Сага о Бельфлёрах - Оутс Джойс Кэрол - Страница 5

— Ты утонуть хочешь?! Утонуть, и чтобы тебя унесла вода?! — кричала она ему. — Тогда пеняй на себя! А я твою старую тушу разыскивать и хоронить не стану! — и ее предсказания действительно сбылись.

Дядя Хайрам, который в этот период своей жизни повадился ходить во сне, как ни удивительно, крепко спал в своей удобной просторной спальне с окнами в сад. О поднявшейся суматохе он ничего не знал, и лишь на следующий день, к собственному изумлению, он узнал о появлении Малелеила и своеволии, проявленном его племянницей Леей. («Но отчего же Гидеон не приструнит жену? — спросил Хайрам своего брата Ноэля. — Мальчик, похоже, почему-то стыдится их отношений, а?») Тетушка Вероника тоже спускаться не стала, хотя уже несколько часов не спала. Она слышала крики, и ее разбирало любопытство, правда, слабое, поэтому она, полностью одетая и даже в плаще, просидела в комнате, дожидаясь — чего? конца бури? — просто дожидаясь.

Потом на лестнице появился, подтягивая штаны, и сам Гидеон. Кожа на его груди — массивной, мускулистой и поросшей черными волосами — блестела от пота, спрятанные в бороде губы гневно округлились, глаза чуть не вылезали из орбит.

— Лея! — кричал он. — Что за дьявольщина тут творится? Кто бы там ни был — я его угомоню! Я разберусь!

Но, разумеется, он опоздал. Воспользовавшись помощью Джаспера и Альберта, Лея отперла дверь и сейчас силилась открыть ее (именно эта дверь, ведущая в старый холл в центральной части замка, сейчас не использовалась; сколоченная из толстых дубовых досок, она была обита стальными пластинами, защищающими ее от огня, и весила почти сотню фунтов; и, естественно, засовы и петли сильно пострадали от ржавчины). Но внезапно дверь распахнулась, ветер с яростью впечатал ее в стену, дождь хлынул внутрь, и с порога в ноги Лее отчаянно метнулось скелетоподобное существо размером с крысу, не больше, его темная шерсть вымокла, сквозь кожу проступали ребра, серебристо-серые усы обвисли, тоненький, точно шнурок, хвост уныло волочился следом. Боже, что за уродец! Жалкий, грязный, изголодавшийся, вымокший до нитки!

Гидеон с криком устремился вниз по лестнице. Да это же крыса! Он сейчас пристукнет ее ногой! Гарт, старший сын Юэна, замахнулся стулом. Джаспер захлопал в ладоши и заулюлюкал, пытаясь напугать непрошеного гостя. Дедушка Ноэль завопил, что это уловка, их хотят отвлечь, им угрожает опасность — снаружи, в кустах, наверняка прячутся Варрелы, почему никто не догадался захватить ружье? Распластавшись на полу, животное в ужасе жалось к ногам Леи. Бромвел сказал, что это ондатра, что она безвредная, можно он заберет ее себе как питомца? Нет, это крыса, кричал Гидеон, она больная и грязная, и ее надо прикончить! Кто-то додумался закрыть дверь — ливень был невообразимый, — и теперь несчастному созданию отступать стало некуда. Гидеон надвигался все ближе, Лея попыталась оттолкнуть его:

— Отстань от него! Да, он уродец, ну и пускай!

А дети наступали полукругом, топая и хлопая в ладоши. Животное шипело и отползало назад, но, поняв, что отступать дальше некуда, прыгнуло вперед, проскользнув между ногами Гидеона, промчалось вдоль стены, задело ножку стола и врезалось в голую щиколотку дедушки Ноэля. Все кричали — кто-то от страха, кто-то от возбуждения. Крыса! Гигантская крыса! А может, ондатра! Или опоссум! Лесная кошка! Лисенок!

Оскалившись и прижав уши, зверь метался из стороны в сторону, и Лея нагнулась, чтобы поймать его.

— Иди сюда! Иди, бедняжечка, я тебя не обижу! — воскликнула она. Немедля — зверь видел надвигающегося Гидеона с искаженным гримасой лицом — животное вспрыгнуло на руки Леи. Но так велико было беспокойство и такой шум подняли дети, что даже в объятиях Леи оно рычало и принялось царапаться и кусаться.

— Тихо! Тихо! Бедняжечка ты мой! — восклицала Лея. Она крепко держала извивающегося зверька, который оказался намного тяжелее и сильнее, чем можно было подумать, и, твердо решив не выпускать его из рук, что-то нежно засюсюкала, будто ребенку, хотя на руках и щеках у нее уже алели царапины. Делла, мать Леи, спустившаяся в холл в длинном черном халате и черном прозрачном чепце на маленькой, почти лысой голове, запричитала:

— Лея! Опусти его! Что ты такое вытворяешь? Говорю тебе — немедленно отпусти его! — Она попыталась схватить Лею за руку, но та увернулась. Гидеон попробовал выхватить зверька у Леи, однако она не позволила.

— Зачем ты мучаешь бедняжку? — вскричала Лея. — Откуда в тебе столько жестокости?

Она старалась держать вырывающееся животное на вытянутых руках, но зверек все сучил лапами, и теперь отвратительные царапины появились у Леи на плечах, а одна даже краснела на ее белой, упругой груди — видно, это зрелище окончательно разъярило ее супруга.

— Ну какой же ты непослушный. — Голос Леи был полон странного возбуждения. — Ты что же, хочешь, чтобы я тебя наказала?

— Лея, ради Бога, дай я вышвырну его, — взмолился Гидеон.

Но спорить с Леей, если та вбила что-то себе в голову, было бесполезно.

Она медленно подняла животное повыше, чтобы его лапы с воинственно выпущенными когтями не дотянулись до нее. Лея напряглась, так что обозначились мышцы на ее руках и красивых плечах, и принялась успокаивать зверька, а в конце концов даже погладила его по голове.

— Бедняжка, бедный напуганный, мокрый мой бедняжка, ты хочешь кушать? Хочешь я тебя покормлю, а потом поспишь у камина? Ты же не виноват, что уродец, правда? — Она слегка ослабила хватку и обняла зверька, хотя того по-прежнему била дрожь. — Несчастный ты, заблудившийся бедняжка, как и все мы, — шептала она.

Вот так Малелеил и явился в замок Бельфлер — Лея спасла его. Она отнесла его в кухню, где в камине пылал огонь, и накормила: молоком, шкварками со сковороды, кожицей от ветчины, куриными костями — он проглотил все это без разбору, дрожа, по-крысиному зыркая запавшими глазами, вертя угловатой костистой головой. Нелепый хвост-веревочка тянулся за ним по полу. Потом Лея вытерла его большим полотенцем, приговаривая:

— Ну вот, вот ты и согреешься, здесь ты в безопасности, никто тебя не обидит, — на мужа и мать, умолявших ее обработать царапины, она не обращала внимания.

Гидеон смотрел на блестящие капельки крови, и сердце у него разрывалось, глаза заволакивало черной пеленой, а чувства — о, каким жалким он чувствовал себя! Казалось, будто душа вот-вот покинет его тело! Да, ведь его прекрасная юная супруга, его двоюродная сестра Лея, мать их близнецов, женщина, любовь к которой была почти невыносимой, отказывалась ему повиноваться. Перед ним благоговеют все жители долины Нотога, ни один мужчина здесь не посмел бы возразить ему, зато его жена его собственная жена! — ни во что его не ставит. И что ему делать? Он любил ее, любил до отчаянья, и, если бы это хоть что-то могло изменить, Гидеон тотчас вырвал бы у нее тощего, дрожащего Малелеила и одной левой свернул ему шею — и тот, поглядывая на Гидеона сквозь серебристо-белые ресницы, наверняка это почувствовал.

— Лея, иди спать, — устало проговорил Гидеон.

Остальные разошлись, и в дом вернулась тишина. Даже буря стихла. Неужели скоро рассвет? Довольно прикрыв глаза, Лея потянулась, и ее тело по-русалочьи выгнулось. Про Гидеона она будто забыла. У ее ног, на каменной плите возле камина, несчастное создание наконец-то заснуло.

— Пойдем спать, — Гидеон взял ее за руку.

Лея не противилась. Стыдливо запахнув на груди порванный, окровавленный халат, она повернулась к мужу, словно желая уткнуться ему в плечо.

— Ты, должно быть, очень устала, — проговорил он.

— Это ты, должно быть, устал, — нежно откликнулась она.

Утром, спустившись на кухню и взглянув на спящее у камина животное — взглянув лишь мельком, — Эдна, ахнув, побежала к хозяйке. Измученное, жалкое, похожее на крысу существо исчезло, а вместо него возле камина спал кот изумительной красоты. У него была шубка медно-рыжего цвета, мягкая и пушистая, изящный хвост, похожий на плюмаж, а длинные серебристые усы буквально искрились от удовольствия.