Борись за меня (ЛП) - Коринн Майклс - Страница 11

— Она могла бы простить тебя, знаешь? — говорит Коннор, заметив, куда упал мой взгляд.

— Нет.

— Ты также мог бы простить себя, но мы оба знаем, что этого не произойдет.

— Когда ты стал гребаным психоаналитиком? Я бросаю в него ответный взгляд, желая прекратить этот разговор.

Он смеется, а затем осушает свое пиво.

— Знаешь, я знаю, что ты старше и должен быть мудрее, но ты тупой.

Я поднимаюсь на ноги и бросаю взгляд на младшего брата.

— Тупой? Я тупой? Я тот, кто спасал твою задницу снова и снова. Я тот, у кого нет ничего в мире, что я боялся бы потерять.

— И ты думаешь, что это делает тебя лучше? Я скажу тебе, Дек, в этой жизни нет ничего лучше, чем иметь кого-то рядом с собой и детей. Ничего. Мы не гордимся прошлым, но мы прожили в нем восемь лет.

Он нереален. Он нашел Элли и вдруг решил, что все мы можем просто вернуться к той жизни, которая нам никогда не предназначалась? Это не так просто. Восемь лет назад я отказался от всего ради них. Я уехал от Сидни, чтобы защитить не только своих братьев, но и ее.

Я знал, что никогда не смогу здесь остаться. Мне не нужна жизнь на ферме или что-то подобное. Возможно, если бы я не жил в Нью-Йорке, я бы нашел способ, но когда я поступил в колледж, я изменился. Я увидел, что мир полон возможностей, которые не имеют ничего общего с коровами и землей. Я понял, что умен и могу вести бизнес без чьей-либо гребаной помощи.

Я сделал все это.

Я слишком часто работаю допоздна. Слишком много недель, когда меня заваливают делами, которые нужно делать, и я никогда бы не справился с этим, если бы был с ней.

Поэтому уход от нее был самым трудным и самым самоотверженным поступком в моей жизни.

И я бы сделал это еще раз.

Любовь к ней принесла бы ей только боль, и я бы отрезал себе руку на хрен, прежде чем позволить этому случиться снова.

— Ты ведешь себя так, будто все это так просто, Коннор. Некоторые из нас той ночью приняли решения, которые нельзя отменить.

— И я думаю, что мы с Элли понимаем это больше, чем многие другие.

Я откинул голову назад и уставился в ночное небо. Он прав. Боже, все так запуталось, и я устал от этого.

— Помнишь, когда жизнь была легкой?

— Я помню, когда мама была жива, но после этого…

— Определенно было нелегко.

Печально видеть, как один миг может изменить траекторию жизни. У меня были планы даже в одиннадцать лет. Я собирался стать таким же, как мой отец. Я хотел управлять этой фермой, жить здесь и растить семью, иметь все это, как мои родители.

Потом она умерла, и мечта исчезла.

— Быть здесь — это чертовски ужасно. Я думал, что раз уж я несколько раз возвращался, то это не будет так тяжело.

Рука Коннора ложится мне на плечо.

— Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Это нелегко, и тебе кажется, что ты вылезешь из своей кожи.

— А легче становится? — спрашиваю я его.

— И да, и нет. Иногда я клянусь, что слышу, как он кричит, и помню ощущения перед тем, как его кулак ударил меня по лицу. Воспоминания и кошмары таятся в каждом уголке этого места.

Я поворачиваю голову назад к дому и вижу девочек и Хэдли, танцующих в гостиной.

— Но они никогда не были кошмаром.

Коннор смотрит на меня с мягкой улыбкой.

— Нет, они — свет, который сияет, когда ты открываешь глаза и понимаешь, что ты больше не в этом аду.

— В первый раз, когда папа ударил меня, я пошел к Сид.

Она привела меня в свой дом, приложила к глазу лед и дала мне молоко с печеньем. Помню, я подумал: вот на какой девушке я хочу жениться.

— Я любил ее больше всего на свете и до сих пор считаю, что уйти от нее было правильным поступком.

— Но? — спрашивает Коннор.

— Но вернуться сюда, увидеть ее — это будет мучительно.

Коннор отставляет пиво и глубоко вздыхает.

— Ты упрямишься — вот что мучительно. Скажи ей правду, Дек. Пусть она узнает обо всех этих глупостях и обидах, через которые мы прошли. Не лги ей больше и перестань притворяться, что не любишь ее и не хочешь ее.

Хотеть ее и иметь ее — две совершенно разные вещи. Дело не только в обещании, которое мы дали, но и в понимании того, что такая жизнь нам не подходит. Ей нужен тот, кто не разрушен и готов отдать свое сердце без оговорок, и тот, кто останется. Этот человек — не я.

— Я никогда не полюблю никого настолько, чтобы захотеть жениться. У меня никогда не будет такой жизни, как у тебя, и в этом нет ничего такого, что бы меня печалило. Мне нравится быть одиноким. Мне нравится не беспокоиться ни о ком и ни о чем. Одна мысль о том, что я буду привязан к какому-то ребенку, заставляет меня броситься со скалы. Я никогда не стану отцом, и я чертовски уверен в этом, потому что это последнее, чего я хочу. Так что я счастлив, что это твоя мечта, брат, потому что это мой гребаный кошмар.

Я слышу вздох, а когда смотрю на дверь, Сидни уже стоит там, услышав каждое чертово слово из моей лжи.

Глава восьмая

Сидни

— Сид, подожди, — говорит Деклан, когда я пытаюсь пробраться к машине.

— Зачем?

Нет смысла. Он ясно дал понять, что жена и дети — это кошмар для него. Я не настолько глупа, чтобы не понять этого.

Одна мысль о том, чтобы быть привязанным к какому-то ребенку, вызывает у меня желание броситься со скалы.

Ну, обрыв прямо здесь, приятель, так что готовься прыгать.

— Потому что то, что я сказал, прозвучало неправильно.

Это останавливает меня. Я поворачиваюсь, а он замирает на месте с опаской в красивых зеленых глазах.

— Что именно?

— Все.

— Значит, ты хочешь полюбить кого-то настолько, чтобы жениться? Я имею в виду… очевидно, что ты не любил меня достаточно, и ты дал мне это понять, но я просто уточняю для будущих женщин, которых ты можешь встретить.

Деклан вздохнул.

— Я никогда не женюсь.

— Хорошо, — говорю я очень серьезно. — Я неправильно поняла насчет детей?

— Нет.

Одно единственное слово. Одно слово, настолько ясное и безошибочное, что оно потрясло меня до глубины души.

— Ни жены, ни детей, ни Шугарлоуф. Что именно я не понимаю?

Его рука обхватывает шею, и он начинает шагать.

— Дело не в словах или смысле, а в том, как это было сказано. Я знаю, ты не понимаешь, но то дерьмо, через которое я прошел…

— Ни в коем случае, — прервала я его. — Ты не собираешься использовать свое прошлое против меня. Я была там. Я наблюдала за тем, как все это происходило, так же уверенно, как и за тем, как ты уходил. Ты вернулся в мой дом два месяца назад и что? Не смог удержаться, чтобы не вернуться к женщине, которая отдавалась тебе миллион раз? Потому что это все, чем я являюсь, верно? Память об обиде и боли, которые ты пережил в этом городе?

— Ты никогда не была болью и обидой.

Я качаю головой с полуулыбкой.

— Нет, это было то, что я получила в качестве утешительного приза.

Его челюсть сжата, и я вижу, как он размышляет над всем этим. Я вечно читаю ему нотации, но этому должен быть положен конец. Он никогда не изменится, а я всегда буду хотеть большего. Как мы можем быть вежливыми? Как нам найти золотую середину, когда мы находимся на противоположных концах земного шара? Это только навредит нам обоим и ребенку, который появится в этом мире.

Боже, ребенок.

Мое сердце болит, и мне хочется плакать.

Когда он перестал быть добрым, милым парнем, который говорил о жизни, которая у нас будет, включая детей, и превратился в этого циничного ублюдка?

— Сделать тебе больно тогда и сейчас — это последнее, чего я хочу.

— Тогда, может быть, тебе стоит держать язык за зубами, когда я рядом, или, что еще лучше, держаться от меня подальше, Деклан. Я не вынесу еще одной душевной боли.

С этими словами я сажусь в машину, оставляя его позади, и всю дорогу домой борюсь со слезами.

— Почему ты здесь, Сид? — спрашивает моя сестра Сьерра.

Мои племянники бегают вокруг, притворяясь, что стреляют друг в друга, а я сижу на веранде, глядя на холмы, и даже не вспоминаю о поездке.