Дело глазника - Персиков Георгий - Страница 27

– Весьма интересно, – фыркнул князь раздраженно, – какие такие образы эти клоуны могли выявить? И что это за духи, которые к ним обратились? Наверняка это духи из их, простите, заднего прохода!

Муромцев невозмутимо достал из кармана записную книжку и стал зачитывать, наклонившись к лампе:

– Так. Вот. От секты сопунов – разноцветные круги и фраза «звонарь убил». И от медиума – опять же разноцветные, но уже пятна в глазах, а глаза в разноцветных пятнах. Может быть, в этом и есть ключ? Глаза ему нужны для чего-то. Но для чего?

Князь усмехнулся и хитро посмотрел на сыщика:

– А я, знаете ли, читал и про вас, и про дело ваше на лапландских болотах. Вы, Роман Мирославович, неплохой сыщик. Даже отличный. Но копаете неглубоко, поверхностно. Ведь вы как думаете? Психопат – это просто человек, у которого с головой проблемы, так? Типа, у одного нога болит, у другого – голова! Вот если вас взять, к примеру, у вас же после ранения голова тоже болит, видения всякие появляются, верно?

Роман Мирославович непроизвольно поднес руку ко лбу и тут же ее отдернул.

Князь снова усмехнулся:

– Вот видите. Здесь другой подход нужен. Дело в том, что в нас демоны сидят. Самые настоящие. И если их услышать, то они обязательно помогут.

– И что же вам ваши демоны говорят? – тихо спросил Муромцев. Во рту у него пересохло, а голова начала кружиться.

– А то и говорят, уважаемый сыщик, что этот ваш инженер с железной дороги невиновен. Я читал в газете ту чушь, которую он молол в зале суда. Это был простой тихий пьяница, откуда у него вдруг в голове это взялось? А я скажу откуда – кто-то вложил ему эти грозные слова в уста! Кто? Сами подумайте!

Князь вновь вскочил и стал быстро ходить по келье из угла в угол.

– Подумайте! – повторил он. – Кто-то подселил в него демонов! Как и в вас!

Муромцев схватился за голову обеими руками, дикая боль сдавила виски и плеснула раскаленный яд прямо в мозг. Он закричал, подбежал к лестнице и стал яростно ее дергать. Наверху монахи засуетились и принялись тащить его наверх.

– Стойте! – расхохотался князь. – Если вы мне принесете ящик коньяка, так и быть – я скажу, кто убийца!

Лестница с Муромцевым медленно поднималась. Он висел на ней, как рыба, попавшая в невод, хватая ртом воздух. А внизу князь принялся скакать и визжать:

– Астарот! Бафомет! Молох! Скажите, что знаете!!!

Муромцев сквозь стон закричал князю:

– Я вам не верю! Не верю!!!

Беснующийся старик вдруг остановился и неожиданно спокойно сказал исчезающему в проеме сыщику:

– Все, что вам наговорили эти шарлатаны, – полный бред! Вы слышите? Но все же в нем есть смысл! Звонарь не убил, а сбил головой фонарь! Как вы сами не догадались? Да, это бред, но он может привести вас к решению! И заодно к ответу на вопрос о разноцветных кругах! Ну что? Я заслужил бутылку коньяка, Роман Мирославович? Но только не такого помойного, что в вашей фляжке! Астарот!!!

В кабинете полицмейстера Бубуша третий час шел допрос звонаря Агафона Рябова, деревенского плотника из артели. Подозреваемый сидел на скрипучем старом стуле, в центре комнаты, а вокруг него, как акулы вокруг тонущего корабля, медленно описывали круги хозяин кабинета и Муромцев. В проеме приоткрытой двери виднелись две головы: одна принадлежала отцу Глебу, вторая – Барабанову. Они внимательно наблюдали за допросом, фиксируя каждое слово Агафона для последующего анализа.

Звонарь водил головой из стороны в сторону и мучительно вздыхал, прижимая к груди мокрый малахай. Симон Петрович перед допросом сговорился с Муромцевым применить излюбленный у следователей прием – сыграть в злого и доброго полицейского. Злым выпало быть Роману Мирославовичу, и со своей ролью он справлялся отменно – вид у него был такой грозный, словно он людей каждый день, как спички, ломал. Тогда как полковник был сама любезность. Он то предлагал звонарю чаю, то подносил папироску. Однако время шло, а результата все не было.

– Ну что, братец! Расскажи, как все было, сними с души грех! – Бубуш встал позади Рябова и приобнял его за плечи. – Ведь третий час с тобой бьемся!

– Вот те крест, барин, все как есть рассказал! – страдальческим голосом забубнил Агафон. – Знать не знаю про глаз этот! Сам я грамоте не учен, Писание не читал. Кормчий наш тоже про такое не рассказывал, мы больше псалмы да радения!

Муромцев, встав у окна, спросил:

– А третьего дня где ты был?

– Я ж вам тыщу раз сказывал! – сорвался на крик Рябов. – В городе, амбар мы ставили купцу Спиридонову!

– А вечером ты куда отлучался?

– Так ведь в трактир я ходил, выпить, поесть. Меня там видали люди.

– А как шел туда? Мимо моста проходил? Проходил или нет?

– Никак нет. – Агафон закрыл лицо малахаем и был готов уже расплакаться. – Шел я по Введенской улице, ваше благородие, это от моста аж в двух верстах!

Муромцев вдруг бросился к нему, опрокинул стул на пол и закричал звонарю прямо в лицо:

– А что за кровь на топоре твоем дохтур нашел?!

Агафон судорожно вцепился руками в стул и, зажмурив глаза, испуганно закричал в ответ:

– Да моя это руда, моя! Вот, смотри, – он сунул руку Роману Мирославовичу под нос, – рана! Соскользнул и тяпнул чуток! Несильно ударил, крови-то мало совсем!

– А фонарь?! – вспомнил Муромцев слова безумного князя.

– Какой фонарь, барин?

– Фонарь ты никакой не бил? Камнем там или головой? Чтобы свет притушить на улице!

– Да что я, мальчишка какой – по стеклам лупить? Тем паче башкой! Его разве башкой достанешь? Высоко же фонарь-то!

Звонарь вырвался из объятий Муромцева и, вскочив на ноги, возмущенно закричал:

– Я, чай, не великан!

– Ну светильник или лампаду? Вспоминай! – теряя надежду, спросил Муромцев. – Может, на экипаже фонарь зацепил или на заборе?!

Агафон топнул ногой, как на своих плясках-радениях, и ответил:

– Ничего такого не бил! Да и дохтур подтвердит, на башке у меня ни царапины!

Муромцев непонимающим взглядом уставился на Агафонову шапку, затем резко встал.

– Господин полковник, – сказал он оторопевшему Бубушу, – вы тут продолжайте, а я, пожалуй, выйду. Голова ужасно раскалывается, сил нет.

Бубуш кивнул и снова усадил Агафона на стул.

Муромцев быстрым шагом вышел в коридор, махнул рукой удивленным Барабанову и отцу Глебу и, заходя в кабинет, выделенный им для работы, раздраженно сказал:

– Я выгляжу шутом гороховым из-за этих дурацких наводок!

В полутьме он не заметил сидевшую в углу худенькую белокурую девушку. Отец Глеб и Нестор остановились в дверях.

– Чушь какая-то! – продолжал негодовать Роман Мирославович. – Фонарь-звонарь! Радуга-дуга, солнышко-колоколнышко! Тратим время впустую! Наплевать надо на этих спиритистов и их духов! Нет в этом смысла! И при чем тут звонарь вообще? Это же просто детская потешка, и все!

– Это мнемонический акростих, – тихо сказала блондинка.

Муромцев вздрогнул и обернулся. Девушка встала, держа в руках небольшую сумочку, и растерянно посмотрела на Барабанова.

– Вы кто?! Вы как сюда попали? – грозно спросил Роман Мирославович, видимо, еще не успокоившись.

– Это Лилия Ансельм, – вмешался Барабанов, – наш… мм… медиум. Я ее пригласил, чтобы обсудить несколько подробнее пару вопросов. Решил опрос кружка спиритистов с нее начать. Она как раз и сказала, что ключ к разгадке в разноцветных пятнах, о коих показал в припадке сектант отца Глеба.

Муромцев посмотрел на покрасневшего Нестора, усмехнулся и подошел к девушке:

– Так про какой вы там стих говорили?

– Акро. В гимназии мы так учили на физике. С его помощью порядок цветов спектра легко запомнить: как однажды жил звонарь – головою сбил фонарь! Красный, оранжевый…

– Подожди, Лилия! Можешь не продолжать, я понял! – Барабанов подпрыгнул и хлопнул себя руками по голове. – Точно! Спектр! Вот же она, связь между погибшими! Пятна в глазах, а глаза в разноцветных пятнах! Понимаете? Это радужки!