Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 19

– Не совсем, просто насчёт знакомства… Не думаю, что это вообще можно так назвать, – отшутилась я. И, видимо, вино наконец ударило мне в голову, потому что я на автомате включила режим «Спросите Куницу». – В общем, тогда мне было пятнадцать с чем-то лет. Представляете себе жизнь среднестатистического подростка, да? Кризис самоидентификации, экзамены на носу, в школе травля, к тому же Салли уже хозяйничала в моей голове, и спокойствия это не прибавляло. В итоге я решила, что к чёрту эту вашу стрёмную жизнь, унесите… Выбралась на крышу, собиралась прыгнуть и красиво расплескать мозги по асфальту, всего-то было дел – вырезать и отогнуть часть сетки-ограждения. И пока я работала кусачками, Йен заговорил.

Готова поклясться, что интерес в глазах Хорхе был отнюдь не наигранным.

– И? Неужели убедил тебя в том, что жизнь прекрасна, и не стоит с ней так опрометчиво расставаться? Утешил и ободрил?

– Нет, – кривовато улыбнулась я, вспоминая тот мерзкий день, битые бутылки в углу крыши и ветер, продувающий будто насквозь. – Он рассказал мне сказку. Однажды в городке Лерой-Мартин, это к северу от столицы, в доме перчаточника нашли три трупа: обезглавленного мужчину, красивую женщину с камелией в волосах и сожжёнными до костей руками и мальчика, в теле которого не было ни одной целой кости. Один из них был убийцей, другой – жертвой, третий – неудачливым свидетелем, а четвёртый вообще попал туда абсолютно случайно.

– Четвёртый?

Уголки губ у Хорхе еле заметно приподнялись.

– Вот и я точно так же отреагировала. И проблема голосов в голове в том, что их не заткнёшь. И не заставишь говорить, если они вдруг замолчали… короче, в один прекрасный момент я поймала себя на том, что реву – потому что вроде как уже пора лезть в дырку и сигать с крыши, но если я умру, то никогда не узнаю, чем закончилась эта история. И тогда Йен сказал… Он сказал: «С жизнью то же самое. Страшно обидно уходить, не узнав, чем всё кончится».

– И ты осталась.

– И я осталась. А уродине, которая травила меня в школе, мы с Салли сломали обе ноги.

Я залпом допила вино из кружки. Горчило оно, как микстура.

– Интересно… – Хорхе постучал по губе ногтем, длинноватым для мужчины и блестящим, как накрашенный. – А эта Салли с вами давно?

– Лет двадцать пять уже.

К горлу подкатило. Я рефлекторно зажмурилась, как будто так можно было вытравить из подкорки образ, преследующий меня всю сознательную жизнь: гулкое, очень холодное помещение; тошнотворный запах антисептика, внутренностей и крови, много-много тел вокруг, накрытых тонкой сероватой тканью; грохот опрокинутой каталки, тяжесть на придавленных ногах – и почти впритык тело женщины, седой и жилистой, с горлом, перерезанным почти до позвоночника…

…и мелкие белесоватые цветы повсюду, живые, шевелящиеся, как черви…

– Урсула?

Хорхе позвал меня по имени, и тембр его голоса точно разбил моё оцепенение.

«Развеял чары, – шепнул Йен со смешком. – Тс-с, милая. Это было давно…»

– Простите, – ответила я вслух и с усилием потёрла лицо. – Про Салли как-нибудь в другой раз. Наверное, я сегодня недостаточно выпила для таких откровений.

– Может, тогда ещё вина? – улыбнулся он. Но добавил почти сразу: – Простите. Это была дурная шутка. Тогда перенесёмся вновь из дней минувших в славное настоящее. Тело Йена исчезло далеко не вчера, но почему вы начали действовать только сейчас?

Несколько месяцев назад, честно говоря, ничего особенного не происходило. Я феерично отпраздновала своё тридцатилетие поездкой на южное побережье – настоящая идиллия вокруг, море и свежий воздух, тонны импортных фруктов, мороженое, навязчивые торговцы, горе-пикаперы и голоса в голове, требующие попеременно то разнообразить мою личную жизнь, то пролить реки крови. В общем, рутина…

Если что-то и изменилось, то именно что вчера.

Рассказывать предысторию пришлось мне. Если Йен что-то и делал, то поправлял время от времени термины или добавлял деталей, например, насчёт каверны или той марионетки, что заняла место Тони. Хорхе слушал терпеливо; от его внимания я ощущала почти физический дискомфорт, настолько плотным, осязаемым оно было. В самом конце он попросил вновь описать того типа с лошадиным лицом и с нездоровым пристрастием к оранжевому цвету, потом – представить его как можно ярче.

– Эло Крокосмия, – вздохнул он и прошёлся из стороны в сторону, заложив руки за спину. – Значит, садовники. Это плохо и хорошо одновременно, но надо же вам было наткнуться именно на него…

Голова у меня точно наполнилась пузырьками от газировки – полагаю, именно так и выглядело беспокойство в исполнении Йена.

«Погоди, погоди… Ты сказал, Крокосмия? Но разве Норма не?..»

Он осёкся – впервые на моей памяти.

Хорхе отстранённо крутанул стул на ножке одним пальцем, развернув задом наперёд, оседлал его и сложил руки на спинке, глядя на меня в упор. Точнее, не на меня, конечно – а на Йена внутри моей головы, фигурально выражаясь, но легче от этого не было.

– Норма выжила и даже сумела сохранить ребёнка, которому впоследствии передала свои знания и титул. Она не участвовала в борьбе за твой прекрасный труп и, кажется, не держала на тебя зла, чего не могу сказать о её сыне.

«И Эло Крокосмия…»

– И есть то самое дитя, – подтвердил Хорхе. И улыбнулся уже мне: – И нет, к Йену он, по счастью, не имеет отношения – за тем исключением, что ещё будучи в утробе своей матери, садовницы, поучаствовал невольно в охоте на него пятьдесят лет назад. Норме такая самоуверенность стоила нескольких лет жизни, и Эло немного… немного зациклен на этом. Он в целом разумный юноша, но иногда чрезмерно… чрезмерно увлекается.

«То есть опасный псих, который одержим идеей достать меня любой ценой – даже мёртвого, – охотно перевёл Йен на нормальный язык. – С каких пор, говоришь, он садовник?»

– Официально – около семи лет, но, возможно, ещё до этого он помогал кому-то из старой гвардии. За ним лично пойдёт не так уж много людей, однако он обладает серьёзной властью как садовник…

– Да, кстати, – вклинилась я, пока мозги окончательно не проиграли глинтвейну и усталости. – Давно хотела спросить. Как вообще устроен этот ваш Запретный Сад?

Рассказывал Хорхе ёмко, понятно, и сразу как-то верилось, что учитель из него был хороший. Я боялась, что Салли начнёт встревать с комментариями, но она точно затаилась; её присутствие ощущалось, но фоном, как взгляд издали или движение в темноте. Некоторые понятия мне были уже знакомы, например, «сорняки», однако новые подробности добавляли объёма к формирующейся картине.

Например, «цветы Запретного Сада».

Цветами назывались все чародеи без исключения. Йен, например, был «Лойероз», что означало «олеандр», это имя он заработал себе сам, но мог по желанию передать наследнику. Так же поступила в своё время и Норма Крокосмия, мир её невезучему праху. Вместе с наследуемым именем преемник получал в нагрузку чародейские секреты, доступ к лабораториям, к богатствам и кое-какие социальные бонусы – скажем, преданных пособников или не менее верных врагов.

– Ага… То есть передача имени – это такое волшебное завещание, да? – подытожила я. – Довольно удобно. Злопыхатели могут хоть обзавидоваться, но все блага, как запароленный файл, уходят только получателю.

– Что-то вроде того, – улыбнулся Хорхе. Похоже, мой вариант его развеселил. – Но иногда в файле, как вы выразились, попадаются и вирусы – проклятия, наложенные на предшественника. Кроме приобретённых имён, есть ещё и родовые. Датура, что значит «дурман» – древний род. Не скажу, что уважаемый, но вполне могущественный. Розы – самая обширная семья, которая делится на множество ветвей, и она могла бы иметь большую власть, но, к сожалению, слишком раскидистые древа часто рушатся под собственной тяжестью. Розы – не исключение. Сильных чародеев из этой семьи в последние два столетия можно пересчитать по пальцам, но Флёр входит в их число. И да, Йен, она ещё жива.