Белая ферязь (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 9

Mama порадовалась моему ответу. Росла она, по меркам Зимнего, в условиях скромных, даже стеснённых, но считала это плюсом, а не минусом. И потому дочерей своих, а моих сестер тоже не баловала. Младшие донашивали за старшими, и роскошей не знали. Mama держалась классики, новомодных веяний не одобряла, потому сёстры о ботильонах ничего и не знали. И когда Матвей рассказал мне о них, я поначалу огорчился: такой бизнес-план лопнул. Нет, мои берцы не совсем дамские ботильоны, отличия есть. Но не такие и разительные, чтобы прямо бежать и патентовать. Ботильонов, вероятно, множество видов.

Я просто указал на отличия — каблук, носок, вставки, но отличия эти революционными не были. Просто — детали. Сделаем, сказал Матвей. И сделал. С третьей попытки. Не такое это простое дело — угодить Наследнику Престола. Но в результате угодил. Легче и удобнее тамошних, в двадцать первом веке которые. Точно по моей ноге, самые лучшие материалы, и, конечно, умение и старание.

Я было хотел договориться с Матвеем, мол, я ему буду поставлять клиентов, желающих носить «ботинки цесаревича», за что Матвей будет отстегивать мне процент, но вовремя устыдился. Не царское это дело! Императорская фамилия и без того живет за счёт трудящихся, пусть и трудящиеся поживут за счет императорской фамилии, хоть немножко. Для начала один трудящийся. Или два.

Точно так же я нашел мастера игрушек — через дядьку. Китайца, настоящего китайца! Китайцы из папье-маше могут сделать всё, что захотите. Он и сделал наколенники и налокотники. Как у хоккеистов двадцать первого века. Легкие, удобные, и довольно прочные. Заказал я сразу по дюжине пар. Не только для нашего спектакля, но и для повседневной носки. Без «золотой» окраски. Потому что голеностоп, коленный и локтевой суставы — самые уязвимые места человека вроде меня. Нет-нет, а и заденешь коленкой или локтем стул, стол, или дверь. Но я и над этим работаю.

Спектакль двигался к финалу. Мы его показали вчера на домашней ёлке, зрителями были Papa и Mama. Полное одобрение. Ещё, думаю, и потому, что наш спектакль — оригинальный. Сами сочинили слова, сами сочинили музыку, сами придумали костюмы — ну, не таланты ли?

А когда мы поднесли им книжку, рукописную, с рисунками, восторгам не было предела, и восторгам, думаю, искренним. Я рисовал живность — поросят и волка, сёстры — полянки, цветочки, лужицы, облака, деревья, домики. Из соломы, из веток, и из кирпича. Дом Наф-Нафа вышел — чистый Нойшванштайн, только небольшой. Очень мило. Текст писали Ольга и Татьяна, Ольга прозу, Татьяна — песенки. У них красивый почерк. У младших он, почерк, ещё гуляет, а у меня так и совсем куролапий. Я же там, в двадцать первом, от руки пишу крайне редко. То есть писал. И не пером, а шариковой ручкой или карандашом. Ни нажима, ни волосяных линий.

Никаких угрызений совести по поводу плагиата я не испытываю. Во-первых, честно объявил, что это — по мотивам английской народной сказки. Во-вторых, Михалков просто пересказал американский мультфильм, а художник этот мультфильм перерисовал, нарядив поросят в мужицкую одежду, и дав Нуф-Нуфу вместо еврейской скрипочки русскую балалайку.

И ничего, прошло.

Пусть теперь Дисней будет плагиатором!

История шла к концу. Я пытался влезть в трубу — то есть я никуда не лез, а просто поднимал руки, приговаривая «на штурм, на штурм!», но тут поросята обстреляли меня конфетти, и волк с позором ухромал прочь.

Волк из леса никогда, никогда, никогда

Не вернется к нам сюда, к нам сюда, вот!

Поросята пели и плясали, а Ольга — ведущая — подвела итог:

— По военной, серый Волк, не ходи дороге! Кто протянет руки к нам, тот протянет ноги!

Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.

Выступали мы у бабушки, в Аничковом дворце. На ёлке. Публика самая избранная: бабушка, вдовствующая императрица, Mama и Papa, тётя Оля, то есть великая княгиня Ольга Александровна, тётя Ксения с мужем, великим князем Александром, великий князь Николай Николаевич с супругой, принцессой Анастасией, другие великие князья с семьями, плюс приличествующее число фрейлин высшего разряда. Большой Романовский Сбор.

Было отчего мандражировать.

Но ничего, я выстоял.

И, под занавес, сюрприз.

Мы стали в линию, сняли маски, и спели прощальные куплеты:

Мы вам спектакль разыграли

В нём было множество затей

Мы поросяток обожаем

Как будто собственных детей!

Мы показали представленье

Ах, это просто загляденье,

Эх, это просто наслажденье,

Ух, это просто объеденье!

И девочки стали плясать. Танцам их обучает лучший танцмейстер империи, мсье Жуанвиль, и обучает хорошо. Потому зрелище получилось достойное.

Поплясали, и снова пение:

Эй, старики и молодые,

За то, что мы творим добро

Гоните ваши золотые

И не забудьте серебро!

Мы показали представленье

Ах, это просто загляденье,

Эх, это просто наслажденье,

Ух, это просто объеденье!

Да, я воспользовался культурными достижениями двадцатого и двадцать первого века. Самое обыкновенное дело. Когда Робинзон отбил у дикарей Пятницу, он применил достижения своего века — огнестрельное оружие. А песни и сказки — это же не порох и пули.

Песни сильнее. Когда идут вместе с порохом и пулями.

Представление завершилось, и мы убежали переодеваться.

То есть девочки — переодеваться. Поросячьи костюмы великим княжнам вне сцены носить не подобает. А мне можно, я маленький, мне всего восемь лет. И потому я с важным видом сидел на стуле, и величественно кивал в ответ на приветствия. Почему бы и нет? В иерархии отечественной знати я иду сразу после Papa, и все великие князья должны к этому привыкать. Они, конечно, думают, что я умру. Не умер осенью — умру весной. Или следующей осенью. В общем, умру прежде Papa.

Нет, я не боялся, что меня нарочно кто-то подтолкнёт, чтобы я ударился, да посильнее. Нужды в этом нет никакой. Papa в полном здравии, ему сорок пять будет весной, и, не случись ничего непредвиденного, он может царствовать ещё лет тридцать. Или даже больше, как австрийский император. За это время я успею умереть многажды. И тогда наследником станет кто-то из них, из Великих князей. Прежде им считался дядя, Михаил Александрович. Но неравный брак резко снизил его шансы, он стал изгоем, и его нет ни в Аничковом дворце, ни в Петербурге, ни в Российской Империи. Где-то во Франции. Я не уточнял, да и вряд ли мне бы сказали. Значит, возросли шансы остальных. А я, что я? Глупенький мальчишка, которого можно только немножко пожалеть.

Пожалел козёл капусту, как же.

Пришло время обеда. И меня сажают за детский стол. Меня! Наследника! Сестриц, даже Анастасию, вместе со взрослыми, а меня — за детский.

Ну, что ж. Вы сами этого хотели!

И я, в нарушении всех правил приличия, стал рассказывать Миле, Фанни, Кэти, Никки и Пете, моим сотрапезникам за детским столом, историю маленькой княжны Бэлы, жившей с отцом-князем в замке неподалеку от Тифлиса…

— Я знаю, это на Кавказе, — перебил меня пятилетний Петя, но остальные его зашикали, не мешай!

— На Кавказе, — согласился я. — Мама маленькой княжны как-то поехала верхом по узкой горной дороге, но смирная лошадь вдруг заартачилась, и вместе с наездницей прыгнула в пропасть. Отец погоревал-погоревал, да и женился снова. Мачеха княжну невзлюбила, и отцу пришлось построить для дочки маленький деревянный домик в уголке сада, где княжна и жила со своим единственным другом, собачкой Афочкой. Однажды разыгралась страшная буря, ветер сорвал домик с места, поднял в воздух и унёс далеко-далеко, в страну Швамбранию, где до сих пор живут колдуны и волшебники. Домик летел долго, и маленькая княжна уснула. А домик упал на злую волшебницу Гингему, и раздавил её — крак-крак!