Эльфийский бык 2 (СИ) - Демина Карина - Страница 68

— И он просит посоветовать ему юриста.

— Девушка замужем и нужно оформить развод?

Всё же при всей скоротечности своего бытия люди порой проявляли себя как редкостные формалисты.

— Нет. Там всё несколько сложнее. Не уверена, что всё поняла правильно…

Изложение проблемы много времени не заняло.

А вот сама проблема…

— А когда состоялся суд? И не прошли ли сроки апелляции по нему? — уточнил Калегорм.

— Боюсь, этого я сказать не могу. Но есть ещё кое-что. Посмотри.

Телефон дернулся, принимая снимок.

И впервые за долгое время Калегорм ощутил, как дернулось сердце от болезненного тычка. Тот был настолько явным, что боль эта ненадолго пробила привычную уже завесу безразличия.

— Это…

Он узнал.

И как было не узнать? Пусть прошли века, не пощадив и Первородных, но память… и описание… и Калегорм сам видел такое же платье. Почти такое же.

— Возможно, я ошибаюсь.

— Нет.

— Мне показалось, тебе будет интересно.

Девушка. Обычная. Человеческая. На ней наряд смотрится, пожалуй, забавно… или нет? Выражение лица у неё такое, далёкое от счастья. Впрочем, это исправить несложно.

Незабудки ведь расцвели.

— Я не могу приказать тебе, но мне бы хотелось, чтобы ты лично туда отправился. В качестве юриста, который им там нужен. Или в свите, если полагаешь, что недостаточно постиг законы. Главное, теперь, когда у нас фактически есть приглашение, мы можем себе позволить появиться там.

— Я чего-то не знаю?

— Многого, друг мой.

От таблеток, растворённых в коньяке, оставался горький привкус. И Калегорм с раздражением подумал, что он — идиот, если надеялся, будто эта отрава ему поможет.

— Когда-то давно мы заключили союз с людьми. Это был хороший союз. Он приносил пользу не только им, и не только нам. Мир нуждался в помощи. И мы помогли. И помогали, пока один из сыновей Владыки не решил взять в жёны дочь человека.

— Балеагар-Изгнанник…

Это имя стёрло горечь.

И заставило тряхнуть головой, сбрасывая тонкие путы сна.

— Эта женщина была не совсем человеком. В её крови горела светлая сила, но мой прапрадед… сам понимаешь, право Чистой крови отменили лишь двести лет тому…

— Сто восемьдесят семь.

— Именно. В те же времена закон был весьма строг, — она делала паузы, подбирая правильные слова. — Да и теперь находятся те, кто не принял перемены.

С переменами у Первородных тяжело. Особенно у тех, кто подобрался к рубежу первой сотни лет, словно бы тело, достигнув пика развития, замирало. А следом замирали и разум с душой.

Мысль была… неожиданной.

Новой ли?

В этом Калегорм сомневался.

— Балеагар был призван к отцу. И там, стоя пред Советом, говорил. Его речи были полны силы. И во многих душах пробудили они понимание, которое, впрочем, иные сочли опасным. Угрожающим… нас ведь мало. А людей наоборот. Так говорили они.

А ещё, что смешанные браки размоют, растворят благословенную кровь.

И Первородные исчезнут.

И все-то иные тоже исчезнут, оставив мир лишь людям.

— Балеагар был изгнан, — произнёс Калегорм вслух.

Он помнил тот свиток нетленного шёлка, перевязанный алой нитью. И выцветшие письмена, которые оказались куда более подвержены времени.

— Скорее уж он сам покинул отчий дом, отказавшись от престола и власти. А с ним ушла дюжина юношей и дев, которые пожелали открыть себе новый мир.

И в числе их — Мальбрик Медвежье ухо.

Странное прозвище для Перворожденного.

— Мой прадед и его сын сказали друг другу много обидных слов. И отвернулись. И отреклись, сказав, что никогда-то больше не желают видеть друг друга….

Балеагар сочетался браком с человеческой женщиной, имя которой было забыто… впрочем, теперь Калегорм полагал, что случилось это не само собой. Имя вполне можно и вычеркнуть из хроник.

Убрать лишнее.

— И было сказано, что отныне Белеагар не считается более сыном Предвечного леса, как и все-то, кто пошёл за ним, поправ закон и слово Старших.

Стоит ли винить их, искавших иной жизни?

Калегорм и сам помнил, пусть и смутно, себя, молодого, желавшего… чего-то. И не отпускает ощущение, что если бы ему удалось услышать зов своей души и понять, чего именно он желает, он не маялся бы ныне.

— Возможно, время и залечило бы раны, — продолжила Владычица с печалью. — И мой прадед простил бы своего непослушного сына, а тот — простил бы упрямого отца, как оно часто случается. Однако произошло то, что произошло. Низвергнутая тьма нашла новое воплощение, едва не прорвав завесу мира. Барьер был ещё слаб, а тьмы… тьмы оставалось много… тогда на пути её и встала дюжина храбрых.

А ещё юных и отчаянных.

Тех, о ком стыдливо умалчивают семейные легенды. И разве что в сухих строках списков, посвященных судебным тяжбам, эти имена и сохранились.

— Тогда мой прадед, оскорбленный неуважением, которое, как ему казалось, проявили люди, не откликнулся на зов.

И двенадцать родов осиротели.

Впрочем…

…Неонис Светлоликая была изгнана из рода за деяния…

…Танлил Папоротник был изгнан…

…Мальбрик…

Был изгнан.

Один год.

И не дюжина их вовсе. Тринадцать. Но дюжина звучит интересней. Всё ж и Первородные порой склонны к упрощению.

А свитки сохранились. Надо же, когда-то его удивило, что их так много за один-то период. Но удивления оказалось недостаточно, чтобы Калегорм начал поиски. Или хотя бы обратился с вопросами.

Город суетился, там, внизу.

Огни витрин.

И фонари.

Дороги, словно нити, на которые кто-то нанизал бусины машин. Привычная картина. И всё же что-то изменилось…

— Они остались там, верно? — Калегорм положил руки на стекло, а затем, повинуясь престранному порыву, прижался к нему и лицом, дохнул, глядя, как по прозрачной стене расползается пятно его дыхания. Свидетельство того, что он ещё жив.

Почему-то.

— Остались. Все, кто ушёл. Они отдали свою силу, жизнь и кровь, чтобы не просто закрыть врата… Балеагр был известен, как величайший Создатель…

Артефактор.

Люди называют таких артефакторами.

— Он как-то сумел связать тьму и свет воедино, ибо и то, и другое — часть мира… знаю, что он обратился к Подгорным духам, и к иным… и многие откликнулись.

— Не Предвечный лес?

— Нет… мой прапрадед счёл, что Предвечный лес заплатил высокую цену. И напомнил слова отречения. Тогда и сын его сказал, что отныне в тех землях детям Предвечного леса не рады. И что раз уж они полагают себя выше земных дел, то и не стоит в эти дела вмешиваться. Пока их не позовут.

Владычица замолчала.

Ненадолго.

— И его слово было услышано. Миром ли. Теми, кто стоит над миром. Главное, что мой дед, и мой отец пытались попасть к… тому месту, но не смогли. Не знаю, как вышло, что мой внук сумел пересечь границу.

Вдох.

И выдох.

Между ними — удар сердца. Медленный и тягучий, будто кровь становится тяжёлой. И это тоже признак… верный признак.

Впрочем, завещание давно написано.

А родные…

С семьёй не сложилось. Возможно, правы те, кто говорит, что Калегорм уродился с искривлённой душой. Возможно, просто не судьба.

Или характер виноват.

Характер у него тоже своеобразный.

Главное, что дела его давно приведены в порядок. Да и так… он мог бы уйти и год тому, и пять, и десять. А он всё медлит. Почему?

Калегорм и сам не знал.

— Теперь он выразил намерение связать жизнь с девушкой из рода, что поставлен был хранить творение Изгнанника. И ему нужна помощь.

— Это шанс?

Не для Калегорма. Он давно свои потратил.

— Да. Для Предвечного леса. То, что случилось, случилось давно и по нашим меркам, но… иные раны долго не зарастают. Мой прадед ушёл к предкам вскоре после известия о смерти Балеагра… и его сын, младший брат, чьё сердце разрывалось от боли, приказал забыть… вычеркнуть имена и саму память о тех, кто был виновен в расколе. Как ему казалось…

И воля была исполнена.