"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Тушкан Георгий Павлович - Страница 115

Вайдеман торопливо потянул ручку на себя. Нос самолета приподнялся, но встречный поток не в силах был подхватить тяжелую машину с ее короткими, острыми крыльями. Уже близок конец полосы, виден редкий кустарник, за ним — ореховый лес.

И тут Вайдеман понял, что машина уже не взлетит. Машинально он убрал тягу. Завизжали тормоза. В одном двигателе что-то булькнуло и бешено застучало. Самолет рванулся в сторону. Вайдеман попытался удержать его на полосе, двигая педалями. Единственное, что ему надо было сделать сейчас, — это спасти дорогостоящий самолет от разрушения, погасить скорость.

«Штурмфогель» пронесся к кустарнику, рванул крыльями деревца, шасси увязли в рыхлой, болотистой земле. Вдруг стало нестерпимо тихо. Левый двигатель задымил черной копотью. Через несколько минут до слуха донесся вой санитарной и пожарной машин.

«Не надо показывать страха…» Вайдеман провел ладонью по лицу, расстегнул привязные ремни.

- Что случилось, Альберт? — Зандлер выскочил из открытой легковой машины.

- Об этом вас надо спросить, — ответил Вайдеман, садясь на сухую кочку: его бил озноб.

- Двигатели не развили тяги?

- Конечно. Они грохотали так, как будто собирались выстрелить, но скорость не поднялась выше ста, и я стал тормозить в конце полосы, чтобы не сыграть в ящик.

- Вы правильно сделали, Альберт. Едемте ко мне!

Вайдеман сел рядом с Зандлером. Машина выбралась на бетонку и понеслась к зданию конструкторского бюро.

- Значит, двигатели не выдержали взлетного режима, — как бы про себя проговорил Зандлер, закуривая сигарету. — Сейчас же составьте донесение и опишите подробно весь этот неудачный взлет. А потом садитесь за аэродинамику и руководства по «Штурмфогелю». К несчастью, времени у вас опять будет много…

Через неделю «Штурмфогель» был отремонтирован. На нем установили новые двигатели, которые снова прислала фирма «БМВ» взамен выбывших из строя. В носовую гондолу, предназначенную для пушек, был поставлен обычный поршневой мотор «Юмо-211» — он должен был помочь «Штурмфогелю» оторваться от земли.

Мессершмитт вместе с Зандлером осмотрел самолет и бросил недовольно:

- Не курица и не самолет.

- Зато на нем испытателя не постигнет неудача, — сказал Зандлер.

Он хорошо знал, что от конструктора зависит жизнь пилота. Это жило в его сердце, в его мозгу, когда он обдумывал, рассчитывал, строил, отделывал самолет. Мессершмитт же больше заботился об удаче или неудаче собственного имени, хотя безразличие к судьбе испытателя не мешало ему бросать превосходные идеи. Шеф прошел на взлетную полосу и широкими шагами измерил ее длину:

- Мала площадка, профессор. Ее надо удлинить по крайней мере на пятьсот метров.

Он остановился у того места в кустарнике, где увяз Вайдеман, и круто обернулся к Зандлеру:

- А не находите ли вы, профессор, ошибки в том, что у «Штурмфогеля» центровка рассчитана на заднее колесо?

- Вы хотите сказать, что это сильно увеличивает угол атаки крыла на взлете?

- Вот именно!

Зандлер в который раз поразился проницательности конструкторской мысли у этого суховатого, резкого человека с рубленым удлиненным лицом, высоким лысеющим лбом.

Мессершмитт остановил взгляд на Зандлере:

- Вам не хватает, профессор, широты, размаха, смелости, что ли. А у нас смелость — первый шаг к успеху.

«Но вы в случае неудачи теряете лишь немного денег, с меня же снимете шкуру», — подумал Зандлер.

- Хорошо, я рассчитаю и попробую несколько переместить центр тяжести, — произнес он вслух.

- Рассчитывайте, — разрешил Мессершмитт. — Только поскорей!

…А еще через две недели, 4 апреля 1941 года, капитан Вайдеман поднял «Штурмфогель» в воздух. Покрашенный в серебристый цвет самолет, треща мотором и воя двумя турбореактивными двигателями, подскочил вверх, низко прошел над аэродромными бараками, развернулся и сел. Наберет ли он когда-нибудь большую высоту и сможет ли выполнять фигуры высшего пилотажа — этого еще никто не знал. Но первая победа была одержана.

К полету Вайдемана можно было бы применить слова парижских газет, которые когда-то писали о том, что Блерио перелетел Ла-Манш, «не касаясь ни одной частью аэроплана поверхности моря».

Альберт выскочил из кабины и радостно стиснул попавшего под руку механика Карла:

- Полетел, полетел «Штурмфогель»! Видал, Гехорсман?!

- Отчего же ему не полететь, — проворчал Карл.

- Вечно ты недоволен, рыжий дьявол! — засмеялся Вайдеман, шутливо хлопнув по голой рыжей груди механика.

Зандлер, расчувствовавшись, пожал руку Вайдеману:

- Хоть курица, но полетела…

- С вас причитается, профессор, — поймал Зандлера на слове Вайдеман.

- Что делать… — развел руками конструктор. — Прошу сегодня вечером ко мне.

- Разумеется, с друзьями?

- Конечно.

После осмотра техники обнаружили, что сопло левой турбины наполовину расплавилось.

О чем может думать энергичная и миловидная двадцатитрехлетняя девушка, смахивая пушистой заячьей лапкой невидимую глазу пыль с полированной мебели в чужой квартире? О том, что свою квартиру она не стала бы заставлять подобной рухлядью? Но своя квартира, увы, недостижима даже в мечтах. Пожалуй, если почаще улыбаться господину…

Но нет, хоть и нетрудно прочесть все эти мысли на затуманенном девичьем лице, дольше подсматривать неприлично.

Сторонний наблюдатель, взявшийся бы разгадать нехитрый ход мыслей в хорошенькой головке фрейлейн Ютты, уже третий год работающей секретаршей у профессора Зандлера, был бы удивлен и возмущен, доведись ему на самом деле узнать, о чем же размышляет фрейлейн Ютта во время ежедневной уборки. Возможно, что он даже забросил бы все свои дела и разыскал среди жителей Лехфельда некоего господина Зейца. Того самого Зейца, что носит на черном мундире серебряные нашивки оберштурмфюрера. Впрочем, Зейц не единственный гестаповец в городе… Так или иначе, но ни стороннему наблюдателю, ни господину Зейцу, ни даже фрейлейн Эрике, хозяйке и лучшей подруге Ютты, не дано знать, о чем размышляет она в эти полуденные часы.

И все потому, что фрейлейн Ютта не забивает свою голову пустыми мыслями о мебели и женихах. Смахивая пушистой лапкой пыль, она усердно упражняется в переводе газетного текста на цифровой код пятеричной системы. Подобное занятие требует от девушки исключительного внимания, и, естественно, она может и не услышать сразу, как стучит в дверь нетерпеливая хозяйка, вернувшаяся домой с городских курсов домоводства.

- О Ютта, ты, наверное, валялась в постели! Убралась? У нас будет куча гостей. Звонил папа. Он привезет каких-то новых летчиков и господина Зейца.

- Как! Наш добрый черный папа Зейц?! Эрика, быть тебе оберштурмфюрершей. Будешь носить черную пилотку и широкий ремень.

- Когда я вижу черный мундир, моя душа трепещет, — в тон Ютте сказала Эрика. — Но Зейц… Он недурен, не правда ли?.. Есть в нем этакая мужская грубость…

- Невоспитанность…

- Нет, сила, которая… выше воспитания. Ты придираешься к нему, Ютта. Он может заинтересовать женщину. Но выйти замуж за гестаповца из нашего города? Нет!

- Говорят, у господина Зейца влиятельные друзья в Берлине.

- Сидел бы он здесь!

- Говорят о неудачном романе. Замешана жена какого-то крупного чина. Не то наш петух ее любил, не то она его любила…

- Ютта, как ты можешь! Помоги мне переодеться. Да! Тебе письмо от тетки. Я встретила почтальона.

Ютта небрежно сунула конверт в карман фартука.

- Ты не любопытна, Ютта. Письмо из столицы!

- Ну, что может написать интересного эта старая мышь тетя Марта!

А от того шарфика и нитки не осталось… Ну, так и есть. Я должна себя беречь и к тому же помнить, когда окочурился дядюшка Клаус!