Белая ферязь (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 15

Сто раз расписаться — не такое простое дело. Но я старался. Подпись у меня простая, без излишеств, тем и хороша. И потому я быстро справился с этим скучным и неинтересным делом.

И сестрички старались. Ольга объяснила, что эти книжки будут передаваться из поколения в поколение с любовью и благоговением, как драгоценные реликвии, вернее, книжки и станут драгоценными реликвиями после того, как мы поставим на них наши подписи.

Ну да. Так и будет.

Закончили — и за учёбу. Каждый день, за исключением двунадесятых праздников, мы учимся.

У меня урок французского. И мсье Пьер отмечает, и я чувствую — впрок мне французский. Хорошо заходит. Конечно, и учитель замечательный, и учу много, но, возможно, мы, Романовы, просто талантливы на языки? Николай Павлович, Александр Николаевич, Александр Александрович, Papa — всем языки давались легко.

С другой стороны моя мама там, в двадцать первом веке, тоже, наверное, не случайно выбрала профессию учительницы иностранных языков. Не истории с географией, не русского языка и литературы, а именно иностранных языков. Чувствовала в себе способности. Или знала.

Как бы там ни было, но лопочу я довольно бойко, за словом в карман не лезу. Нет, до уровня С2 пока далеко, зато В2 — рядышком. Вот-вот.

Дочитываем «Детей капитана Гранта». А потом просто разговариваем на разные темы. Мсье Пьер порой делится впечатлениями о жизни в России. В отличие от меня, он свободно выходит в люди — то есть гуляет по Царскому Селу, а в свои выходные, которых у него два в месяц, ездит в Санкт-Петербург. Имеет право, так оговорено в контракте.

Но сейчас мы говорили не о капитане Гранте, а о капитане Седове. Я рассказал, что хочу собрать деньги для организации спасательной экспедиции, уже собираю. Собрать необходимую сумму вы, mon prince, вероятно, соберёте, но сама экспедиция, её организация — это же очень серьёзное дело, требующее не только желания, но и умения, знания, опыта. Я ответил, что и не помышляю самому организовывать экспедицию, мое дело — способствовать финансированию. А кто же её организует, спросил мсье Пьер, очевидно считая, что я, как всякий, начитавшийся Жюля Верна, полон мечтаний прекраснодушных, но несбыточных. Буду искать, ответил я, буду искать. Россия богата не только землями, главное богатство державы — люди.

С этим, mon prince, невозможно не согласиться, сказал мсье Пьер. И предложил после «Детей капитана Гранта» взяться за «Voyages et aventures du Capitaine Hatteras». Это у него такой подход, он как бы на равных с учеником, хочешь — будем читать Гаттераса, а не хочешь — ну, найдем ещё что-нибудь. Книжек много.

Я согласился, и выдвинул встречное предложение:

— Для сбора денег нужна организация. Я хочу учредить «Полярный фонд», который будет заниматься подобными делами, поскольку уверен: экспедиция Седова — не первая и не последняя.

— Интересная идея, — ответил мсье Пьер.

— Но по нашим законам, несовершеннолетний не вправе заниматься финансовыми делами. Не могли бы вы, мсье Пьер, взять на себя обязанности казначея фонда?

— Я… Я должен подумать, — видно было, что предложение застало учителя врасплох. — Узнать о юридической стороне, ведь я иностранец, гражданин Швейцарии.

— Разумеется, разумеется, — а сам подумал, что гражданину Швейцарии доверять будут больше, чем гражданину России. Такая уж репутация у тех, и у других. Я бы и сам не прочь разместить центнер-другой золота в швейцарском банке. Ещё и размещу!

После урока (у меня свой, у сестёр свой) Papa повел нас на прогулку. В парк. Моциона ради. Papa сторонник здорового образа жизни, его девиз «Сила в движении!», где под силой подразумевается здоровье, умственное и физическое. Вот и сейчас мы не просто гуляем, а катаемся на лыжах. То есть на лыжах Papa и сёстры, а я на санках. Санки у меня не простые, ближе к извозчицким, кресло на платформе, а платформа на лыжных полозьях — а можно поставить и на коньки. Только вместо лошади у меня дядька Андрей. Либо впереди, тянет, либо позади, толкает. Не быстро? А мне быстро нельзя. Но и не медленно, от лыжников не отстаем. Дамский лыжный костюм — та же длинная юбка, только шубка короткая. Не очень и побегаешь. Ровно идём.

Дошли до Белой Башни. Papa и девочки катаются с горки, по сути — пологого холмика. В парке есть холм и повыше, Парнас, но сегодня мы здесь. Вдруг и я захочу прокатиться по наезженной дорожке? На саночках?

Но я не хочу. Не-не-не. Вдруг санки опрокинутся, я вывалюсь, ударюсь… Мне это часто снится. Дежурный кошмар.

Поэтому дядька Андрей подвёл меня к парковой скамейке. Конечно, чистой, снега на ней быть не может, но дядька постелил медвежью полость.

— Садись, ваше высочество! — он со мною просто, потому как — боевая обстановка. Некогда в бою титуловать полностью, а для меня любой выход на природу почти бой. Ну, как споткнусь?

Я сел. Тепло, светло, красота.

И я красивый. Нет, не в ферязи, ферязь — это для праздников, для показа чужим, а я среди своих, отдыхаю. Волчья шапка, волчья шуба, я злой и страшный серый волк! На руках меховые рукавицы, а на ногах не берцы, а валенки. Тоже удобная обувь, и тёплая. Особого мороза нет, природа дала послабление, но мёрзнуть не хочется.

Подъехала полевая кухня. Да-да, куда мы, туда и кухня. На салазках, четверо в обслуге: повар, поваренок, и два мужика-за-всё. Хорошо быть императором!

Вроде пикника, свежий воздух пробуждает аппетит. Нет, ничего особенного нам не предложат, всё скромно, Papa сам бы и вовсе ничего не желал, но вдруг я чего-нибудь захочу? Я — особенный, что есть, то есть.

Я захотел чаю, японского. Нам недавно японский император чай прислал в подарок. Особый, зелёный, очень, говорят, полезный. Особенно для таких, как я. Может, намекает, что в курсе о моём недуге, а, может, просто любит чай, и всех им одаривает, японский император. Чай этот мельчайшего помола, pulvis subtillissimus (я медицинских книг немало прочитал, там, в двадцать первом веке). И готовят его на японский манер — в подогретую кружку льют горячую воду, но не кипяток, взбивают венчиком, добавляют канадский кленовый сироп и кокосовые сливки, опять взбивают, и таким, взбитым, подают.

Вкус, как сказал один умный человек, «спцфческий», но я привык, и теперь пью с удовольствием. И в самом деле бодрит и радует, рекомендую. Если вам тоже японский император пришлёт чай в подарок.

Поваренок Васька подал чай на подносе. Я поблагодарил, спасибо, Васечка. Всей дворцовой прислуги я, конечно, не знаю, но с кем встречаюсь лично — запоминаю имя, а у старых, кому за сорок, и отчество. Так Papa научил. Вежливость, говорит, ничего тебе не стоит, а людям приятно. Да тебе самому тоже будет приятно, только попробуй.

И да, как с чаем — привык, и приятно, кажется, что иначе и нельзя. Только «тыкать» неудобно, но — нужно, говорить слугам «ты», это вроде знак доверия, милости, на «вы» переходить нужно, когда чем-то или кем-то недоволен. Каков монастырь, таков и устав.

Кружку держу руками, выпростал из рукавиц, и держу. Японский чай по правилам высокого искусства нужно пить из деликатнейших фарфоровых чашечек, но мы не в Японии, мы в России, у нас морозные зимы, и потому глиняная кружка с толстыми стенками удобнее, она ещё и грелка, долго держит тепло.

Поставил кружку на поднос, взялся за карандаш. Рисую. Изображаю Белую Башню, деревья, лыжников. Людей без прорисовки, некие люди, и ладно. После японского чая разные идеи сами лезут в голову. Переписать «Темную башню» Кинга. У него тёмная, у нас светлая. У него — красный король, у нас — белый. И Стрелок сотоварищи идут к белому королю на помощь, вызволить из башни. Чем не сюжет, а? Нет, писать не собираюсь. Там, в загранице, если будет литературная артель, тогда… Толстому и отдам, Алёшке.

Подошла Ольга. Видно, накаталась. Или решила, что мне скучно, надобно развлечь братика.

— Пьёшь чай?

— Пью, — с достоинством ответил я. Ольга махнула рученькой, Васька тут как тут.

— Васенька, можно и мне чаю, — вроде бы спрашивает, а на деле — повелевает. Она природная царевна, не переселенец, как я. У неё само получается.