Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ) - Агишев Руслан - Страница 1

1. Начало

Его сложно было чем-то удивить, заставить сорваться. Друзья часто говорили, что Димона, как свои звали Дмитрия Сушкова, просто нереально вывести из себя. Кого-то бесили банальные подколы, кого-то — злые насмешки, кого-то — прямые оскорбления. Его же ничего не трогало. Он совершенно спокойно, не обращая ни на что внимания, всегда гнул свою линию. В школе на спор даже по углям как-то прошелся. Поговаривали, ни единого звука при этом не издал. Мясо на ступнях едва не до костей прогорело, а ему хоть бы хны. Рычал только, как зверь.

Отмечали эти черты и во время его службы в армии: «выдержан, характер спокойный и волевой, склонен к самоанализу и четкому планированию». Младшему сержанту Сушкову доверяли самые ответственные задания, требовавшие не только исполнительности, но и известной доли изворотливости. Командир части знал: если нужно сопровождающего для упертого и недовольного проверяющего генерала во время инспекции, то лучшей кандидатуры, чем Дмитрий Сушков, не найти. Тот без единой эмоции на лице выслушает все оскорбления звездного инспектора, вытерпит все его наезды, выставив, в итоге, свою часть в самом наилучшем виде. Настоящая палочка выручалочка.

На гражданке его невероятная выдержка и умение все доводить до логического конца тоже пришлись к месту. Кому не понравится такой работник? Каждый начальник, у кого он работал, держался за него руками и ногами. Едва не плакал, когда тот приносил заявление об уходе. Сулили ему «золотые горы»: обещали повышение заработной платы, оплату проезда и питания, лучшие условия труда и т.д. и т.п. Только без толку. Если Дмитрий что-то решал, то пёр вперед, как танк.

Лишь однажды его фантастическая выдержка дала брешь. Хотя, какую к черту брешь? Рассыпалась, истлела, ничего после себя не оставив. Случилось это, когда Дмитрий услышал про неоперабельную раковую опухоль, что обнаружили у его маленькой дочки.

Тот проклятый день намертво врезался в его память. Застыл высеченной в камне картинкой. Едва в голове всплывали те воспоминания, как жуткий холод сковывал тело. С силой ухало сердце, отдаваясь громким стуком в висках. Подкашивались ноги. Дыхание сбивалось настолько, что воздух казался жидким металлом и с трудом втягивался носом. Появлялось жуткое желание выйти на балкон, перелезть через перила и прыгнуть, чтобы прекратить терзающую его сердце и душу боль.

В тот миг он просто опустился на колени перед внезапно постаревшей женой и по-звериному завыл. Наверное, так воет волчица или медведица, когда теряет своего детеныша в капкане охотника. Выл дико, вымещая в этом жутком звуке свое бессилие, ярость и горе.

Следующие пол года он не жил, а существовал. Если у взрослого эта проклятая болезнь проявляется не сразу, то у ребенка все иначе. Его дочурка начала угасать на глаза. Так чахнет растение, которое с яркого солнечного цвета переносят в темный подвал. Экстренные медицинские процедуры не помогали, лишь отсрочив неизбежное.

Девочка быстро теряла вес, превращаясь в маленький скелетик. Детская кожа стала напоминать старинный пергамент по виду и ощущению. Она уже почти перестала вставать. Хотела, но сил не было подняться. Мало ела, считай и не ела толком.

Жуткое, невыносимое ощущение стоящего на краю пропасти преследовало его днём и ночью. Днём, пропадая то на одной, то второй работе, парень ещё как-то терпел, стараясь погрузится в трудовые заботы с головой. На какое-то время его отпускало. Хуже всего было вечером, когда он возвращался домой. Пытался что-то съесть, не чувствуя вкуса, и потом шел к кроватке дочери. Брал исхудавшую до состояния мощей ладошку девочки и начинал с ней говорить. Что-то спрашивал, о чем-то рассказывал, стараясь вызвать на восковом лице хоть какое-то подобие эмоций. Иногда удавалось, она даже пыталась улыбаться. Только от этого оскала умирающего ребенка становилось еще хуже.

Ночью, когда лекарства начинали действовать и дочь ненадолго впадала в забытье, Дмитрий закрывался в ванной и рыдал, точнее пытался это сделать. Не получалось больше. Раздавались лишь странные сухие хрипы умирающего человека, как ни странно, дававшие небольшую разрядку.

В тот день, который послужил началом долгой истории, он не выдержал и потянулся за бутылкой, надеясь, что спирт хотя бы на немного заглушит его боль. Первое время ничего не выходило. Водка лилась, как вода, не оказывая никакого эффекта. Стакан за стаканом, стакан за стаканом опрокидывал в рот. Без толку!

Опьянение наступило неожиданно. Раз, и его, словно кувалдой, по мозгам ударили.

— Что же ты, сука, девчонку гнобишь? Сидишь там и ни хера ничего не делаешь? — мутный взгляд скользил по верхнему углу кухни, где была полка с образами. Силуэты святых расплывались, превращаясь в нечто страшное. Жуткая обида рвалась из его груди. Хотелось вскочить на ноги, сорвать с полки иконы и топтать их ногами, пока на полу останутся лишь клочки. — Молимся мало? Просим может плохо? — шипел парень, с трудом держась за столом. — Или плохие мы? Рылом для счастья не вышли? — выдавливал он из себя страшные вопросы. — Зачем… Она же вот… Ничего и никому… Что она сделала?

После очередного стакана его свалило на пол.

— … Помоги ей… Слышишь меня? Помоги, — уже не проклинал, а просил парень. Извиваясь, как каракатица он тянул руки куда-то вверх, надеясь, что его услышат. — Ничего никогда не просил… А сейчас прошу… Помоги… Все сделаю… — хрипел Дмитрий, оставляя на ламинате борозды от ногтей. Ногти, вонзаясь в дерево, ломались. Тянулись кровавые следы. Только боли совсем не чувствовал, словно все умерло внутри него. — Душу продам, если нужно…

С этого момента и начался отсчет той истории, о которой никто и никогда не узнает… За исключением может быть Вас.

2.Договор с тем, у кого нет имени.

Дмитрий открыл глаза и с удивлением стал оглядываться по сторонам. Находился в каком-то помещении: четыре бетонные стены светло-серого цвета, белый потолок и пол под ногами из темной плитки. Свет из плафона над головой лился на обычный стол из коричневой полированной фанеры, около которого стояли два стула со спинками. На одном из них он и сидел.

— Где это я? — вырвался у него вопрос, на который не было ответа. Парень пытался его найти в своей памяти, но так и не находил. Последнее, что он помнил, было ламинатом на полу его квартиры, где он отрубился.

Не получив ответа на свой вопрос, он снова стал осматриваться. Вдруг что-то упустил из виду и это что-то «откроет ему глаза». На первый взгляд все было совершенно обычным — стены, потолок, пол, материал стола и стульев. Ничего странного не было и в его одежде: просторная футболка с белым принтом на груди, разношенные синие джинсы и кроссовки на ногах.

— Ничего не понимаю… Может случилось чего и меня забрали в отделение? — предположил он, подумав, что находится в полиции. Слишком уж все вокруг было какое-то стандартное, рафинированное, словно отштампованное по единому образцу. Такое, пожалуй, бывает либо в больнице, либо в полиции. — Совсем ничего не помню. Как отрезало.

Снова и снова он пытался что-то вспомнить. Без толку. В голове клубился какой-то туман, настоящая завеса, за которой ничего не просматривалось.

— А если это больница? Вдруг доч… — ощущение ужаса нахлынуло на него с такой силой, что его качнуло вместе со стулом. Чудом не свалился на пол, со всей силы вцепившись в край стола.

В этот момент дверь в комнату открылась, и на пороге появился худощавый мужчина. Был он ничем не выдающегося вида, как все окружающее: среднего роста, обычного телосложения — не худ, не толст, лицо чуть продолговатое без усов и бороды. Лицо ничем не запоминающееся. Такого встретишь где-нибудь на улице, мазнешь по его лицу взглядом и через минуту забудешь. Ничего в памяти не останется.

Мужчина улыбнулся одними губами и, расстегнув нижнюю пуговицу синего костюма, сел на стул. Сложив руки в замок, положил их на стол. Сам же откинулся на спинку.