Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна - Страница 19

– Привет, – она подошла к Сереже, облокотилась на прилавок. Его немое восхищение будоражило, как мягкое скольжение прохладного шелка на подкладке дорогого манто по полуобнаженному телу. – Что не заглядываешь?

– Я хотел, – пробормотал он, тщетно пытаясь отвести взгляд от Юлькиного декольте, – да как-то неудобно…

– Неудобно трахаться на льду, – поведала Юлька, – ноги разъезжаются. Пойдем, посидим, поболтаем…

– Я же на работе, – неуверенно пробормотал Сережа. – Уволят…

– Ну, как знаешь.

– Слушай, – сказал Сережа девушке-продавцу, – я отлучусь ненадолго, а?

Та внимательно поглядела на него и на Юльку и, видимо прикинув, что оставленной сдачи хватит не только на чай, но и на банку неплохого кофе, кивнула:

– Сейчас. Только вот тех двоих обслужу. Вид у них больно… подозрительный.

Юлька рассеянно оглянулась на вошедших в магазин мужчин. Оба были в черных кожанках, натянутых на глаза вязаных шапочках-«презервативчиках» и шарфах, закрывающих нижнюю часть лица до носа. Один, похожий на бабушкин комод, здоровенный, пузатый, на толстых кривых ножках, шепнул что-то другому, чем-то неуловимо напоминавшему Юльке лягушку. Тот прошел в винный отдел. Стрельнул по Юльке выпученными, болотного цвета, глазенками. Дальнейшее напоминало плохо снятый боевик.

Оба посетителя синхронно достали пистолеты вроде тех, что продаются на каждом шагу в лавках с игрушками.

– Не двигаться! – скомандовал «комод» девушке-продавцу. – Гони «бабки», живо!

Сережа протянул было руку к кобуре, но второй оглушительно рявкнул:

– Положь грабли на прилавок, падла! Пристрелю!

Широко распахнув глаза, Юлька наблюдала, как побелевшая, с дрожащими губками, продавщица выкладывает из кассы бумажные купюры, а «комод» сгребает их в полиэтиленовый пакет с рекламой чая «Липтон». Страха, как ни странно, не было. Лишь изумление. Впрочем, у Юльки чувство опасности всегда было слегка атрофировано. «Болотноглазый», не отводя от остолбеневшего Сережи черного дула, покосившись на Юлькино манто, спросил:

– Что за мех?

– Кошка крашеная, – усмехнулась Юлька.

– Умничаешь, с-сука… – злобно процедил грабитель и свободной рукой наотмашь ударил девушку по щеке.

– Снимай шубу и золото, живо!

В глазах поплыли черные, с красным, круги. Юлька, на мгновенье, прикрыла лицо ладонью. Боль от удара отдалась в правый висок, как при приступе мигрени. И в этот момент она услышала срывающийся голос Сережи:

– Оставь ее, ты…

– Заткни пасть, козел! – завопил грабитель, тыча стволом пистолета в грудь охранника. – Раздевайся, б…! Продырявлю!

Ватными пальцами Юлька расстегнула два верхних крючка. «Болотноглазый» застыл, уставившись остекленевшим взглядом на Юлькину грудь, вырывавшуюся из сексуального черного шелка и кружева. Его мутные глазки увеличились вдвое. Свободной рукой грабитель ослабил шарф так, что стали видны его узкие потрескавшиеся губы, из уголка которых просочилась слюна.

– Ты… – выдохнул он. – Поедешь с нами, шлюха…

Юлька почему-то вспомнил Пьера, своего второго мужа. Его перекошенное лицо, когда он кричал: «Шлюха!» и бил, бил ее здоровенными кулаками по голове, плечам, животу… Она тупо смотрела на грабителя, не двигаясь с места.

Каким-то невероятным прыжком Сережа оказался возле нее. Он толкнул Юльку за прилавок, и она повалилась, как куль. Что-то оглушительно хлопнуло. Как разорвавшаяся в пути покрышка. Или пробка от шампанского. Только еще громче.

– Вася! – заверещал истеричным фальцетом чей-то голос, – он меня ранил, гад!

Раздались еще два хлопка. Взрыв ругательств, истошный вопль: «Ты убил его! Смываемся!» Топот, хлопанье дверьми, рев мотора на улице.

Юлька, на четвереньках, выползла из-за прилавка. Сережа лежал на полу, лицом вниз, подогнув под себя руку. Девушка-продавщица, размазывая черные подтеки туши по лицу, что-то бормотала себе под нос, будто молилась, трясясь всем телом, как при ломке или очень высокой температуре.

– Сережа, вставай, – Юлька потрепала паренька за плечо. – Они ушли.

Он не шевелился и не отвечал. Юлька перевернула его на спину.

Половина лица Сережи и часть слипшихся волос были залиты бурой жидкостью, сочившейся из черной, с рваными краями дырки на том месте, где раньше находился глаз. Ею же насквозь пропиталась камуфляжная рубашка охранника. Юлька медленно поднесла к лицу свои руки, которые теперь стали так же красновато-бурыми и пахли противно, сладковато. Несколько секунд она недоуменно их разглядывала, а потом закричала, что есть мочи:

– Помогите!!!

– Дамы и господа, – сказала накрахмаленная стюардесса, – наш самолет произвел посадку в аэропорту «Шереметьево-2» города Москвы. Температура за бортом…

«Ну, вот и все. Сказка закончилась», – подумала Марина, запахивая пальто из палевой норки.

За окном «Мерседеса» проплывали заляпанные грязью подмосковные дома.

– Все-таки обдумай мое предложение, – сказал Антон. – Я сниму тебе квартиру, где захочешь. Выберешь сама.

Марина покачала головой.

– Спасибо. Но я привыкла быть сама по себе. Вольной птицей. И не хочу меняться.

– Я тоже не хочу, чтобы ты менялась, – возразил Антон. – Ты нравишься мне такой, какая есть. Но это не значит, что ты должна прозябать в вонючей коммуналке.

– Но это МОЯ коммуналка. Я в ней хозяйка. Меня никто не может вышвырнуть из нее, когда надоем.

– Послушай, – недовольно поморщился Антон. – Я куплю тебе квартиру, если ты мне доверяешь. Ты пропишешься в нее, она станет твоей собственностью.

– Извини. Мы хорошо провели время, но дальше каждый из нас должен идти своей дорогой. Здесь наши пути расходятся, Антон.

Ни одни слова прежде не давались ей так тяжело.

– Вот как? – ей показалось, что в его лице что-то дрогнуло. – Это из-за моего образа жизни?

– Не только.

– Что же еще?

– Я сама, – глядя в окно, тихо произнесла Марина. – Когда я с тобой, я другая… Трудно объяснить. Иногда я чувствую себя глупой девчонкой. Мне это не нравится. И… я ни к кому не хочу привязываться.

Антон снял правую руку с руля, положил на ее запястье.

– Я тебя понимаю. Правда. Но от одиночества устаешь. Мы хорошо подходим друг другу. Может, попробуем жить вместе? Мне тоже нелегко это предложить.

– Я оценила твой героизм, – улыбнулась Марина. – Но это лишнее. Мы приехали. Спасибо тебе за все. Если что… знаешь, где меня найти.

– Это окончательное решение?

– Да.

– Ну… тогда прощай?

– Прощай! – Она не хотела встречаться с ним взглядом.

Через дверной проем в подъезде она смотрела, словно школьница, вжавшись в стену, как «Мерседес» бесшумно развернувшись, величественно проплыл миом мусорных баков. Затем, до боли прикусив губу, повернула ключ в поржавевшем замке.

Трезвый и злой Степаныч, в семейных трусах разгуливавший по коридору, увидев Марину, набрал воздуха в щеки и издал громкий непристойный звук.

– Привет, Степаныч, – сказала Марина. – Что застыл, как статуя в лучах заката?

Она порылась в новенькой сумочке, вытащила аккуратно сложенный «полтинник».

– На, сбегай в «ночной», купи что-нибудь, только не самое дерьмовое. Обмоем приезд.

Ада лежала на кровати и, глядя в лепной потолок, пыталась понять, когда же она перестала чувствовать себя счастливой.

Вот отец. Подбрасывает ее высоко-высоко над головой. Подбрасывает и ловит. И она не чувствует страха. Совсем. Никакого. Потому что знает – ее всегда подхватят его сильные руки. Сколько ей было? Шесть или семь? Он называл ее «принцессой», «своей любимой девочкой». А потом все кончилось.

Потому что он умер. Все закончилось с его смертью. Больше никто не звал ее «любимой девочкой».

Никогда.

Говорят, Господь милосерден. Зачем тогда он забрал отца? Неужели ему кардиолог Абрам Беркер был гораздо нужнее, чем жене и восьмилетней дочери? Кто может ей объяснить, какой же высший смысл в этой потере?