Белая ферязь (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 21

Эх, будь мне не восемь лет, а шестнадцать, да будь я здоров, да кабы мне бы да на ворона коня! А так что проку в моём атаманстве?

Но я постараюсь, и будет прок.

Мундир хорош. Чуть великоват, пошит на вырост, но это не беда. Портные есть, подгонят под размер.

— Снегирь — очень полезная птица, — важно сказал я. — Истребляет зимних комаров.

— Зимой комаров не бывает, — возразила Анастасия.

— Потому и не бывает, что снегири всех истребили. И нашего знаменитого полководца Суворова называли снегирём:

Что ты заводишь песню военну

Флейте подобно, милый снигирь?

С кем мы пойдем войной на Гиену?

Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?

— Богатырём буду я. Но форма формой, а содержание содержанием. Я вам газету принёс про нашего мальчика, — и я помахал газетой, которую до этой минуты прятал за спиной. — Только что из Москвы.

Да, это была «Газетка для детей и юношества», та самая. Но главное другое — в приложении к «Газетке», на отдельном листе, была напечатана наша сказка «Приключение Непоседы и его друзей». С нашими же иллюстрациями. Не вся, конечно, сказка, лишь эпизод с оторвавшимся от Солнца куском.

И сёстры исполнились волнующим чувством, чувством автора, видящего свое творение в типографском воплощении. Книга — это одно, а газета — другое. За книгой нужно идти в книжную лавку, книгу нужно выбрать из сотен других, книгу нужно купить. Газета же разлетается по всему по белу свету как бы сама, как бы нечувствительно, и попадает на стол тысячам и тысячам читателей очень и очень быстро.

Я применил собственный метод. Думаю, что собственный. Рассказываю сказку, а сёстры потом по памяти восстанавливают текст и записывают. Восстанавливают вольно, добавляя одно и опуская другое, делая сказку современной, созвучной духу сегодняшнего дня. Дня одна тысяча девятьсот тринадцатого года. И, рисуя Цветочный город и Огурцовую реку,    тоже устраняют разницу во времени.

Сейчас мы готовим историю о том, как Непоседа был художником. Стратегия наша такая: маленькие рассказы публиковать в «Газетке», а потом издать книжку из этих рассказов, плюс Большое Путешествие На Воздушном Шаре.

Конечно, в «Газетке» мы публикуемся с разрешения Papa и Mama. Кому как не нам    показывать образцы высокохудожественной, и, одновременно, нравственно безупречной современной литературы для подрастающих подданных? Кому как не нам открывать для детей и юношества путь к суверенному русскому монархическому мировоззрению, чтобы не в анархисты шли, не о республике мечтали, а строили светлую Империю светлого будущего?      Матушка Екатерина не чуралась литературного труда, напротив. А королева-дева Елизавета, которую считают подлинным автором пиэсс, якобы написанных Шекспиром? С такой речью при поддержке сестер выступил я и, похоже,    мы убедили августейших родителей. И вообще, Mama внимательно прислушивается к моим словам, ища в них то, чего, может, в них и нет.

А непосредственную связь с «Газеткой» помогла наладить ma tante Великая княгиня Ольга Александровна. Не желаете ли публиковать новые произведения барона А. ОТМА?

«Газетка» за барона ухватилась, предложила барону наилучшие условия, и вот Непоседа появился в приложении, заняв целую полосу. А на первой полосе издатель, госпожа Панафидина, уведомила читателей, что барон А. ОТМА отныне будет публиковать свои произведения в «Газетке», подписная цена на год три рубля пятьдесят копеек, на полгода два рубля ровно, цена одного номера в киосках и у разносчиков — семь копеек.

Интересно, насколько барон А. ОТМА увеличит тираж «Газетки»? Если, конечно, он увеличится, тираж.

С «наилучшими» условиями за сказку и иллюстрации мы получим восемьдесят пять рублей чистоганом.    Всего таких сказок в газете будет пять, значит, четыреста двадцать пять целковых. Будь мы детьми учителя гимназии, или почтового чиновника, или земского врача, то деньгам бы возрадовались, четыреста двадцать пять рублей в наше время, в тринадцатом году двадцатого века — сумма изрядная. Ну, а поскольку мы те, кто есть, то радуемся известности. Славе. То есть мы надеемся на известность и славу. Посмотрим.

И сестрички побежали к себе, работать над главой «Как Непоседа был музыкантом».

А я пошёл в малую библиотеку, которую выпросил на сегодня у Papa под временный кабинет. Не в детской же принимать серьёзных людей.

Деньги нам пригодятся даже такие. Да, мы все миллионщики, ежегодно каждый получает изрядную сумму, я, например — свыше ста тысяч, но денег мы не видим. Всё вкладывается в ценные бумаги. Очень ценные. А наши нужды оплачивает Министерство Двора, это отдельной строкой. Нужды разные. У Papa это автомобили — помимо прочего. Лучший гараж мира. Или один из лучших. А мои нужды — это одежда, обувь, игрушки, книжки. Копейки в масштабах трат. Нет, я расту, и одежду приходится приобретать новую, но всё равно ничего необычного. Золота-бриллиантов у меня нет. Пуговицы оловянные или костяные.

Денег реальных, бумажных или звонкой монетой, сестрам выдают по двадцать рублей в месяц, одной Ольге пятьдесят, как старшей. До совершеннолетия. На карманные расходы. Двадцать рублей, и ни в чем себе не отказывай. Нет, для гимназистки это очень приличные деньги, но для Великих Княжон… Чтобы росли скромными, и знали цену копейке.

Анастасии же и мне не дают вообще ничего. Маленькие ещё — деньги иметь. И поэтому    рубль или три нужно просить у родителей, обосновывая расход. Они не откажут, если сочтут траты разумными, но всё-таки, всё-таки. Но теперь мы в ближайшие дни получим деньги от «Газетки» за первую главу, восемьдесят пять делим на пять, получается семнадцать рублей на нос. График мы установили — две главы в месяц, значит, можно рассчитывать на тридцать четыре рубля каждому. В месяц. Это уже немало.    Даже много. Ха-ха. Ничего, выйдут «Приключения» отдельным изданием, и мы разбогатеем. А уж когда станем совершеннолетними… Если доживём

Дядька Клим заглянул ко мне:

— Mon Prince, тут к вам офицер пожаловал. Говорит, назначено.

— Проси.

Mon Prince — это я у мсье Пьера перенял. Коротко и ясно. Когда мы без посторонних, слуги обращаются ко мне так. Личные слуги. Дядька Клим числится по ведомости лакеем, а дядька Андрей — камердинером.    И в то же время они мои пестуны. Всё так запутано…

Адмирал… то есть капитан второго ранга Колчак вошёл, поприветствовал меня и представился.

Я милостиво предложил ему сесть.

— Вас, Александр Васильевич, вероятно, уведомили, по какой причине я хотел увидеть вас?

— Хотел бы услышать это из первых уст, ваше императорское высочество.

— Нет ничего проще. Я желаю, чтобы вы организовали и возглавили экспедицию по спасению капитана Седова и его команды.

— Я?

— Именно. Вы опытный полярник, вы уже бывали в подобных экспедициях. Впрочем, если это для вас неприемлемо, я надеюсь, вы назовете подходящую кандидатуру. Но мне бы хотелось, чтобы это были именно вы.

— Эта экспедиция…

— Частная, Александр Васильевич, частная. Капитан Седов отправился к полюсу на свой страх и риск, и привлекать флот, вводя казну в расходы, было бы неправильно. Но я берусь полностью финансировать экспедицию. Из личных средств.

— Но я на службе…

— Вы получите отпуск. И да, вы ведь капитан второго ранга, не так ли? По окончании экспедиции вас ждет производство в очередной чин, — я встал, вышел из-за стола. Колчак тоже поднялся, но я величественным мановением руки (надеюсь, что это было величественно, а не смешно) вернул его на стул.

— Сидите, сидите, Александр Васильевич. Когда вы стоите, я чувствую себя совсем малышом. Да, я мальчик восьми лет, это факт. Но я и Государь Наследник Цесаревич и Великий князь.

Я прошёл за спиной Колчака. Эх, мне бы трубку, усы и грузинский акцент! Но нет, нужно отыграть назад.

— И ещё я говорил с Papa, то есть с Государем Императором, и он мои действия одобрил, — сказал я совсем по-детски.