Неудачная дочь (СИ) - Белова Полина - Страница 3

Идти в дом, где его оплакивают, словно, он уже покойник, парню не хотелось. Оглянувшись вокруг и никого не заметив, он метнулся к забору и перемахнул через него. За старым сараем, на заднем дворе соседей, его уже ждала зарёванная любимая.

- Мина!

- Филипп! Что теперь с нами будет? Как же я, Филипп? Отец меня палками насмерть забьёт или живьём закопает, когда узнает, что я до свадьбы ребёнка нагуляла! Убьёт, я точно знаю, чтобы остальных дочерей от позора спасти, - в ужасе зажимая рот руками, девушка снова разрыдалась на груди любимого.

Филипп судорожно искал выход и не находил его... В душу холодной змеёй вползала безнадёжность. Призыв разрушал не только его жизнь. Погибнет Мина, их ребёнок... Перенесут ли горе родители и безумно любящая, вынянчившая его тётка?

В это время, в его родном доме тоже растекалась по комнатам, заползая в каждую щель, рвущая душу безысходность.

Тётка, тяжело осев на ближайшую к двери лавку, уронила голову на руки и качалась всем телом из стороны в сторону в молчаливом, и от того страшном, плаче. Лавка ритмично поскрипывала под ней, добавляя тоски.

Отец по-прежнему с силой мял в руке метку, иногда снова тупо рассматривая её. В сердце мужчины будто со спины кол вбили, который теперь мешал ему нормально дышать. «Сыночек мой, единственный!» - мужчине казалось, что он не вынесет боли расставания с единственным сыном, зная, что тот уходит навсегда.

Сёстры Филиппы тихо плакали, пристроившись кто-где.

Мать тяжело дышала, она никак не могла поверить и смириться с расставанием навсегда со своим дорогим мальчиком. Женщина наткнулась мечущимся взглядом, на вернувшуюся к столу, чтобы перебирать крупу, Филиппу. До прихода вестников из управы девушка, как обычно, занималась этой работой и сейчас бессознательно вернулась на то же место, и её руки сами занялись тем же делом.

- Крупу перебираешь, корова?! Жрать собираешься, свинья?! Всё никак не налопаешься, прорва?! – отчаяние бедной женщины непостижимым образом преобразовалось в гнев против своей самой младшей дочери.

Филиппа, словно обжегшись, отдёрнула руки от зёрен и спрятала их под старый заштопанный фартук. Девушка молчала. Она давно привыкла молчать на все придирки к ней и ругательства. Что ж, если так вышло, что она, Филиппа, самая младшая из детей, поскольку родилась через час после брата и после этого, их мать больше никогда не была в положении. На неё часто валились все шишки.

Когда второй ребёнок полузадохнулся в чреве, повитуха едва не признала его мёртвым и не бросила в корзину к последу, чтобы потом закопать в саду. Но девочка вдохнула и еле слышно коротко вскрикнула, этим, сама того не ведая, спасая себе жизнь.

С самого своего первого мгновения в этом мире Филиппа ходила по краю между жизнью и смертью, оказавшись очень слабой здоровьем. Без надлежащего ухода и из-за плохого питания она постоянно болела. Мать однажды сказала, что её самая младшая дочь выжила и выросла не иначе, как только по счастливой прихоти судьбы.

Испытывая постоянный голод в раннем детстве, став старше, и получив возможность самой брать еду, Филиппа старалась съесть всё, что могла, про запас. Это желание было сильнее её. Пока остальные дети носились на улице, забавляясь подвижными играми, Филиппа сиднем сидела дома, то по причине болезни, то из-за работы, которую ей поручали мать и тётка, а чаще, чтобы избежать издевательств старших детей, которые с детской жестокостью шутили над её полнотой. Сёстры и брат делали это совершенно безнаказанно, поскольку, как самая маленькая и слабая, Филиппа не могла постоять за себя, а взрослые никогда за неё не заступались.

Зато, она, единственная из девочек научилась читать и писать вместе с братом. Мальчика обучал отец. Он занимался с сыном за тем же столом, где они обедали, а Филиппа при этом, обычно, тихонько перебирала крупу, сидя с краю.

Однажды на заднем дворе, Филиппа, играя сама с собой, мочила палец в бочке с водой и выводила им разные слова на железной крыше погреба. Горячее летнее солнце, так нагрело железо, что мокрые следы букв быстро высыхали и написанное постепенно исчезало, что забавляло девочку. Филипп случайно подловил сестру за этим занятием и, заметив, что она научилась писать, быстро приладил её делать за него домашние задания.

Сперва навыки письма и грамотности у Филиппы были много хуже, чем у брата. Но, если она что-то выполняла плохо, за это мальчик получал розги от отца, а ей, бедной, потом доставалось от Филиппа вдвое. Позже, он ловил её и как следует навешивал болезненных тумаков за ошибки. Поэтому девочка очень старалась заниматься и быстро нагнала брата.

Поедая всё съедобное, что попадалось на глаза и можно было взять, и будучи очень малоподвижной, Филиппа, и так, была полной. Однако, с четырнадцати лет, когда стала оформляться её фигура, в складках жирка обозначились грудки, пришли первые крови, Филиппа стала просто пухнуть на глазах. Год за годом Филиппа становилась всё толще, так и не появилась талия, спрятались в жировых отложениях небольшие груди, появился второй подбородок, щёки так округлились, что казалось глаза заплыли жиром. Сёстры и брат неустанно дразнились, стесняясь такой сестры и не хотели брать её в свои компании. Филиппа, в основном, сидела дома одна, когда они гуляли или развлекались. Хотя, особенно, в последнее время ей так хотелось с ними...

Когда мать стала кричать на Филиппу, плач и вой в комнате стих. Внимание всех присутствующих обратилось на них. Только тётка продолжала раскачиваться на лавке, но и она тоже прислушивалась к происходящему.

- Тебя дешевле убить, чем прокормить! Ткани на платье уже целый тюк идёт! – продолжала шипеть мать.

Вдруг какая-то мысль пришла к женщине в голову, и она так пристально уставилась на дочь, что Филиппа поёжилась, предчувствуя неприятности.

- Поднимись! – приказала мать Филиппе. – Выйди на середину комнаты! Повернись вокруг!

Девушка с опаской, но послушно, выполнила все указания, больше всего в этот момент опасаясь, что её побьют ни за что, ни про что, просто потому, что попала под руку в неподходящий момент.

- Посмотри-ка сюда, отец! Она такая жирная, что выглядит, как не пойми кто. Всё тело, будто тесто - бесформенное. Если обрезать ей косы и надеть штаны… - говоря, женщина задумчиво осматривала дочь, обходя её по кругу, при этом, приближаясь к мужу.

Мужчина, поглощённый горем, особо не реагировал. Он даже покачнулся, едва не упав, когда жена с силой развернула его к Филиппе.

- Эта толстая корова всё равно висит у нас на шее мёртвым грузом. Кто её, такую жирную, замуж возьмёт? Парней в городе и так не хватает, приданного за нашими девками мало. На такую ораву разве напасёшься? Вон двум старшим еле-еле женихов нашли и те сговорились, да со свадьбой не торопятся. Отец, давай её вместо сыночка нашего на призыв отдадим!

В доме мгновенно стало необыкновенно тихо. Все уставились на мать: кто с искренним изумлением, кто с зарождающейся надеждой, а Филиппа - с настоящим ужасом.

Тем временем, женщина продолжала горячо убеждать мужа и доказывать возможность такой авантюры:

- Всем на улице известно, что они с Филиппом в один день родились. Соседи знают, что второй ребёнок из двойни с детства постоянно болеет, потому из дому почти не выходит. Да! Да! Может и видели, что одета, как девочка или слышали что. Это риск. Но я уверена, если будем так говорить, знакомые и соседи поверят, что у нас оба ребёнка из двойни - мальчики, как чаще всего и бывает. Только один больной, и на голову, в том числе, вот и рядился, иногда, в девчонку. Никто не удивится, что на верную кабалу и смерть второго, больного, сына отдаём!

Отец только отрицательно покачал головой, но посмотрел на Филиппу задумчиво. Женщина настойчиво продолжала:

- Филиппа всегда дома сидела, поэтому в такую квашню превратилась. Её только родня наша и видела. Когда мы её с глиняной меткой на поясе сдадим, никто не доложит, чтобы на плаху не угодить. А у призванных, по закону, о семьях не спрашивают! Как только Филиппа попадёт в клетку, она перестанет быть нашим ребёнком. Мы выполним призыв и перестанем нести ответственность за неё. Тело и душа призванных принадлежат императору, а их единственная семья – отряд, от прошлого им остаётся только имя. Если девчонка заговорит о своей семье, её просто убьют на месте и все дела. Сколько мальчиков не дожили даже до своего первого боя потому, что часто говорили о доме, и своих маме с папой и пытались связаться с ними. Хоть одна показательная казнь, да случается каждый год, чтобы помочь призванным навсегда отказаться от прошлой жизни.