Бывший 2. Роди мне сына (СИ) - Коваль Лина - Страница 27

— Не знаю…

Молча наблюдаю, как Анна Владимировна поднимается и отходит к окну. Меня всегда удивляет её одновременная включенность, собранность и при этом какая-то обезоруживающая мягкость.

— Есть ещё один вариант, — оборачивается она ко мне и тепло улыбается.

— Какой?

— Просто началась жизнь… Обычная человеческая жизнь, Вера. Наше общество зациклено на нездоровых отношениях. Фильмы, телесериалы, извини, но эти ваши реалити-шоу. И ещё самые популярные женские романы. Вся эта индустрия базируется на больной любви. Чем там занимаются герои? Терпят, страдают, ревнуют. С самого детства мы воспитываемся на драме. И когда первые эмоции и эйфория от начала отношений заканчиваются, или как в твоём случае наступает беременность, и, так или иначе, сам собой напрашивается переход на новый этап, невольно кажется, что возникает эмоциональный провис, а чувства исчезают.

— Но это не так?

— Я бы сказала — не всегда так. Здоровые отношения — это спокойные отношения. К примеру, невозможно любить партнёра больше своей жизни — это противоестественно в человеческой природе. На уровне подсознания возникает протест. Быть в здоровых отношениях с партнером — это любить, уважать, заботиться, но всегда выбирать себя. И, конечно, открываться друг другу. Каждый день.

— Очень интересно, — посматривая на часы, откликаюсь. — Но за мной уже приехали.

— Буду скучать по тебе, Вера.

— Я тоже, — соглашаюсь. — Но я ведь не навсегда уезжаю, только на время беременности. Да и может, вообще всё отменится. Посольство тянет с визой.

— Всё получится.

— Спасибо, Анна Владимировна. Мне стало… легче.

Попрощавшись, выхожу из кабинета, накидываю плащ и шагаю в сторону лифта. На табло над ним красным отмечен первый этаж, поэтому решаю пока жду, просмотреть телефон.

Пропущенный звонок от соседки стандартно вызывает болезненный страх в груди.

— Да.

— Верочка, тебе удобно говорить?

— Да, конечно.

— Папа твой…

— Что с ним?

— В подъезде спит. Пьяный. Не хотела тебя беспокоить, но… неудобно вроде как.

Черт. Лицо горячей волной стыда окатывает. Мне двадцать восемь лет, но отделить себя в такие моменты от папы совершенно не получается.

— Спасибо, Анна Ивановна, — грустно выговариваю, заходя в лифт. — Сейчас я приеду и что-нибудь решу…

Растирая ноющий висок, добираюсь до автостоянки. Глазами ищу машину Степана, но её нигде нет. Зато есть представительский седан Макриса, за рулем которого, оказывается он сам.

Выдохнув, пересекаю разделяющее нас расстояние. И что мне сейчас делать?

— Привет, — здоровается Адриан, открывая для меня дверь. — Как прошла твоя встреча с подругой?

Прищуриваюсь. Что-то знает? Или хочет поймать меня на вранье?

— Анна Владимировна — психотерапевт, — признаюсь, устраиваясь в кресле и вытягивая ноги.

— Хорошо. Едем домой?

— Нет, — мотаю головой, вспоминая звонок.

Сжимаю кулаки, представляя картину в подъезде родительского дома. Это ведь то, о чем не с каждым поделишься. Затем внимательно рассматриваю Адриана. Идеально-серый деловой костюм, золотые часы, начищенные кожаные туфли.

Отвернувшись, мотаю головой. В конце концов, что я теряю? Одной мне всё равно не справиться.

— Так куда? — спрашивает он непонимающе.

Развернувшись, мягко сжимаю его локоть и, глядя в глаза, тихо выговариваю:

— Мне… нужна твоя помощь, Андрей.

Глава 30.

— Какой позор, — произношу, усаживаясь в машину возле родительского дома спустя час.

Ненадолго прикрываю лицо руками.

Адриан отправляет теперь уже грязный пиджак на заднее сидение и награждает меня снисходительным взглядом.

— Перестань, дорогая. В жизни чего не бывает.

— Да, но только не со мной, — отворачиваюсь к окну. — Я каждый раз так боюсь, что папа ещё выкинет, что у меня дар речи пропадает, когда подобное происходит. Просто ступор какой-то.

— И часто это у него бывает? Пристегнись, пожалуйста.

— Так как сегодня — впервые, — качаю головой и хватаюсь за ремень.

Щеки всё ещё горят от стыда.

Когда Адриан практически волоком затаскивал отца в квартиру, тот совершенно ничего не соображал. Ну а вспоминая полнейший бардак в отцовской комнате и выставку из распитых бутылок, и вовсе снова досадно прикрываю глаза. Хорошо хоть мама чувствовала себя получше и тоже, пока мы находились в квартире, постоянно извинялась.

Вспомнив о себе, отодвигаю солнцезащитный козырек и привожу своё лицо в порядок.

— Почему ничего не рассказывала? — спрашивает Адриан, изредка на меня поглядывая.

Наш автомобиль выезжает из двора и тут же замирает на светофоре.

Макрис посматривает в зеркало заднего вида. Нахмуривается. Я пытаюсь обернуться, но он кивает на светофор и снова спрашивает:

— Почему, Вера?

— О том, что мой отец просто обожает выпить и прикорнуть на дневной сон в подъезде? — озадаченно спрашиваю. — Не знаю, Андрей. Не всякому ведь такое расскажешь.

— Высоко же ты меня оцениваешь, — усмехается он и, включая поворотник, резко уходить направо. — Пообедаем в ресторане?

— Хорошо, — соглашаюсь и тут же продолжаю рассуждать. — Нет, ты не подумай. Я не считаю тебя «всяким» и ни в коем случае не хочу, чтобы ты думал, что я тебе не доверяла. Скорее наоборот. Не желала, чтобы ты воспринимал мою жизнь через эту старую, полуразрушенную призму. Мы ведь познакомились, когда я уже была успешной телеведущей…

— Мне жаль расстраивать твоё раздутое эго, но я никогда не воспринимал тебя как «успешную телеведущую», Вера, — иронично замечает Андрей.

Обмениваемся короткими взглядами.

Осматриваю мужские ладони на руле, аккуратно подвернутые рукава рубашки. Часы Адриан снял, чтобы не повредить. Они до сих пор в моей сумке и это почему-то кажется мне очень милым.

— Ты ведь понял, о чем я, — улыбаюсь. — И хватит иронизировать на тему моей успешности, будто её нет, и я всё выдумала. Не обесценивай мой путь. Я очень горжусь всем, чего добилась.

— Я тоже тобой горжусь, — с теплотой произносит он. — Но это не мешает мне воспринимать тебя как женщину, а не ходячий график с телевизионными рейтингами.

Прикрыв рот ладонью, смеюсь, но тут же замолкаю, потому что Адриан снова смотрит в зеркала и стискивает зубы.

— За нами едет кто-то? — вдруг пугаюсь.

Замечаю, как его плечи тут же расслабляются.

— С чего ты взяла? Нет там никого. Машина грязная. Надо вызвать Степана, чтобы отвёз на мойку, пока мы будем обедать.

— Боже, хитрый грек, ты считаешь я совсем безмозглая? — ворчу, складывая руки на груди.

Дуюсь, хотя понимаю, что выглядит это по-детски. Будто у меня куклу отобрали. Вместе с тем душой я всё-таки улыбаюсь, потому что в жизни не так много случаев, когда я могу позволить себе подобные капризы.

Андрей оставляет моё поведение без внимания. Отчего-то тоже широко улыбается и продолжает управлять автомобилем, а когда паркуется рядом с рестораном, разворачивается ко мне и сгребает мои пальцы ладонью, потирая их.

— Хватит дуться, успешная Вера Стоянова, пойдем скорее кормить нашего ребенка.

— Ты так и будешь до конца беременности, обращаться к дочери как «к ребенку»? — намеренно его дразню.

— Медицина может ошибаться, — замечает Адриан, выбираясь из автомобиля. Морщится, когда вспоминает, что пиджак в непотребном виде. — Я просто не спешу с выводами.

Озираясь по сторонам, он ведет меня к входу.

В зале ресторана практически нет людей, нам выделяют лучший столик у окна и сразу же приносят воду. Разместив заказ, откидываюсь на спинку удобного дивана и по привычке размещаю правую руку на животе.

— Мой отец тоже порядком выпивал, — признается он, откладывая меню на стол.

Мазнув внимательным взглядом по моему лицу, смотрит на улицу. Словно вспоминает. Воротник белоснежной рубашки резко контрастирует с загорелой шеей и подбородком, покрытым щетиной. Под глазами у Адриана заметные тени, что говорит о том, что он тоже живой человек, хотя я привыкла воспринимать его кем-то вроде робота-волшебника.