Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша - Страница 34

— У меня есть крем для лечения ожогов, — говорит он, когда я вырываюсь из его хватки.

Я помню, как он прикладывал ту желейную хрень к моим вискам после того, как безжалостно прижимал электроды. Тогда это не сработало, и вообще, меня не волнуют шрамы.

— Как ты себя чувствуешь?

Так же. Уставшей, искалеченной и полной безразличия. Я хочу погрузиться под воду и никогда не выныривать. Но когда луна отбрасывает сияние на камни, я вижу тень на скале. Как все это работает? Внезапно ответ озаряется самыми тусклыми звездами.

Сияние блеклое, и его трудно уловить, но оно есть, как и решение, спрятанное прямо под пеленой, окутывающей мои мысли.

Я закрываю лицо мокрыми руками.

Алекс не попадется на такую простую уловку. Хотя, я ничего не потеряю. Этот риск — причина попробовать.

— Я чувствую себя странно, — говорю я, пробираясь сквозь воду. Замечаю, откуда течет, и поднимаю взгляд на каскад, стекающий по выступающему утесу в скале.

— В смысле странно? — спрашивает Алекс. — Побочные эффекты должны пройти в течение дня.

Мой взгляд не отрывается от водопада.

— Я не знаю, просто странно. У меня в груди тяжесть, но это не страшно. Я хочу войти в водопад. Он такой красивый и безмятежный.

— Блейкли, ты меня беспокоишь. Может, стоит отвести тебя обратно…

Я пробираюсь к нему сквозь воду и обхватываю его лицо обеими руками. Смотрю вверх, широко распахнув глаза, мои губы дрожат от холода и нахлынувших эмоций. И, прежде чем говорю, я слышу голос миссис Фишер в своей голове.

Жестокость — это болезнь, Лорали. Она будет гноиться внутри тебя, как рак.

Возможно, это самый жестокий поступок, который я когда-либо совершала, но Алекс заслужил мою жестокость.

— Если бы я могла прямо сейчас перегрызть тебе горло, я бы это сделала. Я бы перерезала тебе яремную вену и смотрела, как твоя кровь окрашивает воду, и я бы не почувствовала… ничего.

Алекс сглатывает, напрягается, его взгляд непоколебим.

— Тогда что тебя останавливает?

Я прижимаюсь к нему всем телом и провожу пальцами по его влажным волосам. Брызги от водопада делают капли похожими на звезды на темном небе. Я медленно облизываю губы, пробуя речную воду на вкус, и его взгляд опускается к моему рту.

— То, что ты сделал со мной… — я замолкаю. — Никто никогда не делал таких вещей. Никто никогда не посмел бы причинить мне такую боль, как ты. Никто бы не стал, потому что никто не заботился обо мне, не пытался помочь… — мой голос срывается, и я смотрю вниз, на водную рябь, едва разделяющую нас.

Его руки сжимают мои плечи, удерживая на расстоянии. Когда я поднимаю на него взгляд, он хмурится, изучая выражение моего лица. Интересно, сможет ли он распознать ложь.

— Нам нужно вернуться в лабораторию, — он смотрит мимо меня. — Провести тесты. Получить обновленные результаты.

Улыбаюсь.

— Я говорила, что ты кролик.

Его пальцы впиваются в мою кожу.

— Не понимаю…

— Ты когда-нибудь осознавал, что Алиса не останавливалась, не могла перестать гнаться за кроликом? Это было принуждение. Несмотря на то, что тот мир был безумным и пугающим, она продолжала гнаться. Ты не кролик, Алекс. Ты Алиса. Гонишься за своим влечением в какую-то безумную Страну чудес.

Его руки скользят по моим плечам и медленно поднимаются, чтобы обхватить мое лицо ладонями. Его рот приоткрывается, в глазах вспыхивают голодные искры. Воздух вокруг нас сгущается.

— Ты моя Страна чудес.

— А ты лицемер, — говорю я.

На его лбу появляются морщинки от замешательства, и я сжимаю его рубашку в своих руках.

— Я должна разорвать тебе глотку, но не могу. Не потому, что ты не заслуживаешь страданий. И не из-за какого-либо закона или чувства самосохранения. Я не могу… потому что в этом случае почувствую то, что даже не смогу описать.

И вот оно — крошечный проблеск, источник надежды в его бледно-голубых глазах. Он хочет верить. Я просто должна дать этому бреду намек.

— Прикоснись ко мне, Алекс, — говорю я шепотом у его губ. — Если ты не прикоснешься ко мне, моя грудь взорвется. Этого слишком много… просто слишком много всего сразу, и мне нужно, чтобы ты перешел черту.

— Господи, Блейкли, — он пытается отстраниться, но я цепляюсь за его рубашку. Он кладет свои руки поверх моих. — Не делай этого со мной.

Вырывается сдавленный смешок.

— Не делать? Ты гребаный трус. Ты пытаешь меня. По-садистски подвергаешь меня сканированию, лекарствам и буквально варишь мой мозг, и теперь ты не можешь справиться с… что вы там, ученые, вечно говорите?

Его пристальный взгляд скользит по моим чертам, дыхание прерывистое.

— Результат, — говорит он с ноткой благоговения в голосе.

Я обхватываю ладонями его лицо, трогаю нижнюю губу большим пальцем. Прижимаю его лицо так близко к своему, что он может почувствовать огонь моих слов.

— Это твой результат, Алекс. Все, что ты когда-либо хотел. Я твой монстр, ожидающий команды. Ты вернул меня к жизни, а теперь хочешь бросить страдать в темноте…

Его губы прижимаются к моим. Сила поцелуя пронизывает насквозь, столкновение порочного желания, отвращения и чистого отчаяния. Его пальцы зарываются в мои мокрые волосы. Я запрокидываю голову, чтобы удовлетворить его требование, мой язык высовывается навстречу его, по венам разливается жидкий огонь.

Это неожиданно и тревожно, но мое дыхание замирает в груди, нарастающее чувство причиняет боль и удовлетворение одновременно. Я запихиваю любую неуверенность поглубже, гораздо глубже презрительного голоса, шепчущего, что это ошибка.

Его рука обхватывает мою поясницу, и я приподнимаюсь. Мои ноги обвиваются вокруг него, чтобы слить нас воедино в воде. Наши тела — лед и пламя, трение друг об друга сливается. Это боль, доставляющая удовольствие, всепоглощающая и мучительная.

Мои легкие либо лопнут, либо взорвутся, если я не сделаю вдох. Он чувствует мою борьбу, потому что это и его борьба тоже, и прерывает поцелуй, чтобы набрать воздуха.

Его лоб прижимается к моему, его хватка словно тисками обхватывает мое тело, как будто он боится, что меня унесет течением.

— Это сработало, — говорит он, задыхаясь. — Я вылечил тебя.

Он повторяет это снова и снова, наслаждаясь своей победой над наукой. Затем:

— Подожди. Нет. Это неправильно.

Меня охватывает паника, и я пытаюсь, заикаясь, ответить.

— Это не должно казаться правильным, раньше ничего не казалось правильным, — говорит Алекс.

Я сглатываю сильную боль в горле, мои губы распухли и пульсируют от поцелуя.

— Это должно быть неправильно?

Он отстраняется посмотреть на меня.

— Оскар Уайльд сказал, можно устоять перед чем угодно… кроме искушения. Ты — искушение, неподдельное и неправильное во всех самых заманчивых смыслах, и я слишком слаб, чтобы сопротивляться тебе.

Предполагается, что я должна почувствовать боль или оскорбление. Если бы не была рождена из камня, я бы почувствовала это, но все, что я слышу, — надлом в его голосе, ослабление его воли. И я проникаю внутрь, чтобы его заразить.

Я расстегиваю пуговицы его рубашки, сбрасываю промокшую ткань с его плеч.

— Уайльд часто спорил и страдал от этого, — я кладу руки на его обнаженную грудь. Он вздрагивает от интимного прикосновения. — Не заставляй меня страдать, Алекс. Ведь мы знаем, как вылечить нашу болезнь.

Я провожу рукой вниз по его подтянутому животу, мои пальцы находят твердую выпуклость, и расстегивают пуговицу на его брюках. Это одно действие уничтожает робкий контроль, сдерживающий его.

С тихим стоном Алекс срывает мокрую одежду, разделяющую нас. Он безрассудно снимает с меня майку, обнажая грудь. Мои соски трутся о его кожу, пока мы движемся по воде, теряя остатки нашей одежды.

Он целует меня в губы, когда мы проходим под водопадом. Опьяняющая смесь ледяной воды и наших горячих губ пробуждает во мне что-то ненасытное, когда я обвиваюсь вокруг него.

Спина ударяется о шероховатую поверхность скалы, Алекс обхватывает мои бедра и прижимает к себе, вызывая жаждущую боль глубоко внутри. Я стону ему в рот, звук приглушен поцелуем и льющейся водой вокруг нас. Однако он тоже чувствует потребность, потому что его язык проникает глубже, а пальцы впиваются в мою кожу.