История с продолжением - Белецкая Екатерина - Страница 12

– Не настолько, мой дорогой, не настолько.

– Почему вы говорите “старый враг”? – спросил Дзеди. – Мы вас не знаем…

– Узнаете, если доживёте, – пообещал тот. – Хотя это – вряд ли. Я об этом позабочусь. Через некоторое время мы встретимся снова, и я посмотрю, не изменилась ли ваша точка зрения… Увести! – крикнул он в сторону коридора. – С этими пятерыми действовать по плану С. Пока не убивать, остальное дозволенно. Почаще напоминайте им, зачем они здесь… Вы сами напросились, – сказал он Дзеди и Лину. – Потом вы ещё пожалеете, что отказались сейчас. Я же предлагаю вам жизнь, дураки! И неплохую, между прочим.

– Нет. – Дзеди покачал головой. – Вы хотите, чтобы мы совершили предательство и нарушили свои принципы. Не добьётесь.

– Я посмотрю на твои принципы через пару месяцев, – пообещал их собеседник.

– Зачем вам эта маска? – вдруг спросил Дзеди, повинуясь внезапному порыву.

– Её ещё рано снимать, к сожалению. Поэтому носим. А что, заметно?

– Да нет. Если не знаешь…

– А им и не надо знать. Им и так хорошо. И вам было бы хорошо, если бы вы…

– Довольно, – отрезал Дзеди. – Мы это уже слышали и не хотим говорить об этом.

– Вы это слышали от меня, – сказал, вставая, человек. – Теперь услышите от других.

– Номер три, на выход!

Арти покорно поднялся с пола и поплёлся по коридору вслед за своим конвоиром. Он уже знал, что ему предстоит, и внутренне подготовился к тому, что его ожидало. Ему ещё повезло, его побаивались. Не то, что всех остальных. Он вспомнил, как выглядели Дзеди с Лином, когда их впервые привели из камеры номер девять после первого допроса. Дени первым бросился к ним навстречу…

– …Что случилось? – выпалил он.

– Они нас били… – выдавил из себя Лин. – Плёткой… по очереди… били и спрашивали… Можешь догадаться, о чём.

– Ребята, помогите Лину, кто-нибудь, – попросил Дзеди. – Ему больше досталось, он начал с ними говорить…

– Понятно… Дзеди, посторонись.

Дзеди был в шоке. Он, когда прошёл первый порыв, стал с трудом отвечать на вопросы друзей, которые стремились хоть чем-то ему помочь. Никто и никогда не бил его по-настоящему (поединок Дзеди за какие-то побои не считал, да и было это всего один раз в его жизни), а тут… Это не было соревнование или просто честный бой. Их с Лином били методично, расчётливо, стремясь унизить, причинить боль, оскорбить. Надсмотрщиков, присутствовавших при сём действе, было трое, и упражнялись с плёткой они поочерёдно, сменяя друг друга. Пока один бил, двое других стояли рядом, покуривали, посмеивались, давали тому, кто “работал”, полезные советы. Двое из надсмотрщиков были зеками, один – из солдат-срочников. Он охранял тех двух. Впрочем, ни Дзеди, ни Лин особой разницы между своими мучителями не заметили. Но была одна деталь, которая особенно поразила их обоих – полное отсутствие каких бы то ни было эмоций у людей, которые проводили экзекуцию. Ни гнева, ни злобы, ни радости. Равнодушие. Через час, когда всё кончилось, их спины были исполосованы вдоль и поперёк тупо саднящими рубцами, которые слабо кровоточили. Их обоих отвели обратно в “тим”… а через три часа разбудили и погнали в зал – начался этот двадцатичасовой “рабочий день”. После него в девятую камеру повели Дени. Он пошёл с гордо поднятой головой, и вернулся точно так же, но когда дверь за ним закрылась, плечи его поникли, а в глазах заплясали, как пламя, искры страха. Все, хотя и чувствовали себя плоховато, поделились с ним энергией, через час-другой он уже не помнил о боли. А на следующий “день” его участь разделил Ноор. Затем – Арти. Затем – Дзеди, уже отдельно от Лина. Потом – Лин. И – по кругу. Без передышки.

– Арти, – спросил как-то Дзеди, когда они ложились спать, – зачем мы здесь? Я не к тому, что нам нужно бежать… или что-то вроде того, но… скажи мне, будь другом, есть ли во всём этом смысл? Предположим, мы не сдадимся, будем и дальше так молчать… но ведь это всё не может продолжаться до бесконечности, верно? Кто-то из нас должен быть в ответе за то, что происходит сейчас с остальными…

– Мне кажется, что отвечаю я, – сказал в ответ Арти. – Раньше у вас было право выбора, но решения, причём почти что все, принимал я, поэтому…

– Но начал всё это я, – ответил Дзеди. На лице его проступило страшное отчаяние, мука… и раскаяние. – Это я нашёл ту гряду, Арти. Это я предложил посмотреть, что там такое. Всё я… Это я послужил причиной. А теперь…

– Дзеди, ты забыл, что я тебе говорил про ответственность, – упрекнул его Арти, покачав головой, – никто, кроме вашей же совести, не держит вас здесь. А так… ты волен идти, куда тебе заблагорассудиться, я тебя и остальных не держу.

– Не могу я идти, – прошептал Дзеди. – Сам не знаю до конца, почему. Но не могу. Я должен…

…Арти шел, стараясь держаться прямо, хотя плечи так и норовили согнуться, ссутулиться. Охранник шёл поодаль. “Девятая”, как они между собой стали называть пыточную камеру, располагалась в самом конце коридора, за “залом” десятого “тима”. К слову сказать, на третьем подземном этаже находились “тимы” с седьмого по десятый, всего четыре. На втором и первом подземных этажах было по три “тима” и зала на каждом, плюс каптёрки для охраны. На четвёртом такой роскоши не имелось, зато имелось кое-что другое – например, люки резервуаров с серной кислотой. Резервуары эти были заглублены метров на двадцать и предназначались для тел погибших рабочих – это оказалось дешевле, чем вывозить тела и кремировать их. Раз в неделю со всех этажей к этим резервуарам совершали паломничество обитатели всех этажей. На армейских зелёных носилках останки сносились к двум люкам. Приходил фельдшер (о нём друзья только слышали, но ни разу за полгода не видели), проводил краткое освидетельствование, затем трупы укладывали на крышки, люди отходили в стороны, уполномоченный (из вольных) поворачивал неприметный рычаг, где-то далеко внизу раздавался слабый всплеск, и створки люков снова плотно сходились. До следующей недели. Никто не горел желанием подходить к этому месту в какой-нибудь другой день, кроме пятницы. Даже “рабочие” инстинктивно боялись этого места, причём до такой степени, что в непосредственной близости от него у них начинались судороги. Здесь даже стены пахли смертью, причём не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Запахи разлагающейся плоти и запах, правда, несколько рассеянный, но всё же ощутимый запах кислоты, создавали непередаваемую смесь. К счастью “девятая” находилась в противоположном конце коридора и запах туда не проникал. В “девятой” и без этого запаха хватало неприятных ощущений.

На этот раз мучителей было двое. Арти терпел боль молча, стоял прямо, на лице его не отражалось и тени страха. Это, видимо, злило избивающих, поскольку они старались во всю. “Если бы им позволили, они бы меня убили, – подумал Арти, – но пока им этого делать нельзя”. Плётка вновь опустилась на его плечи. Он снова промолчал.

– Лицом к стене, сволочь, – приказал надсмотрщик, – и говори, давай. Или разучился? Напомню сейчас, как это делают…

Его огрели по спине палкой, это было тоже не в первый раз, но в прошлый били не так люто. Арти стало не по себе.

– Ты не очень… того, – попросил второй надсмотрщик. – Смотри, а то…

– Чё будет-то? – спросил первый.

– Сказали же, чтобы не очень…

– А плевал я, что сказали! – огрызнулся второй. – Если он заговорит, то нас досрочно…

– Это кого? – засмеялся первый. – Тебя, что ли? Память отшибло? Приговор свой забыл? Чё у тебя досрочно-то будет? Вышка твоя?

– А тебя ебёт, что будет? Как по мне, так этот урод вообще боли не чувствует. Мы его по-всякому, а он – ни слова…

– Может, они все такие? – спросил первый. – Они же все молчат.

– Ага. Партизаны. Да, – махнул рукой второй надсмотрщик, – я тоже, как меня на бану повязали, в партизана два дня играл. А кореши мои, суки…

– Душу не трави. Один что ли такой…

Арти слушал. Из этого разговора он вынес для себя нечто забавное – оказывается, эти подонки, надсмотрщики, люди не только подневольные, но и заранее обречённые. И что если у него и у его друзей есть пока какой-то, пусть маленький, шанс выжить, то у этих – нет. Вообще. От этой забавности ему стало немного не по себе, но вида он не подал.