"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 124

В такой игре, как эта, не может быть никакого доверия.

— Пьер! — тихо позвал он.

Я ждал. На дорожке было тихо.

Мойзиш начал нервно ходить взад и вперед. Я вышел из своего укрытия и сказал:

— Может быть, мы пройдем к вам?

Мое неожиданное появление откуда-то сзади испугало Мойзиша до смерти.

Здание разведки находилось в ста метрах отсюда. Мы шли туда молча. Когда вошли в дом и пошли по коридору, я заметил, что вокруг было темно.

— Окна вашего кабинета выходят на бульвар Ататюрка, — заметил я. — Вы задернули шторы?

— Вы, как я вижу, хорошо осведомлены, — проговорил он.

— Это необходимо.

Еще работая у Енке, я знал, где размещается разведка. Мойзиш тем временем включил свет и закрыл дверь. Мы были одни.

— Покажите пленку.

Мы стояли лицом к лицу — два человека, которые не доверяли один другому.

— Покажите деньги, — ответил я.

Мойзиш на какой-то миг заколебался. Затем решительно подошел к сейфу в углу комнаты и открыл стальную дверцу, стоя ко мне спиной. Потом вдруг резко обернулся и посмотрел мне в глаза. Он явно боялся меня.

Я не мог не улыбнуться. Его боязнь освободила меня от собственного страха.

— Я не вооружен, — тихо проговорил я. — Это не налет со взломом.

Он не ответил. Затем вытащил из сейфа сверток. Содержимое было завернуто в газету «La Republique».

Я показал ему пленку на ладони вытянутой руки. Он развернул сверток — и я увидел пачки денег.

Потом он подошел к столу и стал считать деньги, а я внимательно наблюдал за ним. Сумма оказалась правильной — двадцать тысяч фунтов стерлингов.

Теперь, когда деньги лежали совсем рядом, мое безумное желание завладеть ими исчезло. Перспектива ограничиться этой суммой показалась мне жалкой. В этот момент мне захотелось иметь еще больше денег. Много, очень много денег.

Быстрыми движениями Мойзиш собрал деньги, положил их в сейф и запер его.

— Сначала я проявлю пленку, — сказал он твердым голосом. — Я не собираюсь покупать кота в мешке.

Я отдал Мойзишу пленку — в он быстро вышел из комнаты.

Я уже не помню, что происходило в моей душе в эти пятнадцать минут. Я, очевидно, боялся, что меня обманут — оставят у себя и пленку и деньги, а меня вышвырнут вон.

Казалось, прошла вечность, пока Мойзиш вернулся. Когда он наконец показался в дверях, лицо его было непроницаемым. Мы долго внимательно смотрели друг на друга, как бы взвешивая все «за» и «против». Но вот напряженность исчезла с лица Мойзиша.

— Хотите виски?

— Сначала деньги, — холодно ответил я.

На этот раз он не колебался и сразу же отдал мне деньги и вместе с ними клочок бумаги.

— Пожалуйста, подпишите расписку.

Сначала мне показалось, что я ослышался, но уже через несколько секунд разразился смехом. Смех этот избавил меня от последних остатков страха.

— Я не такой дурак, как вы думаете, — бросил я. Мойзиш внимательно посмотрел на неподписанную расписку и улыбнулся.

— Мы в большой степени бюрократы, — сказал он и порвал расписку.

Я сразу же осушил стакан виски. Мы пили друг за друга.

— «Лейку» и пленку, пожалуйста, — напомнил я. Мойзиш достал их из ящика стола и протянул мне.

— Что еще? — холодно спросил он.

— Да, в следующий раз, когда я вас увижу, прошу дать мне револьвер.

— А это зачем?

— Это мое условие.

— Хорошо.

— Ну, тогда до завтра, — проговорил я и повернулся, чтобы уйти.

— До завтра? — удивился Мойзиш.

— Да, у меня будет для вас еще одна пленка. Уже есть…

— Но у меня пока нет денег, — сказал он взволнованно.

Я пожал плечами:

— Что ж, заплатите позже.

Я ушел из немецкого посольства тем же путем, каким пришел сюда. Пролезая через отверстие в заборе, я уже был богатым человеком.

Мара не спрашивала, откуда у меня взялись деньги. Я купил ей одежду в самом фешенебельном магазине Анкары — на бульваре Ататюрка.

— А что, если кто-нибудь из наших знакомых увидит нас здесь? — забеспокоилась Мара.

Я успокаивающе махнул рукой.

Я купил Маре дорогие духи, о которых она давно мечтала, роскошное белье.

Она много пила, и иногда это вызывало у меня отвращение.

Мы сняли дом на холмах Каваклидере.

— Ты на турецкую секретную службу не работаешь? — как-то спросила меня Мара.

— Я никогда не говорил, что работаю. Это была твоя собственная идея.

— Я не хочу, знать, откуда эти деньги.

— А я бы тебе все равно ничего не сказал. Наш уютный домик был хорошо меблирован, устлан мягкими коврами. Холодильник всегда был полон, а из радиоприемника все время лилась танцевальная музыка. Ни один кавас в Анкаре не имел собственного дома. Я не удержался и повесил на двери табличку со словами «Вилла Цицерона».

Однажды я поймал Мару роющейся в гардеробе и в ящиках стола.

— Деньги не здесь, — ехидно сказал я.

Пойманная с поличным, она нисколько не смутилась. Даже засмеялась и обняла меня.

Я хранил деньги в своей комнатке в английском посольстве — предпочитал больше полагаться на беспечность англичан, чем на Мару. Я прятал деньги под ковром и наслаждался, ступая по ним.

Моя вторая встреча с Мойзишем была короткой. Я отдал ему пленку, на которой были сняты документы Московской конференции, а он мне — револьвер.

— Вы служили у господина Енке? — спросил он.

— Если господин Енке говорит так, нет сомнения в том, что это правильно.

— Он утверждает, что вы были кавасом шесть или семь лет назад.

Это неверно. Шесть лет назад господин Енке был еще в Стамбуле. Я же был его слугой в Анкаре. Он, видимо, не хочет говорить, что я был у него слугой в посольстве. Брат его жены, Риббентроп, мог бы в таком случае выяснить, не обманывал ли я Енке так же, как обманываю сейчас английского посла.

— Господин Енке знает о чем говорит, — ответил я Мойзишу.

— Господин Енке никак не может вспомнить ваше имя.

— Я искренне сожалею об этом, — спокойно ответил я.

— Ваше имя?

— Когда господин Енке вспомнит, я тоже вспомню. Мойзиш явно хотел узнать, кто я такой.

Они дали мне кличку Цицерон — имя римлянина, известного своим красноречием. Господин фон Папен считал, что документы, с которыми я знакомил его, были так же красноречивы.

Однажды Мара нашла револьвер.

— Иногда ты меня очень пугаешь, Эльяс, — сказала она.

— Отныне называй меня Цицероном, — ответил я.

Она как-то глупо посмотрела на меня. Слово «Цицерон» еще могло бы для нее что-то значить, если бы это было название марки виски.

— Теперь для некоторых людей Цицерон — самое важное имя в мире, — сказал я ей.

Позже я узнал, что немцы долго сомневались в достоверности переданных мной документов. В Берлине отказывались верить тому, что я имел доступ к таким важным документам.

Однако много лет спустя я прочитал в мемуарах фон Папена:

«Достаточно было одного взгляда, чтобы сказать, что передо мной фотография телеграммы из английского министерства иностранных дел своему послу в Анкаре, Форма, содержание, фразеология не оставляли никакого сомнения в подлинности документа. Он состоял из серии ответов министра иностранных дел Антони Идена на вопросы сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессена, поставленные им в другой телеграмме, где он просил указаний, касающихся некоторых аспектов политики Англии, и прежде всего в отношении Турции».

Господин фон Папен ссылается здесь на телеграмму, сфотографированную мной в то самое время, когда он встретился с сэром Хью Нэтчбулл-Хьюгессеном на приеме у президента по случаю турецкого национального праздника.

Но Берлин долгое время не верил мне. Лишь много месяцев спустя, когда все кончилось, оказалось, что Берлин обманывал меня.

Количество банкнот под моим ковром быстро увеличивалось. Тридцать тысяч фунтов стерлингов, сорок пять тысяч, семьдесят пять тысяч… Я давно уже перестал считать пачки денег, которые передавал мне Мойзиш. Мне никогда и в голову не приходило, что немцы могут обманывать меня.