Дело петрушечника - Персиков Георгий - Страница 10

— Ну, ребята, налетайте, мои билеты раскупайте! Вам билеты на цыгарки сгодятся, а у меня в кармане гроши зашевелятся. Все билеты участвуют в лотерее, разыгрывается воловий хвост да два филея! Еще разыгрывается китайский фарфор, был выкинут во двор — чайник без дна, только ручка одна, а я подобрал, да так разумею, что можно и фарфор разыграть в лотерею!

На вопрос Муромцева о шумном толстяке Поплавский только отмахнулся:

— Это дядя Яша, фрукт нам известный. Он уже не первый год тут «дедом» работает, то есть зазывалой в балагане. Это целое отдельное искусство, а дядя Яша в своем деле большой мастер.

Дядя Яша был действительно хорош. Его внешность, в другом случае показавшаяся бы комичной, здесь идеально вписывалась в амплуа. Он был еще не стар, но благодаря толщине, косматым бровям и громовому оглушительному голосу выглядел невероятно внушительно и солидно. Кроме того, Яша был отменным комедиантом. Публика слушала его, разинув рты или покатываясь от хохота, особенно дядю Яшу обожали дети. Стоило ему только, изогнув бровь, посмотреть своим самым грозным взглядом на маленьких баловников, как мальчишки и девчонки с визгом и смехом прятались за спины своих родителей в приступе того сладкого и веселого полупритворного ужаса, на который люди способны только в детстве.

Даже если Яше случалось раздухариться и его шутки становились чересчур развязными, то и тут публика принимала благосклонно все насмешки и издевательства. Обаяние дяди Яши было таковым, что даже самые грубые прибаутки выходили у него смешными, а самая вульгарная клоунада вместо стыда вызывала хохот.

— Эй вы, сестрички, собирайте тряпички, и вы, пустые головы, пожалте сюды! — басил он со своего скрипучего балкончика, ловко меняя билетики на монеты, а люди с улыбками выстраивались в очередь.

Однако бывало так, что не у всех хватало терпения на Яшины шутки. Однажды зазывала приволок в балаган смешное чучело на палке и размахивал им перед толпой с криком:

— Эй, сторонись, назем, — Губернатора везем!

А на следующий день в балаган пришел городовой, и Яшу на неделю посадили в «холодную», чтобы подумал над своими прибаутками. Но, освободившись, дядя Яша лишь принялся острить еще развязней.

Но вот зазывала исчез со своего балкончика, последние взрывы хохота затихли, и выцветший занавес балагана со скрипом раздвинулся, открывая зрителям полосатую ситцевую ширму и задник с аляписто намалеванным городом. Зрители замерли, открыв в ожидании рты, старый шарманщик наконец проснулся, и балаган огласился звуками шарманки, хрипло выводившей «Прелестную Катерину». Внезапно из-за ширмы раздались пронзительный дребезжащий смех, неразборчивые, но крайне лихие возгласы, и над ситцевой загородкой высунулась носатая кукла в красной рубахе, полосатых шароварах и лаковых сапожках. Огромную голову украшал красный дурацкий колпак. Кукла обвела зрителей жутковатыми нарисованными глазами и неожиданно заговорила пронзительной дребезжащей скороговоркой, визжащим нечеловеческим писком, кланяясь и подпрыгивая:

— Здравствуйте, господа! Я пришел… Я, Петрушка-мусье, пришел повеселить вас всех: больших и малых, молодых и старых! Я Петрушка, Петрушка, веселый мальчуган! Без меры вино пью, всегда весел и пою: Траля-ля! Траля-ля-ля-ля!..

Петрушка выхватил из-за барьера игрушечную бутылку и залихватски опрокинул ее в улыбающийся рот. После этого он вальяжно присел, закинув сапоги на барьер, и, постучав по ширме деревянной ручкой, недовольно прогундосил:

— Шарманщик! Ты что там, пьян с утра? Крути-ка музыку!

Шарманщик встрепенулся, поправляя усы, и вновь заиграла нехитрая мелодия, а Петрушка принялся паясничать и отплясывать, выкидывая коленца. Интермедию прервало появление чернявой куклы цыгана с кнутом за поясом. Цыган поклонился и заговорил густым басом:

— Здравствуй, Петрушка-мусье!

Петрушка в ответ заносчиво скрестил руки на груди:

— Здравствуй, здравствуй, фараоново отродье! Что тебе надобно, говори скорее, а то у меня недолго, враз надаю по шее!

— Петрушка-мусье, мне на ярмарке сказали, что тебе лошадь нужна.

— А, лошадь?! Нужна, нужна, нужна… А хороша ли лошадь? — с видом знатока поинтересовался Петрушка.

— Очень: под гору — бежит-скачет, а на гору ползет-плачет. А если в грязь упадет — сам тащи, как знаешь.

— Ха-ха-ха, ну тогда о цене сговоримся! — Кукла закатилась своим пронзительным дребезжащим смехом. — Поди-ка приведи!

Петрушка заговорщицким шепотом обратился к шарманщику:

— Что скажешь, старик, сколько давать за лошадь?

— Больше десяти целковых никак не давай! — помотал головой музыкант.

Тем временем цыган вернулся вместе с деревянной лошадкой.

— Ну и лошадка!.. Ай, ай, ай!.. Сколько тебе за нее? — покачал головой Петрушка.

— Немного, всего сто рублей.

— Дороговато… — угрожающе пропищал Петрушка и скрылся за ширмой, чтобы через секунду появиться вновь с огромной дубиной в руках. — Получи-ка лучше взамен палку-кучерявку да дубинку-горбинку и по шее тебе и в спинку!

Проказник в колпаке принялся под хохот зрителей охаживать цыгана дубинкой по голове. Покончив с цыганом, Петрушка обратил внимание на лошадь. Он прыгал вокруг и пытался взобраться на нее так и сяк, но всякий раз получал удары копытом и отлетал с потешными криками и бранью. Публика заливалась смехом и подзуживала героя. Наконец лошадь взбрыкнула и убежала, а Петрушка полетел за ширму и причитал оттуда о безвременной кончине добра-молодца, то есть себя.

Причитания прервало появление куклы-доктора в огромных очках. Муромцев невольно напрягся и вытянул шею. Доктор был одной из жертв убийцы-петрушечника. Сыщик инстинктивно оглядел толпу, но ничего странного не обнаружил. Тем временем на сцене кукольный доктор осматривал кривляющегося Петрушку.

— Тут болит?

— Чуть пониже!

— Тут?

— Чуть повыше!

— То пониже, то повыше! Встань да покажи!

Доктор в раздражении приподнял вертлявого пациента за ухо. Петрушка в ответ вскочил и шарахнул доктора по носу так, что у того очки съехали набок.

— Благодарю! Я, кажется, совершенно здоров!

— Тогда плати за лечение!

— Наше почтение! За что?

— Известно, за лечение!

— Хорошо! Сейчас, только за платой схожу! — Петрушка, зловеще потирая деревянные ручки, скрылся за ширмой и вновь появился с дубинкой. — Я бесплатно не лечусь, с тобою, Доктор, расплачусь!

Дубинка поднималась и опускалась под аккомпанемент визгливых криков и брани, пока кукольный доктор не повалился на барьер. На шум явился квартальный офицер с усами из конского волоса, подул в свисток и противным дискантом предъявил Петрушке обвинение в убийстве доктора. Последовали долгие препирательства, в которых герой, на радость толпе, гнусаво высмеивал и передразнивал недалекого «фатального фицера», а когда тот попытался отвести преступника в «холодную», Петрушка вытащил любимую дубинку, и полицейский был отлуплен под одобрительные крики зрителей.

Муромцев обернулся на Поплавского, надеясь увидеть его реакцию на подобное проявление кукольного вольнодумства, но тот наблюдал за виденным уже не раз представлением с непроницаемой скукой. Публика же пребывала в полном восторге, злодеяния, чинимые кукольным негодяем, вызывали у них лишь горячую поддержку и взрывы хохота. Петербургский сыщик внезапно почувствовал себя неуютно. Неужели ему одному происходящее на сцене кажется чем-то неприятным и зловещим? От криков, шума и пронзительного смеха куклы у Муромцева разболелась голова.

В это время торжествующий победу над соперниками Петрушка допекал вислоусого шарманщика новой причудой:

— Я задумал, старик, жениться. Что за жизнь холостого, все тебя обижают! А вот когда женюсь, приданое возьму… Ой, ой, ой, как заживу!

— И на ком же ты задумал жениться? — удивился музыкант.

— Ясно на ком — на дочке полицмейстера Цеховского! — важно ответил Петрушка под взрыв хохота в толпе.

— А приданого много берешь? — почесал голову шарманщик.