Сага о Годрланде (СИ) - Сторбаш Н.В. - Страница 34

— Значит, зубы у Квигульва отросли, потому что он съел лишнего? — уточнил Леофсун.

— Да. Потому лучше не спешить. Если понадобится, мы просидим здесь хоть до утра.

— Надо о чем-то думать? Или лучше совсем не думать?

— Как хочешь. Всё равно же дар не поменяется, а лишь усилится.

— А как поменяется мой дар? Может, я смогу увеличивать свою силу? Притворяться сторхельтом?

— Я ж не Мамир, откуда мне знать? — усмехнулся я.

А мысль мне понравилась. Тогда бы мы могли запугивать врагов, неважно, двуногих или нет.

— А если я не стану хельтом, тогда что делать?

Откуда столько вопросов? Кажись, Рысь попросту боится, от того и не спешит есть твариное сердце. Ну, после того, как Лундвар захворал лишь от крови Бездновых детищ, его можно понять. Но я не хотел ждать, пока он наберется смелости:

— Леофсун, ешь! Просто откуси немного и проглоти.

Он глубоко вздохнул и вонзил зубы в мерзкую хрусткую плоть.

Из комнаты я вышел лишь к полуночи. Мои колени дрожали, сердце бешено колотилось, во рту всё пересохло. Может, в следующий раз я пошлю кого-то другого вместо себя? Например, того же Леофсуна.

Я стер пот со лба и неуверенным шагом двинулся в кладовую, отыскал там закупоренный кувшин с вином, срезал глиняную пробку и залпом выпил добрую половину. Хотел поставить на место, но передумал и потащил его с собой обратно.

Рысь спал, источая рунную силу хельта. Спал так, словно бы ничего и не было, а я намаялся с ним похлеще, чем с Квигульвом. Поначалу он вел себя тихо, жрал сердце, выжидал, пока оно уляжется, а потом его сила начала выплясывать туда-обратно: то уменьшится до первой руны, то скакнет до хельта. Самому Рыси еще и чудилось невесть что. Он набрасывался на меня со слезами, бессвязно лепеча на бриттском, звал сестру, кого-то бранил, бил меня невидимым ножом, оставляя синяки на ребрах, дрался с невидимым зверем, катаясь по полу… Хорошо, что ему песчанки не привиделись, иначе бы я его точно оглушил, как Квигульва.

Теперь мне и самому было любопытно, как поменяется его дар.

Узнали мы о том наутро, когда вернулись к ульверам. Леофсун пробовал и так, и сяк, но его сила не поднималась выше десятой руны. Невыспавшийся Трудюр устал ждать, махнул рукой и пошел досыпать, но на полпути остановился.

— Погоди, — вдруг сказал он. — А ну-ка, спрячь-ка силу.

Рысь послушался.

— Не, не так. Верни и снова спрячь.

Рысь снова послушался.

— Вот оно! Он скрыл не только себя, но и вас всех! — Трудюр мотнул головой. — Будто передо мной стоят простые карлы. Давай обратно! Ага! Теперь будто все стали хельтами! Правда, только на десятой руне.

Сон как рукой сняло. Все ульверы по очереди отходили в сторонку и смотрели, как Рысь меняет силу людей вокруг себя. Жаль, что он пока не умел этого делать четко и попросту захватывал всех, кто стоял не дальше пяти шагов, но это ненадолго. С его умом и усердием скоро Леофсун будет управляться со своим даром не хуже, чем с мечом.

Хирдманы начали обсуждать, а как поменяются их дары, когда они станут хельтами. Больше шуток пришлось на долю Аднтрудюра. Ульверы единогласно решили, что шурин сможет подымать и опускать член одной лишь мыслью, а может, еще и вертеть в разные стороны, и предложили привязать к члену нож. Мол, так драться станет еще сподручнее, к тому же никто не будет ожидать подвоха оттуда. Заодно придумали Трудюру еще с десяток прозвищ, к примеру, членокол, хренов пырятель, торчило, кровавая шишка…

Я послушал-послушал и поплелся спать. К песчанкам можно сходить и попозже.

Из пустыни я всё рвался в Гульборг, в Гульборге же начал задумываться, а не вернуться ли снова в пустыню. Да, с песчанками весело, но нельзя же торчать днями напролет в песчаном доме! Никаких илиосов не хватит!

На третий день к нам пришел Милий в новой одежде, счастливый до безобразия. Пистос, как и обещал, дал ему свободу, и бывший раб стал вольноотпущенником. Теперь он мог жениться по своему выбору, хотя ему всё равно потребуется разрешение Пистоса на брак, дети Милия будут свободными с рождения, а еще его нельзя больше продать, если только он сам не продаст себя в рабство.

— Господин просил передать, что вы сполна выполнили его задание. Некоторые панцири даже лучше, чем у камненогов, хотя кузнецам придется изрядно поломать голову, чтобы придумать, как их использовать. Не все подходят для тех же доспехов, и не всё стоит добавлять в железо.

С этими словами Милий протянул тяжелый мешок с золотыми монетами. Простодушный помог их пересчитать, и вышло аж сто двадцать илиос. Две с лишним марки золота! Никогда прежде мы столько не зарабатывали всего за полтора месяца работы.

— А что по лекарю?

— Господин доверил все хлопоты с лекарем мне.

— С лекарем или с нами? — как бы невзначай спросил Херлиф.

Милий лишь улыбнулся:

— Я узнал, что лекарь уже принял нескольких больных, и уговорился насчет вас. Так что послезавтра он ждет твоих хирдманов. Впрочем, это было не так уж трудно. Ученик того лекаря сказал, что учителю изрядно надоели благородные дамы, которые приходят не ради лечения, а из любопытства, и придумывают себе несуществующие хвори. То голова у них болит, то дышать трудно, то в животе что-то тянет. А когда я намекнул ученику, что у вас есть отравленный твариной кровью, так он обрадовался, сказал, что учитель умеет это лечить, но никогда не показывал, потому что не было такого больного.

— Про Альрика ты тоже рассказал? — я зло сощурил глаза.

— Нет, всего лишь добавил, что у вас есть еще один хворый, и у того недуг похуже, чем отравление, и что ни один лекарь в Гульборге не взялся его лечить. После этого иноземец и захотел вас принять.

Я уже посылал Хальфсена поискать лекаря для Отчаянного, но все, кого он нашел, отказались. Видать, с головными хворями им справляться как-то сподручнее. Один вроде бы согласился, но перед тем, как волочь Лундвара через полгорода, я отправил к лекарю Живодера. Бритт вернулся и сказал, что тот знает о твариной крови и человеческом теле не больше, чем та же песчанка.

— Он не угадал, чем я резал вот тут и откуда шрам! — возмущался Живодер. — Я спросил, что быть, если бить нож сюда, а он: кровь, кровь. Что кровь? Там кость! Глупый старик! Не надо к нему!

А Лундвару становилось всё хуже. Он потерял очередную руну, еще одна — и он станет карлом, скорее всего, утратит свой дар и вряд ли получит новый.

С трудом дождавшись уговоренного дня, с первыми же лучами солнца мы пришли к дому, где жил иноземный лекарь. Я не стал сразу брать с собой Альрика, хотел сначала поглядеть, что же там за кудесник такой, что любую хворь может исцелить. К тому же Беззащитный несколько месяцев держится, а Отчаянный уже на грани. Конечно, я прихватил Хальфсена для толкования речей, Живодера, чтоб тот оценил умения лекаря, и Рысь для придания веса. Пусть мы и недостаточно благородные на фагрский лад, зато достаточно сильны.

Дверь открыл нам не раб, а целый хускарл, фагр на четвертом десятке зим, крупный, бородатый и волосатый.

— Мы от Сатурна Пистоса, — сразу сказал я и показал дощечку.

Фагр кивнул и впустил нас в дом.

— Это и есть хворый, что отравлен твариной кровью? — уставился он на Лундвара с жадностью, будто хотел его тут же распотрошить.

— Да. Где лекарь?

Фагр провел нас в отдаленную комнату. Посередине стояла длинная и высокая, мне по пояс, лавка, на которую мы уложили Отчаянного. Ученик лекаря тут же перехватил его ноги ремнем и привязал к лавке. Вдоль стен стояли еще лавки, но обычные, низкие. На них мы и уселись, ожидая великого лекаря.

Вскоре в комнату вошел худой темнокожий старик. Его длинные седые волосы были закручены на голове в большой пук, перетянутый тканью. Из-под длинной, ниже колен, белой рубахи виднелись непонятныетряпки, не то юбка, не то штаны, что свободно свисали едва ли не до пола. И при этом старик был бос, темные длинные пальцы на его ногах постоянно шевелились, напоминая червей. Если судить лишь по лицу и одежде, его легко можно было бы принять за раба, но его руны… Старик за свои зимы сумел подняться аж до сторхельта!