Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 33

— Отчего они так? — с обидой произнесла Зорька. — Нешто я чего худого делаю? Может, чуть припоздала, так я пока не знаю, когда надобно, завтра раньше приду.

— Не бери к сердцу, пойдем, — повел ее седовласый муж. — С родителями на житье приехала?

— Сирота я, Данила из милости приютил.

Седовласый чуть заметно нахмурился.

— Тысяцкий про то ведает, вы не думайте, что самовольно, — поспешила добавить Зорька.

— Ясное дело, — усмехнулся седовласый.

Данила сидел в тени, тонким ножом что-то прочерчивая на плоской белой глыбе и ничего не замечая. Седовласый подошел к нему и положил руку на плечо. Данила поднял голову и вздрогнул, заметив Зорьку.

— К тебе. Сан патна, — медленно проворил седовласый, глядя Даниле в лицо, чтобы тот смог прочесть по губам.

— Я обед принесла, — заикаясь промямлила Зорька, выставляя корзину. — Есть принесла, — показала она воображаемую ложку, а потом достала настоящую, вручая ее Даниле. — Благодарствую за помощь, — поклонилась Зорька седовласому.

Тот ничего не ответил и пошел прочь.

Данила взял ложку, но продолжал сидеть, хмуро глядя то на Зорьку, то на любопытствующую артель, то в спину удалявшемуся седовласому.

— Да ты ешь, ешь, остывает же, — начла названная сестрица торопливо выкладывать пожитки. — А мне муж почтенный тебя помог найти. Как-то он с тобой не по-нашему лопотал, неужто ты понимаешь?

Данила выдал:

— О-о, — прикладывая раскрытую ладонь к груди, что означало «Благодарствую», и указал, перебирая двумя пальцами, что Зорьке следует уходить.

— Да я уже ухожу, ты не тревожься. За корзиной потом прийти али ты сам принесешь?

Он промолчал.

— За корзиной, говорю, возвращаться мне⁈ — громче проговорила она.

Данила отрицательно замахал головой.

— Ну, так сам принесешь.

Глаза встретились.

— Не надо было мне приходить, да? — одними губами прошептала Зорька.

Данила махнул, мол, ничего, зря тревожишься, или ей именно так хотелось считать его жест. Зорька поклонилась. Оба покраснели.

Названая сестра заспешила прочь, лишь кинув беглый взгляд на чудные каменные стены. В немом удивлении, что эта недотепа здесь забыла, на нее глядел четырехлапый китоврас. «Ухожу уже, ухожу, нечего возмущаться. Ну, должна же я была его покормить».

— Эй, тебя как кличут? — догнал ее у самых ворот ярыжник.

— Слушай, чего ты ко мне пристал? — раздраженно бросила Зорька.

— Нравишься ты мне, бойкая.

— А ты мне не нравишься, приставучий, что репей.

— Меня Киршей прозывают, — миролюбиво улыбнулся парень.

Он был хоть и неопрятен, но смазлив, голубые глаза смотрели лукаво и дерзко.

— Мне до того и дела нет, — вздернула нос Зорька, ускоряя шаг.

— Он на тебе не женится, — крикнул ей в спину Кирша.

Зорька резко остановилась, разворачиваясь.

— Ты о чем это?

— С Бакуном он домой собрался. Как дом Божий достроят, так и подадутся.

— Куда это, домой? У него здесь дом.

— К булгарам. А каменщик, пред которым ты раскланивалась, Бакун и есть, с собой его позвал.

— С чего это ему к булгарам уходить? — пробормотала Зорька.

— Отчина, — пожал плечами Кирша. — Так я…

Зорька, уже не слушая, побежала домой, к новому дому, который для кого-то оказывается вовсе и неродной.

[1] Водимая — венчанная жена.

[2] Кончанский сход — народное собрание городского района (конца).

Сегодня, чтобы снова не попасть впросак, Зорька решила выйти с обедом пораньше, но сразу в детинец не побежала, а пристроилась в тени вала, поджидая, когда потянутся другие девки да бабы, и, только увидев вереницу спешащих пройти под надвратной церковью горожанок, нагруженных корзинками и торбами, тоже вынырнула на дорогу.

— Глядите, это ж та сиротка, что Немке сыскали? — захихикали круглолицые девицы в пестрых поневах. — Борята покраше выбрал.

— Да нет, не справится, тощая больно, — тряхнула одна из насмешниц округлыми плечами.

— Ну кому поросеночек парной, а кому и куренок сгодится, — отозвались девки, и новое «хи-хи-хи».

Зорька сначала нахмурилась, очень уж неприятно, когда над тобой так вот в открытую потешаются, и главное — без вины, из озорства, но ее сведенные брови только раззадорили шутниц:

— Вишь, прикормить решила, чтоб на Волгу не утек. Привязать его за ногу к лавке надобно, оно верней будет. Ха-ха-ха.

— Верное дело, позвать же на помощь не сможет.

Зорька приостановилась и пошла прямо к обидчицам.

— Меня Зоряной прозывают, сестринича Вольги Верхуславича, может, слыхали? — миролюбиво проговорила она, но взгляда не отвела, смело глядя девкам в глаза. — А потешаетесь вы зря, меня родня отца из родного дома выгнала, а Данила Вольгич приютил, за то я ему благодарна, храни его Господь, что не оставил без помощи. И обед стану носить, чай, не безрукая какая, да можете и далее смеяться, коли охота.

И она, не дожидаясь ответа и обгоняя неспешно бредущих баб, полетела к собору. Вежливо раскланялась со всеми каменщиками, завертела головой, куда ж запропастился Данила. Вот и сам Бакун, стоит над одним из мастеров, давая советы. Зорька особенно низко поклонилась и ему, седовласый булгарин кивнул в ответ. Никакой враждебности в его лице она не заметила, да и то верно, какая Зорька ему соперница, так, сирота приблудная. Стало себя безумно жаль. И кто этот дурной слух пустил, что ее тысяцкий с гриднем пристроили, чтоб каменщика дома удержать, языки у тех без костей. Уж небось и Даниле об том руками намахали, от того он ее сторонится, и не присядет рядом. Весь вечер бочком мимо ходил.

Бакун пошел под навес, где ему челядины уже накрыли стол. Остальные работники, оставляя дела, расходились по привычным углам. К ним уже подбегали дочки да жены, выставляя угощения.

Вспомнился отец, Зорька проглотила выкатившуюся слезу и пошла вкруг собора, искать своего благодетеля. Данилы нигде не было. Зорька успела уже несколько раз обойти округу. Да куда ж он мог подеваться? Не домой ли пошел, может, разминулись?

— Немку ищешь? — подошел один из каменщиков. — Вон, — указал он наверх.

Данила стоял на самой вершине лесов и выбивал морду клыкастого сурового льва. Белое облачко пыли мерно оседало вниз при каждом ударе.

— Окликнуть? — предложил каменщик.

— Я подожду, — отказалась Зорька, — пусть доделает.

— Леса чуть тряхни, он почует, — посоветовал каменщик.

Но Зорька, запрокинув голову, завороженно смотрела на точные выверенные движения. Нешто можно вот такое из мертвого камня сотворить?

— Князь, князь! — полетело со всех сторон.

Каменщики сразу повскакивали, скидывая клобуки, бабы оправили повои. Зорька, не выпуская корзинки, протиснулась к закатной стороне собора, чтобы поглазеть на настоящего князя.

И отчего деревенской девке мнилось, что князь должен обязательно быть седобородым старцем, вроде Бакуна, в одеждах, сверкающих, что солнце. Святослав Всеволодович лихо спрыгнул с коня, отдавая поводья рядом стоящему ратному. Не сказать, что совсем уж юн, но и до старика ему было далеко. Волос густой русый, без следов седины, лицо загорелое с подвижными голубыми очами, нос тонкий, с небольшой горбинкой, борода острым клином. Одет вовсе не по-княжески — свита без богатого узорочья. Как не вспомнить дорогие одежды тысяцкого и серебряную гривну Боряты. Так вот встретишь на улице и не поймешь, что пред тобой сам хозяин града Юрьева.

Со второй лошади без чужой помощи соскочил мальчик лет восьми, лицом похожий на Святослава, должно княжич.

— Бог в помощь за трапезой, — прозвучал уверенный зычный голос правителя.

Мужики дружно отозвались:

— Благодарствуем, твоей милостью, княже.

— Бакун где? — гаркнул один из сопровождавших князя нарочитых мужей.

Бакун быстро подошел, низко кланяясь. Князь приблизился к главному каменотесу и что-то тихо начал говорить: