Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша - Страница 52

Предательство — это удар хлыста, пронзающий мою душу, если она вообще существует.

Какая возможная причина могла быть у Блейкли, чтобы вовлекать ее? Салливан жестоко убил мою сестру, и доктор Нобл, честно говоря, ни на йоту не лучше. Какого ответа добивается Блейкли?

Как только эта мысль приходит в голову, что-то похожее на чувство вины сжимает мой желудок. Несмотря на весь мой интеллект, я внезапно ощущаю тончайшую дымку глупости. Конечно, она тянется к любому звену, связанному со мной. Конечно, она нашла бы общий знаменатель.

Я открыл пути ее мозга для совершенно нового переживания, не вернулся за ней. Бросил на произвол судьбы в растерянном состоянии.

Я вспоминаю Блейкли сквозь языки пламени, когда они охватывали хижину — этот ее образ запечатлелся в моей памяти, как кошмар, от которого я не могу очнуться. Я переживаю это снова и снова, тот момент, когда наши глаза встретились через огонь, ту долю секунды, когда я усомнился в ее выборе, когда страдальческое выражение исказило ее черты.

Я должен был прыгнуть сквозь пламя ради нее.

Если бы я мог повернуть время вспять, я бы никогда не отпустил ее.

— Черт.

Теперь она ищет ответы из единственного источника, который может уничтожить нас.

Мне нужно знать, какой психической чепухой пичкает ее доктор Нобл. И что она планирует делать с информацией, которую Блейкли так откровенно и безответственно предоставила ей обо мне и моем проекте.

Мне нужно самому нанести визит доктору Нобл.

Направляясь к лестнице, я замечаю открытую спальню Блейкли и не могу устоять перед искушением. Ее кровать прямо там. Не застелена. Покрывала скомканы в центре. Я представляю, как она сворачивается калачиком, ее руки обнимают подушку, мягкие пряди светлых волос спутаны на лице.

Затем, когда сокращаю расстояние, мой взгляд натыкается на что-то белое, скомканное под подушкой. Я достаю предмет одежды и расправляю его, чтобы рассмотреть.

Сразу узнаю футболку, потому что она моя.

Блейкли спит в моей футболке.

Неожиданная вспышка возбуждения разгоняет мою кровь, направляясь прямо к паху. Я подношу ткань к носу и вдыхаю, узнавая аромат своего одеколона. Улыбаюсь.

Она может представлять себе мое лицо, когда колотит боксерскую грушу, но она вдыхает мой запах по ночам, когда ей страшно, и нужно утешение — и это знание очень важно.

Засовываю футболку под подушку, где ей самое место.

Когда спускаюсь со второго этажа, мои чувства улавливают что-то неуместное. Стоя у подножия лестницы, я поворачиваюсь спиной к кухне и осматриваю гостиную, отмечая каждую деталь. Входная дверь закрыта. Заперта. В квартире тихо, но чувствуется сквозняк.

Слишком поздно я улавливаю колыхание льняных занавесок и открытое окно.

Поворачиваюсь в сторону кухни, а он уже стоит передо мной.

Моя кожа покрывается льдом. Каждая артерия внутри тела сжимается. Сердце бешено колотится в груди, пытаясь разогнать кровь, но разум подавляет основные функции организма, когда я смотрю в холодные глаза убийцы.

Грейсон Салливан.

Мэнский ангел.

Монстр, убивший мою сестру.

— Ты, — говорю я каким-то отдаленным голосом.

Салливан поднимает подбородок, светлые глаза угрожающе сверлят меня.

— Доктор Алекс Чемберс. Натворил же ты делов.

Смущение искажает мои черты, но у меня нет возможности задать ему вопрос. Мы оба двигаемся мгновенно. Я целюсь ему в живот, он целится мне в лицо.

Во время яростного столкновения я теряю сознание.

В комнате становится темно.

Запах Блейкли — последнее, что исчезает из моих ощущений.

ГЛАВА 29

АНГЕЛ МИЛОСЕРДИЯ

АЛЕКС

Из всех структур и систем во Вселенной время — самое жестокое.

Вся наша жизнь сосредоточена вокруг времени. Наш день состоит из его относительной природы. Слишком много времени мы проводим, скучая в зале ожидания, позволяя времени растрачиваться впустую, как будто оно бесконечно. Ждем, когда в конце года истечет время, чтобы мы могли перезагрузиться и начать все сначала, совершенно новыми людьми с мечтами и целями.

Точно так же никогда не бывает достаточно времени, чтобы выполнить важную задачу, цель, мечту. И еще хуже — потеря времени, чувство сожаления или отчаянная боль от того, что времени слишком мало, когда последние мгновения проводятся с любимыми, прежде чем их время уйдет навсегда.

Время, которое я потратил на изучение Грейсона Салливана, можно было бы назвать навязчивой идеей, и оно должно послужить мне сейчас. Это должно было подготовить меня к моменту, когда он нарисовался в моей жизни. Мы неизбежно пересеклись бы. Однако жестокая ирония заключается в том, что, когда мы сталкиваемся с нашим самым сокровенным желанием, подготовка часто оказывается самым большим просчетом времени.

Я никогда не смог бы подготовить себя к этому моменту.

И теперь у меня нет другого выбора, кроме как ждать. Секунды превращаются в минуты, пока я пристегнут к собственной каталке. В воздухе раздается слабое тиканье, — насмешливый звук, всплывающий на поверхность из воспоминаний. Здесь нет часов — я постарался, чтобы их не было.

Когда я проснулся, с затуманенными глазами, с горьким привкусом какого-то наркотика на языке, воспоминание о том, как он обезвредил меня, начало просачиваться обратно. Голова болезненно гудит в том месте, где он ударил меня металлическим прутом, и я чувствую рану на шее от иглы.

Ужасная сухость во рту. В висках пульсирует. Когда мой разум проясняется, я ощущаю кожаные ремни, пристегнутые ко лбу, запястьям и лодыжкам.

Тиканье затихает при звуке шагов ботинок по полу. Я пытаюсь повернуть голову, и тут же ощущаю острую боль в шее.

— Как ты меня сюда притащил?

Есть и другие, более насущные вопросы, требующие ответов, но начнем с этого. Нельзя протащить взрослого мужчину по городу, не привлекая внимания.

Раздается звон инструментов на металлическом столе, затем Грейсон появляется в поле моего зрения. На нем черная водолазка и черные брюки. А пронзительные бесцветные глаза оценивают меня холодно и безразлично.

— Тащить человека без сознания по тротуару в этом городе — не удивительно. Кажется, я даже помахал полицейскому по дороге.

Салливан разговаривает со мной. Слышать его голос — шок для моего организма. Я видел его на телеканалах, откопал редкие интервью в интернете. Но сейчас другое; здесь нет маски.

Я смотрю в бездушные глаза убийцы-психопата, в которых нет ни сочувствия, ни милосердия.

Выдерживаю его проницательный взгляд, пока мой разум быстро просчитывает ситуацию.

Он знал, где находится моя импровизированная лаборатория. Значит, наблюдал за мной, по крайней мере, пару дней, если не больше. Он проследил за мной до квартиры Блейкли. Не знаю, сообщила ли доктор Нобл своему пациенту определенные детали, или он сам выследил, но на письмо Блейкли доктор Нобл ответила не сразу же. Грейсон мог перехватить это послание. Блейкли, возможно, даже не встречалась с доктором Нобл — возможно, он и ее тоже перехватил.

Любой сценарий заключает в себе одну важную истину, которую нельзя игнорировать.

Он знает о Блейкли.

Внезапно освободиться от каталки становится для меня жизненно важно.

Я должен поддержать Грейсона разговором. Я должен оставаться в сознании. Что будет непросто, поскольку я наблюдаю, как он систематически раскладывает инструменты — скальпель, электроды, шприц — рядом с каталкой. Он включает мой электрошоковый аппарат, прежде чем потянуться за каппой.

Блять.

— Я не смог бы придумать для тебя лучшей смерти, — говорит он, выбирая стержни электродов. — Ты должен гордиться, доктор Чемберс. Это все твоя заслуга. Целителю редко удается познать свои собственные методы.

Он приближается ко мне с каппой, и несмотря на то, что я знаю, что сопротивляться бесполезно, как я всегда говорю своим подопечным, во мне срабатывает базовый инстинкт самосохранения, и я борюсь с ремнями.

— Подожди… — говорю я, пытаясь задержать его. — Если ты убьешь меня, то никогда не сможешь проверить лечение на себе.