Браво! — восторженно выкрикивает Пола Макферсон.

Лариса разгримировывается в своей уборной.

— Лара, ты сегодня играла замечательно, — говорит Макс за ее спиной. — Ты лучше всех.

— В Ашхабаде, — говорит Лариса.

Стук в дверь, и возникает возбужденное лицо Ивана Филипповича.

— Пола Макферсон тут! В полном восторге. Она хочет вас поздравить! Впустить ее?

— Нет, — быстро отвечает Лариса.

— Почему нет? — спрашивает Макс.

— Не хочу — и все. Выйди сам к ней. Ну, иди же, иди.

Иван Филиппович и полисмены удерживают в дверях фотографов и репортеров. Пола Макферсон и Макс разговаривают в углу актерского фойе, за вешалкой с костюмами.

— Вы великий режиссер! — втолковывает Максу Пола, держа его за руки. — И у вас такой хороший английский язык.

Английский у Макса не очень хороший, по сравнению с моим просто плохой, но Макс держит себя всегда уверенно, и это главное.

— Почему бы вам не поставить что-нибудь для меня в Лондоне? — спрашивает Пола.

— Если это всерьез, то у меня есть для вас гениальная роль, — быстро ориентируется Макс.

— Я бы хотела сыграть в современной пьесе.

— Я как раз заканчиваю работать над пьесой. По мотивам оперы Чернова «Вурдалаки». Это будет музыкальная феерия о женщине, о современной женщине, которая пытается выжить среди вурдалаков.

— Интересно. Очень интересно. И это что-то знакомое.

— Это по мотивам оперы русского композитора Чернова.

— Ну конечно! Я помню эту оперу. Это замечательная опера. Я обожаю русскую музыку.

— Чернов — мой прадед.

— Да что вы! Да, это очень интересно. Я мечтаю сыграть в мюзикле. И мы действительно могли бы это сделать вместе.

— К сожалению, нет, — качает головой Макс. — Когда я вернусь домой, меня сразу отправят в Афганистан.

— Куда?

— В Афганистан. Воевать. Под пули.

— Вы шутите?

— Нет. Это не шутка. В Советском Союзе все мужчины военнообязанные, и меня призывают.

— Но вы же известный режиссер!

— А им на это наплевать.

— Так не возвращайтесь туда!

— Я не могу. Это не так просто.

— Почему? Вы можете попросить политического убежища. У вас прекрасный английский язык. Я вас со всеми познакомлю. А поселитесь вы пока у меня в Винчестере.

— Это вы серьезно?

— Я очень серьезный человек, мистер Николкин. И у меня, между прочим, есть в Лондоне свой собственный театр. И я хочу быть вашей артисткой.

— Но завтра утром я должен вернуться в Москву.

— Так решайтесь сейчас. У вас в России семья?

— Да.

— Мы их всех оттуда вывезем. Николкин, вы — гений. Вы просто не имеете права себя губить в коммунистической стране.

— Выдумаете?

— Я уверена. На улице у выхода стоит моя машина. Идите.

— Прямо так?

— Только так. Я это уже раз проделала с одним чешским режиссером, и он уже работает в Голливуде. Идите и не оглядывайтесь.

• Предыдущая
• 91/103
• Следующая