Страшные сказки на ночь (СИ) - Мун Лесана - Страница 35

— Круто мы с тобой спелись, Цветочек. Вон уже каких монстров гасим не моргнув глазом. Гля, какие я себе сапожки нашла у змеюки — Vetka подошла ко мне, чеканя шаг в крутых, на толстой подошве, высоких сапогах.

— Между прочим, + 3 очка скорости — гордо сообщила она.

Остальное я уже слышала через шум в ушах. Опачки, кажется, яд подействовал. Видимо, Vetka тоже вспомнила про змеиный укус, потому что подбежала ко мне, тыча что-то под нос и крича.

Но мне уже было все равно. Деревья кружились в хороводе, земля мягко обнимала. Тишина, мир, покой. Никуда не нужно идти, ни за что не надо сражаться…

«Чего только они не делали: брызгали принцессе в лицо водой, хлопали ладонями по ее ладоням, терли виски душистым уксусом королевы Венгерской — ничего не помогало».

Ш. Перро «Спящая красавица».

Медленно и вяло прихожу в себя. Глаза, словно клеем залиты, а в горле застрял железный ёршик. Слышу какой-то странный гул голосов. Но отдельные слова не разберу. Просто шум, от которого больно ушам.

Пытаюсь открыть глаза. Голоса смолкают, и тут же мне в рот тычется какой-то предмет. В сухое горло поступает жидкость, на доли секунды облегчая боль.

— Роза, вы меня слышите? — незнакомый мужской голос все бубнит и бубнит.

— Роза, откройте глаза, мы закрыли жалюзи — все тот же голос.

Да чё ты пристал ко мне? Стоп, как меня назвал? Роза? От осознания, что меня назвали не кличкой, а именем, я резко открываю глаза. И тут же жалею об этом. Они начинают сильно слезиться и печь. Сразу мне на веки кладут какие-то мокрые тряпочки, почти нежно вытирают слезы.

Где я? И что со мной? Такое количество вопросов кружится в моей голове, что я снова перестаю различать слова, обращенные ко мне все тем же мужским голосом. А потом сквозь гул мыслей ко мне все-таки долетает:

— Роза, вы меня слышите. Если слышите, моргните. Я сейчас уберу аппликации с век. И постарайтесь все-таки открыть глаза.

Мокрые тряпочки с лица пропадают, и я снова пытаюсь открыть глаза. В этот раз получается лучше. Сначала я вижу все размыто и в тумане. Моргаю. И чем больше я это делаю, тем четче становится изображение. Первое, что я вижу — это окно, сейчас закрытое. Потом — стены, окрашенные в светлый, бежевый цвет. Я фокусирую взгляд на лице, которое почти нависает надо мной. Белый халат, фонендоскоп. Доктор?

— Роза, я ваш лечащий врач, Йозеф Белчич — он лезет мне в глаза фонариком, я в раздражении зажмуриваюсь.

— Простите, необходимая процедура. Вы долго были в коме, сейчас мне нужно проверить ваши рефлексы. Электроэнцефалограмма показала, что мозг у вас не пострадал, но вот тело пока не в лучшей форме. Но ничего, все поправимо. А сейчас посмотрите, кто пришел вас проведать.

Он отходит, и я вижу лицо женщины. Много седых волос, морщины. Какое-то время смотрю и не узнаю.

— Рози? — дрожащим голосом произносит женщина.

И тут, как выстрел в голову, приходит понимание.

— Мам? — едва получается выдавить из себя

Женщина кидается ко мне, обнимает, ее худое тело сотрясают рыдания. Рядом стоит с потерянным видом отец. А я смотрю на них и ничего не чувствую.

Доктор знаком показывает папе убрать маму от меня. И мой гордый, волевой отец послушно следует указаниям, словно робот. На секунду наши взгляды встречаются. У нас обоих пустота внутри, все выжжено. Странно и страшно. Я закрываю глаза и уже не слышу, когда все уходят, медленно соскальзывая в сон.

Просыпаюсь с криком. Мне снился огромный паук, я застряла в паутине и не могла выбраться, а он полз ко мне, шелестел своими лапками. Я кого-то звала, чтобы мне помогли, с надеждой и отчаянием. Кого? Не помню.

Сегодня у меня начинается реабилитация. Мне провели кучу всяких тестов и анализов. Я относительно здорова, осталось только восстановить атрофированные от долгого лежания мышцы.

Пришла врач — реабилитолог и начались мои мучения. Жутко болезненный массаж, ЛФК, после которых я уставала как никогда. Едва меня оставляли в покое, проваливалась в сон. Но и там меня ждали мучения. Огромный волк гнался за мной, или безумная бабка с большущим тесаком. И каждый раз я просыпалась вся в поту, с криками, призывая кого-то по имени. Но едва это имя срывалось с моих губ, как я его забывала.

Ни психолог, ни психиатр не нашли у меня отклонений. Прописали успокоительные таблетки, теплые солевые ванны, легкие комедийные фильмы и отпустили домой со словами, что привычная обстановка пойдет мне на пользу.

Через месяц с того дня, как я очнулась, доктор соизволил меня выписать, с условием, что я буду продолжать делать упражнения дома сама. Пообещала ему это, чтоб отстал. Вообще, все вокруг меня раздражают со своими печальными лицами. Словно я не вышла из комы, а умерла.

В день выписки бродила по коридорам больницы, расхаживала свои ноги-ходули. И случайно забрела в какую-то незнакомую ранее часть отделения. Шла мимо палат и понимала, как мне повезло. У меня была отдельная койка, должный уход. А тут в палате стояло по четыре — шесть кроватей. И на них лежали тела. Судя по пикающим аппаратам, еще живые, но почти позабытые люди. Ни родственников, ни медсестер в безукоризненно белых халатах, никого. Тишина, прерываемая редким пиканьем и одиночество.

Мне даже жутко стало, пока шла, заглядывая через окошки в палаты. Проходя мимо одной такой же, как и все, двери, я заглянула внутрь и уже почти пошла дальше, но мне полоснуло по глазам что-то яркое. Малиновое. И я остановилась, а потом зашла внутрь и прошла туда, где обитало это манящее меня пятно.

В кровати лежала маленькая и худенькая девушка. Острый нос и запавшие глаза, множественные трубки по всему телу. Я всматриваюсь в ее лицо и чувствую какую-то непонятную, но острую жалость.

В этот момент меня кто-то дергает за руку. Я зло оборачиваюсь и вижу маму. Она шипит мне:

— Ты что здесь делаешь? Тут нельзя находиться посторонним — и тянет меня на выход.

Я иду, как бычок на веревочке, но не могу оторвать глаз от этих ярких волос и бледного лица.

— Кто она? — спрашиваю у мамы, едва мы выходим в коридор.

— Откуда мне знать — отвечает, но я чувствую, что она лжет.

— Скажи правду, или я никуда отсюда не уйду — заявляю непоколебимо, забрав у нее свою руку и спрятав в карман широких брюк.

— Ты сильно изменилась, как пришла в себя. Я иногда тебя просто не узнаю.

— Это не то, что я хочу услышать — настаиваю на своем, зная, что мама беспомощна перед напористостью.

За столько лет семейной жизни с папой, она привыкла подчиняться сильнейшему. И сейчас это я, поэтому она немного мнется, но все же выдает нужную мне информацию.

— Девушку зовут Иветта Громова. Она пострадала в той же аварии, что и мы все. Вернее, это в ней причина, почему ты так много времени провела в больнице.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Она голосовала на трассе, ее подобрал дальнобойщик. По дороге она стала вести себя нахально, водитель пригрозил ее высадить. Она взбесилась, стала проявлять агрессию, пыталась отобрать руль. Завязалась драка, и водитель не справился с управлением. Из-за нее погибло три человека и десять пострадали. Девушка гражданка России, поэтому полиция пока выжидает. Как только она придет в себя, ей придется за все ответить.

Пока рассказывает, мама берет меня под локоть и уводит прочь от палаты. Я еще раз оглядываюсь не в силах поверить, что столько бед могла натворить одна эта крошечная девчушка с малиновыми волосами.

Чуть позже, собрав вещи, мы покидаем больничные стены и приезжаем домой.

Я вхожу в квартиру. Тут все, как я помню. Та же акварель на стене, рояль и забытые ноты, цветы в горшках. Провожу машинально пальцами по клавишам, вызвав тревожные звуки. Они полностью соответствуют моему внутреннему состоянию. С того момента, как мы покинули больницу, у меня не проходит ощущение, что я что-то не так делаю. Из-за этого внутри грызет червячок сомнения и скулит тревожность.