Белая ферязь (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 24

Нельзя, считает Papa, самодержавие — значит, самодержавие. Государь отвечает за всё.

Есть у меня идея — насчет секретаря, помощника. Которому можно доверять и которому нужно доверять. Сестрице Ольге осенью исполняется восемнадцать. Самое время начать трудовую жизнь, поддержать династию. Есть рабочие династии, есть профессорские династии, а у нас — императорская. Нужно же кому-то быть Императором. И она — вероятная кандидатура. Пусть вникает. Пройдёт курс делопроизводства, возглавит личную канцелярию, а потом станет не просто секретарём, а Генеральным Секретарём. Возьмет на себя повседневные дела — кадры, к примеру. Кадры решают всё. В смысле — Отдел Кадров, ага.

И потому я стал читать Les Aventures du capitaine Hatteras. Все послы, которых я видел во время представления, говорили по-французский, сегодня он, французский — язык дипломатии. И писатели французские ещё в моде, и в Первую Мировую французы стойко и мужественно сражались — а потом как-то сдулись. Почему, отчего? Нас этому не учили в двадцать первом веке. Нас всё больше патриотизму учили, но и с патриотизмом не всё понятно. Скорее, всё непонятно. В старых учебниках, советских, чёткое деление: пролетарий хорошо, буржуй плохо. А в новых не понять. Если буржуй плохо, то почему всё правительство у нас миллиардеры? А если буржуй хорошо, то почему все буржуазные страны вдруг враги?

Маркса, что ли, почитать? Ну да, Маркса, конечно. Когда я узнал, что он всю жизнь расплачивался деньгами Энгельса, то тут же и понял его экономическую теорию. Нет, может понял неправильно, но… И сейчас я с полным основанием могу сказать, что знаю, что ничего не знаю.

Но в восемь лет это простительно. Зато я рисую хорошо.

Время шло к обеду, когда за мной опять пришел Никита Сергеевич. Papa собирает нас в Угловой Гостиной. Срочно. Форма одежды произвольная.

В сегодняшнем распорядке дня ничего такого не намечалось, это я знаю наверное. Что-то случилось?

И точно, что-то случилось. Когда я и сестры пришли в Угловую Гостиную, Papa же ждал нас.

— Дети! Сегодня… полчаса назад я узнал, что умер дядя Вилли, — сказал Papa голосом спокойным, но от спокойствия этого побежали мурашки по спине.

Дядя Вилли? Кайзер Вильгельм? Значит, история уже изменилась? И мои знания стали бесполезными, как рубль в две тысячи двадцать шестом году?

— Мы все скорбим. Я объявляю дворцовый траур. Сейчас поеду к Mama, постараюсь утешить её, хотя как утешить? Она потеряла брата, я — дядю, вы — дедушку… — Papa продолжал говорить, но я понял, что речь идет о другом дяде Вилли. Я ошибся. Германский кайзер мне дядя, а не Papa, с Papa они кузены. Брат Mama — это брат вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. Кто?

Я недаром зубрил генеалогическую рощу царствующих домов. Дядя Вилли — это Король Эллинов, то есть греческий король Георг Первый, Кристиан-Вильгельм-Фердинанд-Адольф-Георг Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургский, сын датского короля Кристиана Девятого и его жены Луизы Гессен-Кассельской, сын родителей нашей бабушки, вдовствующей императрицы. Почему Papa зовет дядю Вилли, а не Джорджи? Не знаю. Сложно всё, запутанно. Мало что дядя Вилли — настоящий дядя Papa, так его жена, Ольга Константиновна, дочь Великого князя Константина Николаевича, внучка Николая Павловича, и так далее, и так далее. Тётя нашего Papa по крови. Близкородственные браки. Гляну я — одна семья на таком воскреснике: все друг другу сыновья, али даже крестники.

Вот и получаются наследники-гемофилики вроде меня. Нет, точно Ольге нужно в мужья японского или китайского принца. Оздоровить династию.

— Умер? Отчего же? — спросила Mama. Она пришла вместе с нами, и сообщение Papa для неё было новостью, как и для нас.

— Его убили, — глухо ответил Papa.

Вот тебе и раз!

Я ничего не знал о смерти греческого короля Георга Первого. В школьную программу двадцать первого века это не входило.

Значит, в тринадцатом году убили греческого короля, в четырнадцатом — австрийского наследника, а дальше — думать не буду. Непростая жизнь у коронованных особ. Совсем непростая.

— Убили? Кто? — после паузы произнесла Mama. — Враги? Интервенты?

— Грек. Какой-то грек. Ты со мной, Аликс?

— Я? Да… Нет, у меня болит голова.

— Тогда иди, отдохни.

Двум императрицам в одном государстве тесно, даже если это большое государство. Очень большое.

Пообедали мы без Papa. Mama была с нами, но морщилась при всяком громком звуке, будь то всего лишь стук ложки о тарелку, и затем сразу ушла в свои покои. Мигрень.

А я пошёл в гостиную сестёр. Поговорить о том, о сём. О превратностях судьбы, и о том, что в России всё хорошо, здесь вам не Греция. У нас и лучший в мире народ, и лучшая в мире охрана, и вообще… Чего нам бояться? Никаких волков нет! Вот я схвачу его за нос!

И постепенно мы отвлеклись от печальных мыслей.

Я уж было собрался идти к себе, спать, как вдруг дверь отворилась, и вошёл Распутин.

Без стука к нам входят только Mama. Со стуком — Papa, доверенные слуги, врачи, воспитатели и учителя. Распутин же, да ещё в покоях сестёр — это невозможно.

Оказывается, возможно.

— Ты что, заблудился, Гришенька? — спросил я Распутина ласково.

— Я? Нет… Хотел вас проведать. Помолиться с вами. Меня Мама послала.

— Мама?

— Да. Императрица то есть.

— Спасибо, дорогой друг, но мы помолимся сами. В семейном кругу.

— Но Мама… Мне можно.

— Эх, Гришенька, Гришенька… — я нажал кнопку. Два длинных, один короткий. У нас во дворце всё по последнему слову техники. Электричество, телефонные аппараты, тревожные кнопки. Ну, не тревожные, а просто связь с лакейской.

Очень скоро на пороге появился дядька Клим. Я потихоньку приучаю слуг к тому, что я — это повелитель, а не робкая мимоза. Люблю чёткость, порядок, исполнительность.

— Клим, дружок, тут вот человек заблудился. Покажи ему выход, будь добр.

Клим подошел к Распутину. Клим и в плечах много шире, и на полголовы выше, и вообще… Моряки, они люди серьёзные. Очень.

— Но не калечить! — успел я крикнуть вслед.

(ниже — реклама, авторская взаимопомощь)

19 марта 1913 года, вторник

Домик для Серого Волка

— Мне нужен домик. Небольшой.

— Зачем? — удивился Papa.

— Я так чувствую: если буду жить не во дворце, а в маленьком домике, болезни будет труднее вернуться.

— Домик, так домик. Тот, что на Детском острове, подойдет? Мы его подновим, мебелью новой обставим, будет славно.

В Парке есть детский остров, на нём детский домик, который Николай Павлович построил для Александра Николаевича. Нежилой, для забавы.

— Он каменный. А мне нужен деревянный, как изба, или что-то вроде.

— Можно поставить и избу, рядом с детским домиком.

— Нет, там вода, комары. Где-нибудь повыше, чтобы воздух здоровый.

— И в самом деле, комары. Поэтому я его не любил, — сказал Papa. — Значит, деревянная изба?

— Что-то вроде. Один этаж, а то я боюсь лестниц. И никаких роскошей. Мебель самая необходимая и простая. Чем меньше в комнате мебели, тем меньше риска на неё налететь. И без углов, да. Мебель без углов, а не изба.

— С мебелью мы что-нибудь придумаем. Ладно, поищем место. Далеко от дворца? — как бы между прочим уточнил Papa.

— Нет, совсем нет. Не обязательно то есть.

— Это хорошо. Электричество, водопровод и всё такое…

— Нет, какой водопровод. У крестьян ведь нет водопровода?

— У крестьян нет, — согласился Papa.

— И в военных лагерях нет.

— И в военных нет.

— Вот и мне не нужно. Буду жить как солдат. Как Суворов, — поправился я. — Просто. Пары вёдер воды в день мне хватит. Одно ведро на душ, другое на всё остальное.

— А обедать? Обедать ты будешь отдельно? — серьёзно спросил Papa.

— Обедать? Нет. И спать я буду дома. То есть здесь. Особенно зимой. Но несколько часов в день мне нужно проводить в деревянном доме. Дышать, читать, думать. Спать днём. Играть. Рисовать.