Развод. Игра на выживание (СИ) - Коваль Лина - Страница 43

– Я… прости, – мотаю головой виновато. Смотрим друг на друга. Я с сожалением, а он?! Лучше бы не видеть.

В моих действиях стопроцентно не было желания его оскорбить или обидеть. Я заигралась, только и всего. Так хотела казаться равнодушной, так верила, что справлюсь. Такая наивная.

– Мне кажется, мы довольно много и откровенно с тобой разговаривали, чтобы так себя не вести, – продолжает поучающим тоном.

– Богдан, я неудачно пошутила, прости, – повторяю растерянно, но вижу, что этим только ещё больше злю.

Соболев извлекает из кармана бумажник и кидает на стол несколько купюр.

– Я был не прав, в каких-то вещах чудовищно. Согласен. Ты не простила, решила пойти дальше. Я спокойно принял правила игры. Раз не любишь, считаешь манипулятором. Живи, развивайся или что ты там хотела делать, – ловит мой взгляд и разочарованно продолжает. – Но не быть сукой у тебя не получается, – поднимается. – Выпью кофе в офисе. Позвони Долинскому, когда примешь решение.

– Богдан, – шепчу ещё раз, наблюдая за спиной мужчины, твёрдой походкой покидающего ресторан.

Глава 37. Яна.

– Мама, а папа приедет? – спрашивает Маша жалобно.

Театрально шмыгает носом.

– Если сможет то, конечно, – отзываюсь подумав.

Забираю с тумбочки таблетки, воду и градусник.

За последние сутки температура поднималась четыре раза, два из которых достигала предельных сорока градусов. И пусть я всегда стараюсь держаться, но даже самый стойкий оловянный солдатик под силой обстоятельств плавится.

Третий день с двумя болеющими детьми в доме слишком трудно мне даётся.

Пару раз навещали Вера и водитель Богдана. Привозили продукты, назначенные врачом лекарства и сразу уезжали, чтобы не подцепить от нас проклятый вирус.

– А можно я ему позвоню? – Маша тянется к телефону в мягком розовом чехле на длинной пластмассовой цепочке.

– Можно, если папа не занят, – отзываюсь, делая вид, что прибираюсь в её шкафу.

С момента встречи в ресторане прошло чуть больше недели. Господин Соболев словно стёр из памяти сам факт моего существования в этом городе.

Контактирует односложно, в виде сухих СМС.

Подумаешь, с официанткой познакомиться предложила…

Закусываю губу и улыбаюсь. Сейчас ситуация кажется нелепой и смешной. Я его приревновала, признаюсь честно.

Наверное, это о многом должно сказать, но я отношусь к этой истине небрежно, фокусируясь на принятом решении развестись.

– Папа, – слышу шёпот Маши. – Привет.

– Привет, Маш. Ну как вы там? – голос, раздающийся из динамика громкий и отчётливый.

– У меня температура.

– Температура? Опять? – тон Богдана меняется на более мягкий. – Ну как же так?! Скорее выздоравливай, Машка. Мы с тобой ещё не всех снеговиков построили.

– Да. Мама говорит это дурацкий вирус, – делится дочка.

Соболев всячески игнорирует упоминание обо мне и продолжает:

– А Ваня?

– Ваня тоже болеет, папочка, – продолжает жаловаться Маша. – Но пока только кашляет.

«Пока»…

Закатываю глаза раздражительно, если ещё с Ваней буду переживать всё то же самое – сойду с ума.

Стопка одежды вываливается из рук, и я понуро складываю её обратно.

Сержусь.

Хорошо Соболеву.

Поговорит сейчас, успокоит, максимум по телефону сказку почитает и всё. Все обязанности выполнил, можно дальше продолжать, жить своей жизнью.

Зла не хватает.

Я может быть глупая и недалёкая, как он думает. Сотру его заправки с лица земли одним взмахом своей волшебной палочки…

Ворчу про себя, пока Маша продолжает тихо разговаривать с отцом.

Но, извините, обязанности матери в наше время – они не менее важны. Об этом в курсе каждая женщина, хоть раз стоявшая над ребёнком с зашкаливающим градусником в руках и делающая выбор.

Выбор!

Или вызывать скорую помощь, ехать на ней в больницу. Как правило, в какую-нибудь городскую инфекционку, в которой обязательно будет отходить линолеум или в палате будет восемь человек, не включая мамочек совершенно разных национальностей.

Или всё же… дать жаропонижающее, а само́й принять двойную порцию успокоительного.

И так каждый раз.

Может воротить топливным бизнесом и Соболевскими раздаточными колонками сложно, но быть беспрерывно ответственной за две маленькие жизни – уж точно не менее энергозатратно и почётно. Пора бы это донести моему мужу.

– Ты приедешь, папочка? – спрашивает Маша, а я окаменеваю.

– Завтра, Машка, сегодня я в Москве.

В Москве.

Нервно дышу через раздувающиеся ноздри. Прямо мёдом там в последнее время Соболеву намазано. Что ни неделя, так в Москву мчится.

– Дай маме трубку, малышка, – слышу ровный голос.

Маша протягивает мне телефон.

– Да, – отвечаю, задрав подбородок.

– Привет, – говорит Богдан отстранённо.

– И тебе, – сдуваю налетевшую прядь волос на лицо.

– Ты… занята? - задаёт абсолютно неправильный вопрос.

– Нет, о чём ты, – едко проговариваю. – Чем я могу быть занята?!

В трубке создаётся неловкая тишина.

– Прости... я завис в Москве. Снегопад. Вылеты закрыли.

– Ясно, – киваю, отворачиваясь к трёхстворчатому окну.

У нас в городе к вечеру тоже завязалась морозная вьюга.

На улице жутко холодно и неуютно, а дома? Должно быть, хорошо. Но мне до ужаса тоскливо. И одиноко... Как никогда одиноко. Я не знаю, откуда завязалось это чувство и когда закончится, но мне вдруг непреодолимо хочется плакать.

– Сколько дней держится температура, Ян? – спрашивает Даня родным голосом.

– Три.

– Пиздец. Может в больницу?

– Я не знаю.

Прислоняюсь лбом к холодному стеклу и изучаю, как всего в десяти сантиметрах от меня пролетают одинокие крохотные снежинки.

Когда была маленькой, считала, что каждая в мире снежинка уникальна своим ледяным узором.

Но прошло всего ничего – пара десятков лет и вот, при подготовке к недавнему докладу мы с Машей выяснили – учёные в лаборатории вывели две абсолютно одинаковые снежинки.

Им это удалось!

Правда физики до сих пор отрицают. Говорят, что на уровне видимости микроскопа снежинки могут оказаться идентичными, но если бы мы могли рассмотреть их ещё тщательнее, на уровне субатомов – различий была бы масса.

Получается, в этом мире всё имеет различия…

И даже если вас создали одинаковыми, предназначенными друг для друга – это ещё ничего не значит…

Устало вздыхаю.

Дую на стекло и вывожу сердечко. Утираю слёзы.

– Ян, всё нормально? – спрашивает Богдан в тишине.

Не похоже, что он находится в аэропорту. Скорее всего, в гостинице. Сейчас поговорит со мной, отправится в душ, а потом ляжет спать до утра. А я буду полночи заводить будильник, чтобы проверять температуру у детей. Третью ночь один и тот же чертов аттракцион.

– Ян…

– Да. Всё хорошо, – облизнув губы выговариваю.

– Завтра буду, потерпи, – произносит он ободряюще. - Ладно?!

– Ладно, – отключаюсь, пока не разрыдалась в трубку.

Убираю телефон на тумбочку. Приоткрыв дверь, выхожу в коридор и спускаюсь по лестнице на первый этаж.

Пусто.

Окинув взглядом гостиную, иду к журнальному столику, чтобы убраться.

На прошлой неделе администрация города предложила сотрудникам нашего центра несколько квот на обучение в одном из региональных институтов. Девчонки, практически все имеющие хотя бы средне-профессиональное образование, отказались.

А я отчего-то ухватилась за эту идею.

На свою голову, потому как мне предстоит до апреля сдать три единых государственных экзамена, учитывая, что школу я закончила чуть больше десяти лет назад. И если с русским языком, и географией я более или менее справляюсь, то математика – моё слабое место.

Пришлось даже, стыдно сказать, найти репетитора.

Загружаю посудомойку и отправляюсь спать, а уже на следующее утро просыпаюсь от звонка свекрови и её тревожного голоса.

Глава 38. Богдан.

Завернув во двор, обнаруживаю на фасаде дома заметную трещину, которая книзу разветвляется на целую артерию из себе подобных, только более мелких сколов.