Духов день (СИ) - Бачурова Мила - Страница 17

— Коров верни! — потребовал водяной.

— Вернул бы — если бы ты своё же условие выполнил. А ты Марусю возвращать даже не собирался. В жёны взять намылился, ишь! В твои годы о душе пора думать, а не о девках. Кстати, спросить хотел. Свекольный макияж — это у тебя фетиш такой? Или творческая натура требует самовыражения? Если второе, то займись уже делом. Группу создай, кота на неё подпиши. Фоточки выкладывай, сам себе лайки ставь — да радуйся, как все нормальные люди.

С полминуты водяной переваривал сказанное. Потом включил прежнюю пластинку:

— Верни коров!

— Вот тебе, а не коровы! — Харисим, которого, видимо, утомил диалог, решил мне помочь. И изобразил жест, понятный каждому.

— Я всё сказал, — закончил я. — Добавить нечего. Ты не лезешь к людям — я не трогаю тебя. И скажи спасибо, что у меня сегодня такое гуманное настроение. Всё, переговоры окончены.

«Спасибо» водяной не сказал. Ещё какое-то время побычил, глядя на меня злющими глазами и топорща чешую на боках. А потом вдруг взорвался миллионом мельчайших брызг. Только что был — и вот уже нету. Только посверкивают на траве крошечные капли. Готовятся встречать рассвет.

Русалочье войско исчезло вместе с паханом. Мне показалось, что от воды донёсся лёгкий всплеск. И наступила тишина. Если прислушаться — различишь, как из-за дальнего леса выбирается солнце.

— Всё, мужики, — скомандовал я. — Отбой.

Мы убрали Защитный Круг. Ещё немного выждали, чтобы уж с гарантией. Потом Иван и Ерёма, как наименее ушатанные, отправились жечь туши русалок.

Я честно предложил Харисиму поделить трофейных коров. Тот покачал головой:

— Не… На что они нам? Своего хозяйства нету, а на базаре продавать — крестьяне не дураки, чтобы купить. Это у тебя, охотника, удали хватило — водяному шиш показать. А простой мужик помрёт со страху. Забирай себе, твоя добыча… Добрый ты охотник, Владимир! Я и не думал, что у вас в Поречье такие водятся. Ежели ещё куда соберёшься — зови, я точно в стороне стоять не буду.

Так, за разговорами, в сопровождении трёх меланхоличных коров, мы двигались в сторону хутора. Когда сровнялись с ближайшей избой, дверь её распахнулась. Из дома вылетел золотой вихрь и бросился мне на шею.

Маруся успела стереть с лица остатки краски и избавиться от кокошника.

— Я сидела тихо, как ты велел! — похвасталась она. — И к воде не подходила!

— Хороша девка! — разглядывая её, одобрил Харисим. — За такой и я бы в реку нырнул.

Подошедшие Иван и Ерёма, судя по красноречивым взглядам, это мнение разделяли. Зардевшаяся Маруся потупилась. Спросила:

— Идём домой?

«Идём» — это, конечно, здорово сказано. И я-то, допустим, пойду — хоть домой, хоть куда угодно, где Знак нарисован. А вот что делать с Марусей? Карет и колясок у них тут не водится, а на телеге до Смоленска — полдня, при хорошем раскладе… Эх, ладно. Видимо, время пришло.

Я сосредоточился. Невидимые сосуды внутри меня пришли в движение. Минус десять родий, теперь в остатке — девятнадцать вместо двадцати девяти. Зато я прокачал Знак Перемещения. И могу утащить Марусю с собой.

— Подождите, мужики, — попросил я охотников. — Постойте тут, никуда не уходите. Я быстро.

Обнял Марусю, изобразил нужный Знак. Миг — и мы стоим в транспортировочном шкафу в моей башне.

— Прошу, — я толкнул дверцы, сделал приглашающий жест.

Ничего не понимающая Маруся вышла из шкафа. Огляделась, узнала обстановку и захлопала в ладоши.

— Стоять! Ты кто⁈

Захар, задремавший в кресле у стола, вскочил на ноги и выхватил меч. Принаряженную Марусю спросонья не узнал.

— Отбой, — скомандовал я. — Свои.

Быстренько рассказал Захару о последних событиях. Велел идти отдыхать. Как вдруг раздался адский треск.

Я оглянулся.

Дверцы многострадального транспортировочного шкафа, покачиваясь, повисли вдоль стенок. А среди останков того, что ещё минуту назад было шкафом, образовалась чёрная, как смоль, корова. Точнее, передняя её часть.

На спине коровы сидел Харисим. Который, глядя на Захара, ошалело сказал:

— Здрасьте.

* * *

— Что ж вы за народ такой, охотники смоленские! — сокрушался я. — Лишь бы ломать. Не своё — не жалко. Я к ним со всей душой, а они…

— Да я же извинился, — басил Харисим, стоя рядом с коровой. — Откуда ж мне знать было, что у тебя Знак в доме.

— Опять шкаф чинить… Плотник обо мне нехорошо подумает.

— Хорошо он подумает, — вставил Захар. — Ты ж платишь ему. О чём тут думать-то, вообще?

Тоже верно. Однако есть у меня один пунктик: не люблю, когда дома раздрай. Дома всё должно быть отлажено, чётко, красиво. А не обломки по всему полу, блин.

— Думал, помогу тебе коров забрать, — буркнул Харисим, совершенно смущённый.

Я сделал над собой усилие. Вдохнул, выдохнул и улыбнулся.

— Спасибо! Извиняй, что разорался. Это всё стресс. Он, знаешь, копится, копится, а потом как е… Эм… выплеснется, в общем. И тут уж — кто попался, тот и сгодился.

Харисим кивнул. Корова издала вежливое «му».

— И как тебя по лестнице спускать? — спросил я, глядя в честные коровьи глаза.

— Так это ж — чего проще! Ты на дворе Знак изобрази — я спущу, — решил проблему Харисим. — И остальных коров пригоню.

Сказано — сделано. Мы все, кроме Харисима, спустились вниз. По пути Маруся попала в объятия тётки Натальи, которая обрадовалась ей, как родной.

— Слышу — кричат на радостях, — повстречал меня Данила. — Отбили, что ль?

— Само собой, — важно сказал Захар. — Владимир Всеволодович своих не бросает!

Я начертил Знак и, посмотрев в окно башенки, махнул рукой. Через пару секунд Данила ёмко и эмоционально высказался, когда на Знаке появился здоровенный мужик с чёрной коровой. Зрелище, конечно, демоническое.

А уж когда этот мужик исчез, а потом вернулся со второй коровой, а затем и с третьей…

— Согласись, при дядюшке моём не так весело жилось? — толкнул я Данилу локтем.

— То — да-а-а…

На крыльцо вышел Тихоныч и тоже широко раскрыл глаза.

— Вот это, — сказал я ему, указав на коров, — в Обрадово. Пусть радуются. И быков радуют ужиковских. Получат хороший приплод. А дальше уж крестьяне, если обратно в синьку не ударятся, разберутся, что делать. Только строго-настрого накажи, чтобы к реке этих коров не водили! Если отведут — пусть на себя пеняют.

— Всё исполню, — кивнул Тихоныч. — Вот же ж вы, Владимир Всеволодович, чего делаете…

— Да это я ещё даже не начинал. Данила, определи коров пока в конюшню, что ли?

— Разберёмся, барин!

Харисим вздохнул.

— А ты чего? — посмотрел я на него.

— Да поистратился… На обратный путь не накапало пока. Ждать надо.

— Ну так и добро пожаловать в гости! Отужинаем, как полагается.

— Да неудобно. Вон у тебя дом какой, люди… А я — головорез с большой дороги.

— Ну, кто из нас больший головорез — это ещё посмотреть надо. Давай, не стесняйся, как девица. Пошли, а то тётка Наталья обидится.

Харисим сдался. Тётка Наталья пришла в неописуемый восторг от такого гостя, который спокойно может проглотить и первое, и второе, и третье, и даже десятое, закусив тарелкой. Во взглядах, которые она бросала на нас с Захаром, так и читалось: «Не то что вы, эх…»

— Ты, это… Заходи, если что, — сказал Харисим, когда мы с ним поднялись наверх, к обломкам нуль-Т кабины.

— Да ты и сам заглядывай, — пожал я ему руку. — Только уж без коров.

Оглушительно расхохотавшись, Харисим встал на Знак и был таков. Я выдохнул. Наконец-то можно немного расслабиться.

Сзади как раз послышалось шуршание. Я повернулся и увидел смущённую Марусю, всё ещё в кокошнике и всём прочем.

— Владимир Всеволодович, мне переодеться? — спросила она таким скромным голосом, что у меня аж мурашки по спине пробежали.

— Не надо. Я тебя сам раздену. Только дверь запри.

* * *

— Как вы думаете, Владимир Всеволодович, а они дорогие? — шёпотом спросила Маруся, в свете занимающейся зари разглядывая браслеты.