Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти - Страница 24

— Как я мог даже на мгновение забыть, какая ты на вкус… как ты вызываешь привыкание… — шепчет он мне. Он пожирает меня с ленивой страстностью. Обхватывает грудь под пледом. Я не знаю, что делаю.

Нет, знаю.

Нет, не знаю.

Нет, знаю.

Маккенна проводит большим пальцем по соску, а я целую его упоённо, и он от меня не отстаёт. Похоже, годами подавляемое сильное желание захлёстывает моё тело и наполняет энергией рот. Ничего никогда не пробовала вкуснее. Ничего.

На меня обрушиваются воспоминания о том, как он трогал меня прошлой ночью, и я вдруг понимаю, что сама самозабвенно целую его в ответ. Он стонет. И этот звук эхом отдаётся внутри.

— Боже, вот так. Хочешь меня, Пинк? Хочешь этого? На хрен всех. Давай повеселимся. Только ты и я.

Его голос возвращает меня в реальность.

Повеселимся?

На меня со всей силой обрушивается боль от отрезвления.

Используя всю силу, на которую способна, я отпихиваю его, сердито вытирая рот. Маккенна смотрит на меня и моргает, словно ошеломлён нашим поцелуем, и мы оба не можем оторвать глаз от губ друг друга. Он выглядит откровенно голодным, а я пытаюсь решить, что же я чувствую. Пытаюсь обрести свой обычный гнев.

— Камеры всё засняли, — говорю я.

— Да, ничего не поделаешь. — Он снова смотрит на мой рот, ухмыляясь с очевидным удовлетворением. — Ты была слишком соблазнительна, Пинк. Ты пахнешь грёбаным кокосом, а я уже много лет его не нюхал.

— Ты просто извращенец, выдающий себя за рок-звезду, чтобы скрыть свою страсть к лифчикам, — хмуро огрызаюсь я.

Мы приземляемся. Я тянусь за своей ручной кладью, но Маккенна меня опережает. Когда он достаёт из верхнего отделения наши вещи, его футболка задирается, и я вижу пресс и татуировку на внутренней стороне руки. Она рассказывает о чём-то, чего я не понимаю.

— Что означает эта татуировка?

Он вздёргивает бровь и ничего не говорит, но его взгляд перемещается на мой рот.

— Что я придурок. Знаешь, если этот рот не выглядит хорошо зацелованным, значит, меня зовут не Маккенна.

Жду, что меня накроет негодованием, но я до сих пор настолько расслаблена, что этого не происходит.

— Пошёл ты. Ты врёшь. Что там написано?

Маккенна улыбается, потому что явно не хочет мне говорить. Затем удивляет меня, наклоняясь и касаясь моего лица большим пальцем, серебряное кольцо холодит подбородок.

— Возможно, я был недостаточно хорош, когда нам было по семнадцать, — шепчет он, не сводя с меня волчьих глаз, которые сияют с завораживающей страстью, — но сейчас, поверь, я достаточно хорош, Пинк. Я более чем достаточно хорош.

— Ошибаешься, — сердито шепчу в ответ. — Деньги. Слава. Они тут ни причём. Раньше ты был очень хорош, но сейчас ты определённо не так хорош.

— Посмотри на себя, ты плюёшься огнём, как какая-нибудь сердитая маленькая ворона. Сколько грёбаных таблеток тебе нужно принять, чтобы остыть?

— Вообще-то, одну. Ты — противоядие.

Я протискиваюсь мимо него и выхожу из самолёта, чувствуя, как Маккенна неторопливо идёт за мной. Понимаю, что он близко, когда зал прилёта озаряется вспышками фотокамер, и девушки начинают кричать:

— Crack Bikini! Кенна! Лекс! Джакс!

Лекс и Джакс учились в частной школе и познакомились с Маккенной, когда тот переехал в их город. Полагаю, близнецам нравилось выводить из себя своего богатого папочку, а никто не мог злить их отца больше, чем такой парень, как Маккенна.

Ходили слухи, что Маккенна Джонс пустился во все тяжкие. Он курил всё, что хотел, пил, включал громкую музыку, устраивал беспорядки, забросил учёбу. Он также занимался экстремальными видами спорта и ввязывался в драки. После того, как отца Маккенны осудили за незаконный оборот наркотиков, дядя взял его к себе, но он вёл себя ничуть не лучше. Судя по образу жизни Маккенны, случится чудо, если он доживёт до пятидесяти.

Много лет назад парни из Crack Bikini оказались свидетелями драки в баре, и репортёру, находящемуся в то время там, удалось услышать фразу, которая с тех пор стала знаменитой — или печально известной.

— Что там? Кто-то дерётся? — якобы, спросил Маккенна.

— Да, — ответил кто-то. — Не знаю, кто.

Маккенна ухмыльнулся, небольшая заварушка явно обрадовала его сердце.

— Что ж, теперь уже я. — Он свистнул Викингам, и они сразу же бросились в бой, даже не заботясь о том, за кого или за что, блядь, дерутся.

Теперь они стали старше, но не уверена, что намного взрослее. То есть до тех пор, пока крик женщины не заставляет Маккенну остановиться как вкопанного.

— Спасибо. Спасибо, о, спасибо тебе, — говорит она, протягивая к нему руку, как будто хочет прикоснуться к призраку. В ошеломлении наблюдаю, как он в замешательстве замолкает и берет её за руку.

— Ничто в моей жизни не вдохновляло меня так, как твоя музыка, звук твоего голоса делает мой день лучше…

Это слишком интимно, чтобы стоять и смотреть дальше. Я отступаю и слышу, как он что-то шепчет ей и подписывает лист, который она протягивает. Его глаза сияют добросердечностью. Он не ведёт себя как мудак, каким ему положено быть. Он выглядит… искренним. С тёплой улыбкой, устремив на неё внимательный взгляд, он произносит какую-то фразу, которая заставляет её засиять и покраснеть.

И снова мои стены немного опускаются. Кажется, что даже почти до земли.

Затем Маккенна отделяется от толпы и направляется ко мне, вздёрнув бровь.

— Что? Ничего колючего не хочешь сказать?

— Нет. — Молча иду рядом с ним. Никак не ожидала, что его поступок затронет самые потаённые уголки моей души. Я открываю рот и слышу собственное признание: — Должно быть, это приятно — что-то изменить в чьей-то жизни.

Он смотрит прямо перед собой и говорит тихим голосом, в то время как съёмочная группа следит за остальными участниками группы, а телохранители изо всех сил пытаются удержать на расстоянии фанатов:

— Раньше это меня подпитывало…

— Но?

— Но теперь перестало наполнять энергией и вместо этого начало опустошать. Довольно скоро ты уже ходишь с дырой в животе, распевая песни, которые больше не можешь слышать.

Я молчу, чувствуя внутри странную боль. Очень хочется бездумно обвинить Маккенну в том, что он бросил меня, но у него была мечта, к которой он стремился, и я не могла ожидать, что стану для него всем. Хочу ненавидеть его, потому что он причинил мне боль, но прямо сейчас он кажется таким человечным, что ничего не могу с собой поделать, просто молчу и впитываю те чувства, которые он вызывает.

Его холодные всегда серебристые глаза выглядят тёплыми, хотя это невозможно из-за их оттенка, но это так. Тёплые, нежные, цвета расплавленного серебра глаза смотрят на меня так, словно он хочет, чтобы я его поняла.

— Считается, что всё дело в сексе и выпивке. Это не так, — продолжает он, проводя рукой по макушке. — Речь идёт об одиночестве в дороге. Девушки, секс. Когда ты поёшь о том, что чувствуешь, но некому заполнить пустоту и унять боль от желания хоть что-то почувствовать, это полная задница.

Его слова лишают меня дара речи.

Я прижимаю руки к себе, чтобы не протянуть их, пока он ждёт ответа. Видимо, он ждёт от меня хоть какого-то понимания, поэтому улыбается и, смеясь, говорит:

— Ладно. Было приятно с тобой поболтать.

Мне так сильно хочется обнять его. Если бы он был немного пониже, я так бы и сделала. И если бы он казался немного более мягким, клянусь, я бы так и сделала.

Но он не маленький и не ручной.

Энергия вокруг нас потрескивает, как провод под напряжением, он продолжает ждать, что я что-нибудь сделаю или скажу. Что-нибудь. Мне хочется быть его другом, иметь такие отношения, в которых я могла бы дать пять своему бывшему парню. И велика вероятность, что это произойдёт. Как будто между нами Берлинская стена, но даже если он захочет впустить меня в свои собственные стены, я никогда больше не опущу свои. Поэтому ничего не говорю и, криво усмехнувшись, просто киваю: