Загнанный (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 2

— Вы уверены в успехе? Адель писала, что вы можете помочь в самых тяжелых случаях!

— Рано говорить об успехе, я еще не видел больного. Но да, думаю, я смогу помочь.

Вернулись шофёр и турок. Первый нес небольшой солдатский сундучок, второй — медицинский саквояж, пухлый, вместительный. Поставив саквояж на пол, турок раскрыл его и вытащил бутылку в четверть, наполненную слега мутноватой жидкостью.

— Это не…

— Это самогон, Надежда Константиновна. Очень крепкий. Со спиртом в России плохо, а то, что мы везли с собой, выпили славные чекисты. Проверяли, не отравлен ли, не принесет ли вреда товарищу Ленину.

Вошла невзрачная женщина от двадцати до сорока с чайником. Поставила его на стол. На полированный стол.

— А стаканы? — спросил африканец.

Женщина фыркнула, развернулась и вышла. За стаканами, верно.

— Давайте посмотрим больного, — сказал доктор Магель.

Крупская оглянулась.

— Бутылка… Самогон… Здесь вещи пропадают. Особенно спиртное.

— Не волнуйтесь, голубушка, не волнуйтесь. Так и задумано.

И вся компания прошла в смежную комнату.

Чаепитие в Кремле

— Ещё одного шарлатана выписала наша Катя, — Дзержинский сказал это с улыбкой, но видно было, что он раздосадован. — Уж этот, наконец, сотворит долгожданное чудо.

Разговор проходил в Кремле, на квартире Сталина. На столе чайник, два стакана в оловянных подстаканниках, полумёртвый сыр, унция колотого сахара и крохотный, на два золотника, фунтик настоящего чая.

— Ты, Якуб, не переживай. Все они шарлатаны, что профессора, что знахари. Какой шарлатан на этот раз?

— Некий Магель, корифей всех наук, обучался в университетах Атлантиды и Гипербореи.

— Серьёзно?

— Серьёзнее некуда, Коба. Именно Атлантиды и Гипербореи. Дипломы на пергаменте, с печатью великого магистра Жака де Моле. Мы тут справочки навели у немецких товарищей.

— И что немецкие товарищи?

— Артист, говорят. Фокусник. Гипнотизёр. Престидижитатор. Дает частные представления, наложением рук правит позвоночник, оживляет павших собак, вызывает духов умерших, читает в прошлом, предсказывает будущее. Граф Калиостро какой-то. Но в большом авторитете. Истерички к нему в очередь стоят, а он, представь, кочевряжится — эту приму сразу, ту через месяц, третью через четыре месяца, когда сложится благоприятное расположение небесных светил. И денег не берёт, по крайней мере, явно. Я-де всего лишь проводник высших сил, за это денег не полагается, это моя миссия.

— Чем же он живёт?

— Так это явно не берёт, а там как знать. Ну, и знакомства, они сейчас дороже денег. Гешефты делать помогает, ещё что…

Они пили чай неторопливо, как знающие цену минуте отдыха. Да, сейчас они отдыхали. Старые знакомцы в бурном новом мире.

— И такого человека Катя зовет к Ильичу? Да она с ума сошла, что ли? Ославит наше знамя на всю Европу, над нами смеяться будут.

— С ума, не с ума, а она — жена. Умрёт Ильич, пойдут попреки, мол, не пустили к нему последнюю надежду. Оно нам нужно?

Они налили по второму стакану кипятка в старую заварку. Ждали, пока настоится, пока осядут чаинки.

— Ты, говорят, снова в Швейцарию собираешься? — небрежно спросил Сталин.

— У меня с той Швейцарией старые счёты. Когда-то я заболел там лихорадкой, и странной лихорадкой, — признался Дзержинский. — В три часа ночи колотит и колотит. И какая-то нечисть мерещится, подземелья, паутина огромная…

— Ну, так покажись этим немцам, пусть хоть что-нибудь сделают.

— Показывался.

— И что?

— И ничего. Вам, говорят, господин Дзержинский, на воды нужно съездить, годика на два, на три. Отдохнуть. Это у вас, говорят, нервное.

— Ну, отдохни до завтра.

— Нет для нас отдыха, Коба. Так что с Крупской?

— Заткнуть её невелика трудность. Но ладно, пусть. Что нам, жалко денег ради Ильича? Приехал Магель? Заплатим и Магелю. Дорого просит? Немецкие знаменитости сейчас буквально на вес золота.

Сталин отломал кусочек сыра. Лиса на такой сыр, поди, и не позарилась бы. Да и ворона тоже. Но что послано, то послано.

— Странно, но денег Магель не просит вовсе. Захотел покопаться в библиотеке бывшей императрицы. Разрешили, под присмотром, конечно. Он не долго искал, минут пять. Вытащил книгу, говорит, дайте ее мне в качестве гонорара.

— Какую? «Материализм и эмпириокритицизм»?

Коба усмехнулся. Этот ленинский труд он честно прочитал от корки до корки, более того, прочитал дважды, и решил, что Ильич, как философ, полное говно. С чем Ленин позднее и сам, в общем-то, согласился.

— Старенькую. Мы проверили, памятуя Екатеринбург, но никаких бриллиантов в книге не нашли. Чёрный кожаный переплет, серебряные застежки. Зловещий вид, и только.

— Это ладно. Это можно. А что за книга?

— Рукописная, какого-то Герберта Аврилакского. На латыни, чернокнижие и мракобесие.

— Пусть забирает. Всё это чернокнижие — дурной реквизит для представлений перед простаками. Череп, чёрная книга, хрустальный шар. Не помогло Романовым чернокнижие.

— Он с аппаратурой приехал, Магель этот. Собственного изобретения. И с ассистентами.

— Что за ассистенты?

— Негр, турок и русак.

— Аппаратура?

— Magnetomonischer Vasoaustauscher, единственный в мире экземпляр.

— Что-что?

— Типичное шарлатанство. Наш человек проверил. Знающий, электрик. Ерунда, говорит. Чугунная болванка, магнит, провода всякие. На глупую публику рассчитано.

— Аппаратура может повредить Ленину?

— Ну, если по голове ударить. А вообще-то Ленину уже ничего не может повредить.

— Скоро?

— Врачи дают ему несколько недель. Скорее даже несколько дней. Исход может наступить в любую минуту.

— Ах, не вовремя, — вздохнул Коба. — Лучше бы летом. А то ведь скажут, что его добила конференция.

— Кто скажет-то? Враги? Они в любом случае что-нибудь скажут. Не в них дело. Ленин — наше знамя, и нужно бы это знамя привести в пристойный вид. Недавно мы задержали гражданина, который пытался передать западным журналистам фотографии Ильича в Горках.

— У нас есть западные журналисты?

— Немножко есть. Норвежцы, шведы, опять же немцы.

— С фотографом проблему решили?

— Решили. Окончательно. И дали знать другим, чтобы неповадно было. Теперь все фотоматериалы изымаются и передаются на рассмотрение.

— Кому на рассмотрение?

— Мне, Коба, мне.

— Тогда ладно. Наша задача — сделать Ленина иконой. Скажу больше — богом. Всеведущим, вездесущим, не знающим сомнений, правым всегда и во всём. Чтобы в каждом городе, в каждом селе, в каждом совучреждении были его иконы, его статуи, его имя. Вот эта задача — так задача. Чтобы каждый с именем Ленина ложился и с именем Ленина вставал. Народу нужен бог, без этого народу неспокойно. А если узнают, что два года Ленин был нездоров настолько, что… Сам понимаешь. Так что нужно писать биографию Ильича ещё вчера. Каждое слово — серебро, каждое молчание — золото. И все воспоминания о нём должны быть без пятнышка. Ну, болел. Но работал, работал и работал. В перерывах гулял по лесу, собирал грибы, играл с деревенскими детишками. Никакого мычащего паралитика быть не должно. Всех строго проинструктировать, в ком будут сомнения — в расход.

— Тогда, может, и Магеля — того? Вместе с ассистентами?

— Тогда уж и всех врачей нужно. Немцев прежде всего. Но немцы куплены, и знают, что у нас длинные руки. А Магель… Магель застал последние дни великого вождя. На Голгофе. Агония, она и есть агония. Если что, объявим Магеля отравителем, растлителем, да кем угодно объявим. Эка фигура — Магель, — Коба усмехнулся в усы. Не Магеля нужно в расход, а совсем-совсем других людей. Дайте срок, ужо…

— А с Горками как решим? На Горки претендентов трое. Катя, то есть Крупская, Мария Ульянова и Дмитрий Ульянов. Все хотят основать родовое гнездо.

— Да пусть их грызутся. Есть задачи поважнее. Охрану сняли?