Из глубин - Камша Вера Викторовна - Страница 24

– Альмейда займется морем, и оно будет чистым, – Рудольф с видимым трудом разогнулся. – Кэналлийский тракт, само собой, тоже свободен, но мы не должны тянуть соки из юга.

– Что ж, – наклонил голову, словно с чем-то соглашаясь, Рафиано, – будем ждать Альмейду и думать, кто обглодал фламинго. Поверьте небывшему экстерриору, «гуси» и «павлины» поражены не меньше нашего.

Рудольф вопросительно поднял брови, однако ничего сказать не успел, на пороге возник Ойген Райнштайнер собственной персоной. Бергер сдержанно поклонился, он был таким же, как всегда. Бледным, невозмутимым и деловитым.

– Господин регент, господа, королевский кортеж прибыл.

– Хорошо. – Ноймаринен сунул кочергу в железную корзинку и прошествовал к окну. – Манрик не удивился вашему появлению?

– Граф Манрик не счел возможным уведомить меня о своих чувствах, – объявил барон, и Жермон едва не расхохотался. Воистину в этом мире есть кое-что надежней гор и серьезней Книги Ожидания.

– Господа, – регент Талига усмехнулся, – ставлю вас в известность, что в шестой день Осенних Волн полковник Райнштайнер перехватил кортеж бывшего кансилльера и бывшего же обер-прокурора. Господа, предусмотрительно прихватив казну, кардинала и наших с Ариго племянников, направлялись через Придду в Ардору. Барон убедил их свернуть в Вальдзее.

– Жаль, барон предъявил свои доводы в Придде, а не в Олларии, – свел брови Рафиано. – Господа, вы не представляете, как нам его не хватало.

– Курьеры и армии не летают. – Ноймаринен задержался у стола, поглаживая шрам на левом запястье. – Будем утешаться тем, что у Бруно крыльев тоже не имеется.

– Простите, – наклонил голову дипломат, – я забылся. Мне и впрямь пора в отставку.

Отчего ж сразу в отставку? Экстерриоры тоже люди, они злятся, ненавидят, негодуют, сожалеют точно так же, как регенты и генералы.

Что сделает Рудольф с зарвавшимися дураками? Повесит, расстреляет, где-нибудь запрет? Жермон бы расстрелял. Перед строем.

– Ваше высокопреосвященство, прошу вас, – Ойген Райнштайнер распахнул дверь, и в кабинет вошли четверо, вернее, трое и один. Еще не старый русоволосый олларианец испуганно оглядывался на лысоватого господина в зеленом, памятного Жермону еще по Олларии. Леопольд Манрик был на два года старше Рудольфа, однако ровесниками они не казались никогда. Двадцать лет назад Первый маршал Талига выглядел моложе старообразного тессория; теперь Рудольф изрядно сдал, а Манрик остался прежним – рыжим, наглым и настороженным, как кот в поварне.

Никого из спутников пойманного Райнштайнером проныры Ариго в лицо не знал, но холеный красавец с герцогской цепью наверняка был Колиньяром, а клирик – новым кардиналом. Третий, худой и светловолосый, с лошадиной физиономией и легонькой шпагой, мог оказаться кем угодно.

– Ваше высокопреосвященство утомлены, – герцог Ноймаринен даже медленней, чем обычно, пересек комнату и наклонился к руке кардинала, не замечая остальных. В торских сказках горные хозяева взглядом превращают смертных в камень, Рудольф пошел дальше: он превратил гостей в пустое место.

Кардинал вздрогнул и затравленно покосился на поджимающего губы Манрика. Колиньяр уставился на бронзовый кэналлийский подсвечник, лошадинолицый чуть заметно улыбнулся. Молодец, хоть и не военный.

– Увы, ваше высокопреосвященство, – с нажимом произнес регент, глядя в растерянное, незначительное лицо, – здешние дороги по силам лишь бывалым путешественникам.

– Да, – начал кардинал и запнулся, – да, сын мой…

– Дела мирские не стоят вашего внимания. – «Сын» старше духовного отца лет на тридцать и выше на голову, но дело не в росте и не в возрасте. Новый кардинал не духовный владыка, а кукла: кто ухватил, тот и играет.

– Благодарю вас, монсеньор, – бормочет черный болванчик новому хозяину, – будьте терпеливы, ожидая Его, и будете спасены.

– Чту слово Его, ожидаю возвращения Его и уповаю на прощение Его. – Благочестивые слова в устах Рудольфа кажутся украшающими пушечный ствол речениями. Может, Создатель и вернется, может, даже простит незлобствующим, но герцог Ноймаринен себе не простит, если пустит «гусей» в Марагону. И фок Варзов не простит, и Жермон Ариго, и малыш Арно…

– Да возрадуются благочестивые души возвращению Его в землях ли Талигойских, в Садах ли Рассветных.

Его высокопреосвященство переминается с ноги на ногу, Манрик вскидывает голову, как бракованный жеребец, Колиньяр переглядывается с подсвечником, Ойген Райнштайнер смотрит на всех и ни на кого.

– Я прошу ваше высокопреосвященство о беседе наедине и о благословении, – мягко произносит регент. Бергер с невозмутимым видом распахивает двери, и кардинал, придерживая полы запыленного черного одеяния, исчезает за порогом вместе с герцогом.

– Прошу садиться, – вежливо произнес Ойген, придвигаясь к Манрику. То ли без задней мысли, то ли наоборот.

Бывший кансилльер шумно втянул воздух, но все же опустился в кресло рядом с Рафиано, Колиньяр устроился напротив, а слева от Жермона оказался обладатель лошадиной физиономии.

– Разрешите представиться, – физиономия изысканно качнулась, – граф Креденьи, в недавнем кратком и неудачном прошлом – тессорий.

Креденьи… их земли лежат в Приморской Эпинэ, а встретиться выпало в Торке.

– Ариго, – назвался Жермон и в приступе вежливости добавил: – Я слышал о вас. Вы ведь были интендантом Северной армии?

– Давно, – вздохнул сосед, – но я всегда вспоминал север с любовью и мечтал вернуться. Кто же мог предположить, что это произойдет при столь плачевных обстоятельствах.

– «Наши желания суть листья гонимые», – явно процитировал кого-то Рафиано. – Господа, вы не находите, что в этом году удивительно теплая осень?

– О да, – согласился с дипломатом Колиньяр. Манрик промолчал. Ойген перешел к печи, достал из стоявшей на треножнике корзины еловую шишку, распахнул дверцу, бросил в огонь. Взлетели рыжие искры, и, словно в ответ, замерцала одна из свечей.

Жермон потянулся за щипцами для нагара, но Рафиано его опередил. Пламя выправилось, оно было золотым, а небо за окнами – багровым. Завтра будет ветер, сильный и холодный, он принесет запоздавшую зиму, но не снег.

– Судя по всему, дорога из Олларии в Придду безопасней, чем в Ургот и Эпинэ? – Гогенлоэ поправил массивный обручальный браслет. На ком был женат геренций, Жермон то ли не знал, то ли запамятовал.

– На что вы намекаете? – голос у Манрика тихий и скрипучий, одно слово – тессорий. Тессорием бы и оставался.

– Время намеков кончилось, – вдруг объявил Ариго, глядя в полыхающее зарево. Окна на закат – радость Леворукому, но в Торке закатов не боятся, как и ветра, и выстрелов. В Торке боятся тишины.

– Сейчас не время для ссор, – весомо произнес Колиньяр, – нужно спасать Талиг.

– Верно, – подтвердил Жермон, которого внезапно понесло, – но сперва нужно понять, как Резервная армия и часть гарнизонов перешли на сторону юнца, у которого нет ничего, кроме забытого имени.

– Измена, – буркнул Манрик. – Заговор был раскрыт, но слишком поздно.

– Нелепо объяснять предательство изменой, а измену – предательством, – разлепил губы Гогенлоэ. – Тем более изменили те, кому вы покровительствовали. Как это понимать?

– Граф, – лицо Манрика пылало не хуже неба за стеклами, но голоса он не повысил, – я не намерен ни перед кем отчитываться.

– В таком случае вам следовало бежать в другом направлении, – любезно сообщил геренций. – Впрочем, куда б вы ни приехали, вас спросят об одном и том же и за одно и то же. Бросив их величества, вы совершили государственную измену.

– Фердинанд исчез, – быстро сказал Колиньяр. – Мы не сочли возможным подвергать опасности жизнь наследника короны, принцесс и его высокопреосвященства.

– А также свои собственные, – раздельно добавил Ариго, сам не понимая, что на него накатило. – Только у меня нет уверенности, что сейчас вы в большей безопасности, нежели в Олларии.