Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 39

— Так не нужно было отпускать, зачем жену отпустил? Топнул бы ногой да при себе оставил, смирилась бы.

— У каждого выбор должен быть. Бог на то и посылает на землю душу, чтоб она сама выбрала, чего ей желается, и уж сама потом за все содеянное отвечала.

— Глупость мелешь. Не свободой, а испытаниями душа проверяется.

— Димитрий к ней ездил, все у нее хорошо. Шитье свое златое ему показывала, по саду водила.

— У нее-то хорошо, а у тебя? Как хочешь, в следующее лето сватов будем засылать. Я так велю, негоже князю в холостых ходить, не добро это. Сам про-то ведаешь. А Евдокия умерла, слышишь, для жизни этой умерла.

— Кто знает, что будет следующим летом, у булгаров-то вон какая беда стряслась.

— Мы не буглары, отобьемся, — резковато отозвался Георгий.

— Каменные твердыни надобно возводить, — снова погладил камень Святослав, — лес — нетвердая защита, за камнем никакой враг не страшен.

— Силен сказы баять, — фыркнул Георгий, — камень ему подавай. Где камня столько набраться, да людей? Даже великому Ярославу, что всеми землями владел, то не под силу было. Не в горах живем. Ладно, пошли, там вон потеха затевается. Поглядим.

И Георгий побрел широким шагом к теремной площади.

— А он постарел, — прошептал Святослав, — стать уж не та, крепости былой нет. Не болеет ли? Да разве ж признается.

Меньшой брат поспешил догнать старшего, а Зорька так и стояла в своем укрытии. Святослав не станет удерживать Данилу, он никого не держит. Прав был гридень Борята.

— Что, так и не решилась? — внезапно рядом показался и сам княжий гридень.

Зорька только отрицательно замотала головой.

— А я все ждал — подойдешь, не подойдешь, — усмехнулся он в бороду. — Ну, чего нос повесила. Пошли и мы на потеху смотреть, как дружинники друг дружке носы станут расквашивать.

Зорька побрела за Борятой, погруженная в свои печальные думы.

На площади действительно затевалась потеха. Народ ожидал боев. Дружинники разминались, потряхивая плечами, собираясь показать молодецкую удаль. Приглашенные по случаю в детинец в сторонке стояли и артельные с семьями. Вон Бакун в лучших одеждах, чуть поодаль Данила. Зорька пробралась к нему и встала по левую руку. Тот вместо приветствия просто погладил ее по плечу. «Не смогла я, Данилушка, с тебя обет снять», — про себя виновато проговорила Зорька.

Между тем бойцы стали сходиться. Обхватывая друг друга словно для дружеских объятий, они пытались повалить противника на землю. Зеваки одобрительно свистели, что-то выкрикивали. Зорьке то было не интересно, она с удовольствием побрела бы домой возиться с цыплятами, но Данила не уходил, и она стояла.

— Сейчас я вон тому, самому здоровому, наваляю, — это внаглую протиснувшись между Данилой и Зорькой, объявил Кирша и ринулся в круг.

Он хоть и был на вид силен, а все ж еще по-юношески тонок, напоминая молодое деревце, что в строю таких же братьев-деревьев крепко стоит, а вот выстави его в чистом поле и еще не известно, устоит ли против злого ветра. В качестве такого урагана Кирша выбрал большого пузатого дядьку из дружины князя Георгия. Подошел к нему, легонько ударяя в плечо. «Совсем безголовый!» — возмутилась Зорька. Киршу ей было жаль, все ж она к нему привыкла. Пузатый дядька расхохотался, но все ж пошел бороться. Не в обхват, тут вопрос был бы решенный, заскользили по кругу, пытаясь бросить друг дружку на лопатки. Кирша был ловок и какое-то время умело уворачивался и прыгал гибким котом вкруг здоровяка, или тот просто дозволял тщедушному сопернику до поры до времени над собой покуражиться. Но вот пузатый дядька, подустав от метаний Криши, сделал первый рывок, чтобы захватить голову «ярыжника» под мышку. Кирша лишь в последний момент успел вырваться, снова пошли друг на друга. На этот раз пузатый чуть не схватил Киршу за ногу, тот подскочил вверх, отпрыгнул. Снова противники, упыхавшись, стоят друг напротив друга.

— Эй, гляди, какая у меня ладушка! — внезапно указал Кирша пузатому на Зорьку.

Дядька перевел взгляд, и этого оказалось достаточно, Кирша метнулся ему под ноги, делая попытку повалить. И если бы владимирский воин оказался менее опытным, он обязательно упал бы как бревно, но пузатый сумел устоять и тут же резким рывком придавил Киршу к земле. Победа досталась владимирскому. Раздосадованный и помятый Кирша тяжело поднялся.

— Не сломал ли чего? — вырвалось у Зорьки.

— Эй, красавица, я победил, с тебя поцелуй, — и пузатый дядька неожиданно ринулся к толпе каменщиков, с явным намерением облобызать ладушку.

Зорька ойкнула и невольно спряталась за Данилу.

— Эй, сюда иди! — расхохотался пузатый.

Данила молча выступил вперед, не собираясь пускать развеселившегося победителя.

— Эй, прочь поди, — показал жестом владимирский воин.

Данила не сдвинулся.

— Георгий, скажи своим, чтоб моих каменщиков не трогали, — раздался встревоженный голос Святослава, — они у меня наперечет.

Но князь Георгий ничего сделать не успел. Пузатый замахнулся, отвешивая Даниле крепкую оплеуху. Данила зашатался. Зорька взвизгнула.

— Артельных бьют! — сразу ощетинились каменщики, собираясь кинуться в неравную драку.

Но тут Данила со всей яростью, какую Зорька у него никогда не видела, поднял огромного дядьку вверх и грохнул его об земь. Все дружно ахнули. И откуда такая силища в жилистых, но тонких руках?

Пузатый, ничего не понимая, медленно поднимался с земли, князья хохотали, артельные дружно поздравляли Данилу, похлопывая по спине, и только Кирша досадливо хмурился.

— Ох-ох-ох, — причитала Осьма, прикладывая мокрую студеной водой тряпицу к разливающемуся по щеке Данилы синяку.

— Это он за меня заступился, — вздыхала Зорька, тоже суетясь вокруг.

— Никуда-то вас одних посылать нельзя, то мокрые вернутся, что выжимай, то побитые, — Осьма ворчала, но видно было что ухаживать за молодым хозяином ей приятно.

— А наш Данила, знаешь, какой сильный, такого быка завалил.

— Они что там с ума посходили, уже скотину на княжий двор притаскивают? — ничего не поняла челядинка.

Зорька хрюкнула от смеха.

— Смешно ей, — укоризненно покачала головой Осьма, — на вот, обмокни еще раз в кадке, да вот так держи, — протянула она тряпку уже Зорьке, — а я пойду деда покормлю.

Зорька прилежно промочила тряпицу и, повторяя за Осьмой, стала промокать синяк.

— Больно? — спросила, заглядывая Даниле в лицо. — Болит?

Он лишь улыбнулся.

— А матушка, как ушибешься, это место целовала, и все проходило, — улыбнулась и Зорька и осторожно губами коснулась синяка.

Данила вздрогнул, словно его снова ударили. Очи встретились.

— Больно? — испугалась Зорька.

— Э-э, — отстранил тряпку Данила, мол, уже не болит, и спешно вышел вон из избы.

Зорька прошлась по горнице. Достала из печурки свистульку, села в уголке и засвистела. И соловей в этот раз пел глухо, без щебета, это хозяйка забыла плеснуть в него водицы.

— Уходишь, так и уходи, больше держать не стану, у меня тоже гордость есть. А я на себе вон Киршу женю, поманю, так никуда и не денется. Уж я и с таким дурным справлюсь. А ты иди, исполняй обеты покойниц, коли охота.

Вот и дохнуло зимой. Первые снежинки закружили по двору в плавном хороводе.

— Давно уж пора снегу лечь, — тряхнула Осьма половик, добавляя в чистый воздух сизой пыли. — Запоздало в это лето все, как бы холода по весне не задержались.

— Жаль, с солнцем веселей было, — вздохнула Зорька, не глядя на серое небо, а старательно обметая крыльцо.

— Не сказывался тебе сам, куда с утра подался? — Осьма отложила половик и принялась старательно выколачивать старую шубейку.

— Нет.

После вчерашнего поцелуя они с Данилой старательно друг друга избегали, что было сложно в одной избе, но как-то получалось. Зорька злилась и на себя, и на него, и на судьбу, и на весь белый свет. Всегда ей казалось, что она ладная да пригожая — парни шеи ломали, подруги деревенские с завистью трогали богатую русую косу, а медное зеркальце отражало бойкий взгляд голубых очей и приятную округлость щек — ну, ладушка, да и только. А вот не принесла ей счастье красота, сначала Дедила выбрал покорность отцу, теперь Данила долг пред матерью, и никому-то Зорька не нужна, ни ее румяные щечки, ни мягкие губки, ни желающее дать тепло и ласку глупое сердечко.