Юми и укротитель кошмаров - Сандерсон Брэндон - Страница 12

Ужасное должно превратиться в нормальное. Во что-нибудь близкое и родное. Его предупреждали, что изображать кошмары в виде людей опасно, потому что человек тоже может тебе навредить. Но в ту ночь Художнику казалось, что так будет правильно. Считаными короткими мазками он изобразил на холсте овал женского лица. Добавил резко очерченные брови. Легким прикосновением кисти нарисовал тонкие губы. Затем выдающиеся скулы. На миг он что-то почувствовал. К нему вернулось нечто, утраченное за монотонным изображением сотен побегов бамбука. Нечто прекрасное. Или – если вы почти стабилизировавшийся кошмар – нечто ужасное.

Кошмар бросился наутек. Это было совершенно немыслимо; от изумления Художник смазал штрих. Подняв голову, он едва успел заметить, как тварь улепетывает по переулку. Кошмар мог напасть на него, но, очевидно, еще недостаточно стабилизировался. Вот и решил сбежать, не дожидаясь, когда Художник заключит его в безобидную пассивную форму. Не прошло и десяти секунд, как его след простыл.

Художник выдохнул и уронил кисть. С одной стороны, он испытывал облегчение. С другой – беспокойство. Если тварь понимает, в какой ситуации нужно бежать… она опасна. Крайне опасна. Он не представлял, как с такой бороться; едва ли его умения хватит, чтобы с ней справиться. Только самые талантливые художники могли совладать со стабильным кошмаром, а наш путем проб и ошибок выяснил, что не входит в их число.

К счастью, его усилий оказалось достаточно, чтобы спугнуть кошмар. Теперь можно доложить начальству, а оно обратится в Соннадзор. Специалисты выследят тварь, прежде чем та успеет наесться вдоволь, и город будет в безопасности.

Он оставил холст и зонтик на земле и подошел к стене, поеживаясь и растирая тело руками, чтобы согреться. Ребенок в комнате глядел на него через окно. Художник улыбнулся и кивнул.

Мальчик завопил. Художник не ожидал столь бурной реакции, но желаемого добился: перепуганные родители принялись успокаивать сына, после чего отец в одних трусах подошел к узкому окну и открыл его.

Он заметил принадлежности для рисования – тушь постепенно стекала с холстов под дождем – и мокрого юношу в переулке.

– Художник?! – удивленно воскликнул он. – Неужели…

– К вам приходил кошмар, – ответил продрогший Художник. – Кормился снами вашего сына.

Вытаращив глаза, мужчина отшатнулся от окна. Он осмотрел комнату, как будто рассчитывая найти что-нибудь в углах.

– Я его спугнул, – добавил Художник. – Но… это был сильный кошмар. Есть у вас родственники в других городах?

– Мои родители живут в Фухиме, – ответил отец.

– Поезжайте к ним, – сказал Художник, как того требовала инструкция. – Кошмары не способны выследить человека на таком расстоянии. Ваш сын будет в безопасности, пока мы не разберемся с тварью. Ваши расходы будут покрыты из специального фонда, к которому вы получите доступ, как только я доложу о случившемся.

Мужчина посмотрел на сына, рыдающего на руках у матери. Затем на Художника. Тот знал, что сейчас будет. Отец начнет возмущаться, допытываться, почему он позволил твари сбежать. Почему ему не хватило сил, умения, опыта, чтобы остановить кошмар.

Но вместо этого мужчина упал на колени и поклонился.

– Спасибо, – прошептал он, глядя на Художника со слезами на глазах. – Спасибо вам.

Э-э-э?.. Художник удивленно моргнул и запнулся. Затем нашелся со словами.

– Не стоит благодарности, гражданин. Это моя работа.

Он со всей аккуратностью, какую позволяли дождь и трясущиеся от пережитого страха руки, собрал свои принадлежности.

Когда он закончил, семейство уже принялось собирать в дорогу скромные пожитки. Надеюсь, вы не станете строго судить Художника за то, что он поспешно ретировался. Петляя по узким улочкам и регулярно оглядываясь, он чувствовал себя как человек, которого чудом не раздавила свалившаяся каменная глыба. В глубине души он не мог поверить, что выпутался из передряги живым и невредимым.

Он облегченно перевел дух, выйдя на широкую улицу и увидев людей – пешеходов, поутру спешащих на работу. Звезда висела низко над горизонтом, едва заметная в конце улицы.

Художник двинулся к участку, чтобы доложить бригадиру, и тут вдруг его одолела невероятная усталость. Ноги стали глиняными, голова налилась свинцом. Он покачнулся. Вот бы поспать.

Кошмар уже не вернется в город этой ночью. Скроется в Пелене, восстановит силы и отправится на охоту завтра. Можно будет доложить бригадиру… позже… выспавшись…

Пошатываясь, Художник побрел к дому, который, на его счастье, был недалеко. Он едва запомнил, как поднялся по лестнице и добрался до квартиры. Лишь с четвертой попытки удалось вставить ключ в замочную скважину. Но едва он вошел в комнату и переоделся в пижаму, как заговорила совесть.

Можно ли вот так просто взять и завалиться в койку? Нужно было доложить… чтобы та семья… получила доступ к деньгам…

Что с ним происходит? Почему он вдруг лишился всех сил?

Задыхаясь, Художник распахнул окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и высунулся наружу. Тут он услышал нечто странное. Какой-то плеск.

Вода?

Он посмотрел на звезду.

Что-то тяжелое рухнуло с неба прямо на него.

И все почернело.

Художник моргнул. Ему было жарко. Нестерпимо жарко. Что-то светило в глаза. Ярко, как фары хионно-линейного автобуса.

Он поспешил зажмуриться от этого ужасного ослепительного сияния.

Что за ерунда (низким стилем)? Он что, головой ударился?

С натугой открыв глаза, Художник с трудом сел. На нем была какая-то чужая одежда. Да, неудобная ночная сорочка из яркой красно-синей ткани.

Рядом лежала девушка. Вам она известна как Юми.

Девушка открыла глаза.

И закричала.

Художник вскочил на ноги. Он находился в тесной комнате с каменным полом и деревянными стенами, без мебели.

Невероятно яркий свет, бьющий в одинокое окошко, почти ничего не позволял разглядеть. Художник прикрыл глаза рукой от этого диковинного красно-рыжего сияния. Такой цвет невозможно вообразить. Все равно что увидеть человека с другим цветом крови.

А еще эта девчонка. Как он очутился рядом с ней?

Она вскочила на колени и потянулась к одеялу.

Ее руки прошли сквозь ткань, будто она была бесплотна.

Так. Ладно. Наверное, это сон. Художник был со снами на короткой ноге. На уроках (когда он обычно тайком разрисовывал тетрадь, вместо того чтобы слушать) о них подробно рассказывали. Происходящее было совершенно не похоже на сон, но Художник знал, что во сне многое обманчиво.

Нужно найти какой-нибудь текст. На уроках рассказывали, что во сне люди, как правило, не могут читать, и если хочешь проверить, спишь ты или нет, ищи первую попавшуюся книгу.

– Прислуга! – закричала девушка. – Прислуга!

Она все пыталась схватить одеяло, но пальцы проходили сквозь него. Как будто…

Ну как что? Неужели она кошмар?

Бумага. Нужна бумага. По-прежнему защищая глаза от ослепительного света, он снова осмотрел комнату, но в ней было совсем пусто. Ни шкафов, ни футона, ни даже захудалого столика – как в такой жить?

Стоп! Он заметил полку, а на ней – книгу. Схватил, перелистнул страницы. Похоже, какой-то молитвенник. Художник смог прочесть текст без проблем.

Девушка умолкла. Крики о помощи, к счастью, остались без ответа. Если она и кошмар, то, прямо скажем, необычный. Полностью стабилизировавшийся кошмар должен обладать плотностью. А еще оформившиеся кошмары не бывают цветными и не принимают облик девушек. Они выглядят как уродливые несуществующие твари.

Если только она не прошла стабильную фазу. Рассказывали, что в последние дни разоренных городов кошмары приобретали телесный цвет. Но эта девушка определенно не похожа на обезумевшее кровожадное чудовище.

Художник снова заглянул в книгу. Текст вполне понятен. Это, конечно, не стопроцентное доказательство, однако… он разбирался в снах. И в кошмарах. Это не сон. Время линейно. Причинно-следственные связи налицо. Он может читать, чувствовать и, самое главное, без отрешенности рассуждать о том, сон ли это.