Самый лучший коммунист 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 25

— Пора мне, а то военкомат закроется.

— Наворотил дел и в армию, — подколола меня Оля.

— Я — адепт концепции управляемого хаоса, — заявил я. — И у нас со старшими товарищами негласный договор — я хаос создаю, а им приходится управлять. Пока.

— Пока!

Больничные коридоры и лестницы вывели меня на улицу, я погрузился в машину и выдал водителю-Четвертому маршрут:

— В Потемкинский военкомат.

Я в доме Судоплатовых прописан. По пути я наслаждался мелкими, но раздражающими пробками и обращал внимание на светофоры. Суперголова позволила заметить, что их корректировкой никто и не занимается — от этого на некоторых дорогах заторы, а на других — пустота. Светофоры работают синхронно — когда на одном включается «красный», его коллеги отвечают тем же, и в итоге трафик получается специфический. Я перенес действующую схему из головы на вынутый из бардачка дорожный атлас Москвы, и за время пути успел сочинить схему более совершенную — ее отправлю товарищу Гришину, пусть математиков с дорожниками напряжет на тему регулярного «подкручивания» светофоров. Даже дороги, блин, расширять не придется, а пробки сойдут на нет — не настолько с личным транспортом все хорошо. Но в дальнейшем расширения и перепланировки не избежать — тенденции самые приятные.

На парковке военкомата стояла парочка отечественных мотоциклов, одинокий «Москвич» и б/ушная «Тойота». Все по средствам — в Потемкине коррупция невозможна из-за обилия важных шишек и силовиков на квадратный километр. Кластер считается образцово-показательным совхозом, и «образцовостью» дорожат все: от этого случаются карьерный рост, хорошие зарплаты, ощущение причастности к чему-то большому и хорошему — чувства же вполне материальны, потому что влияют на поступки — так что последний пункт не менее важен, чем первые два.

Здание военкомата — типовое: кирпичная двухэтажка на два «крыла» с Советским флагом над центральным входом. Висящий на щите с наглядной агитацией плакат привлек внимание: трое главных его героев в виде молодых людей были одеты в заводскую робу, униформу строителя и плакат санитара. Перед первым — станок, второй при помощи мастерка укладывал кирпич в кусочек стены, а третий катил инвалидную коляску с одетым в парадную военную форму дедушкой, на груди которого красовалась медаль «За взятие Берлина». «Альтернативная гражданская служба — наша служба Отечеству!» — гласила надпись. Вздохнув — дерьмово «альтернативка» приживается, ее адептов окружающие клеймят трусами — я поднялся на крылечко и потянул на себя идеально смазанную дверь.

Покрутив головой, я по новенькому линолеуму прошел к сидящему за столом дежурному солдатику и доверительным тоном поведал:

— Здравствуйте. Мы с Чебурашкой, у которого нет друзей, — кивнул себе за спину, где, конечно же, никого не было. — Очень хотим в армии служить.

Фильм «ДМБ» в этой реальности отсутствует и появится едва ли — он с таким «душком», что меня Гречко из табельного пристрелит после прочтения сценария, за оскорбление Красной армии — поэтому солдатик отсылки не понял. Вежливо улыбнувшись и всем своим видом изображая радушие и миролюбие, он убрал руку под стол — там у него «тревожная кнопка»:

— Сережа, а в какой род войск вы с Чебурашкой хотите попасть?

Изобразив на лице удивление, я ответил:

— В ракетчики конечно же! Давно пора по Нью-Йорку жахнуть — там же Уолл-стрит, главный рассадник финансовых спекуляций — страшного кадавра, порожденного загнивающим капитализмом с целью продлить агонию. Сотрем этих спекулянтов в радиоактивный пепел, и гегемония доллара окончательно уйдет в прошлое! Да, Чебурашка? — обернувшись, запросил подтверждение у пустоты.

Из-под стола раздался едва слышный «щелк», дежурный вернул руку в зону видимости и с преувеличенным энтузиазмом закивал головой:

— Правильно! Эти кровопийцы с Уолл-Стрит давно на пяток килотонн напрашиваются!

— А почему вы, гражданин военный, первому встречному стратегическую информацию по боевой нагрузке нашего стратегического ядерного вооружения выдаете? — подозрительно прищурился я на него.

Солдатик отшатнулся и обильно пропотел — у меня же репутаций целых две: одна — контентщика небывалых дарований, вторая — кровавого КГБшного мальчика.

В фойе тактически грамотно — из двух разных коридоров, прижимаясь к стенам и взяв меня на прицел — ввалилось четверо дежурных с автоматами:

— Руки вверх! — приказал лейтенант.

Когда держат на прицеле, выхода для меня нынешнего всего два — умереть с гордо поднятой головой, если на прицеле держат враги, или выполнить команду, если держат свои. Второй подходит! Вытянув руки вверх, я улыбнулся:

— Здорово, мужики!

Чертыхнувшись, они поставили оружие на предохранители.

— Вадим Степаныч, все хорошо — Сережка Ткачев пришел, — проорал лейтенант вглубь военкомата и погрозил дежурному кулаком. — Ты что панику провоцируешь?

— Моя вина, товарищ лейтенант, — опустив руки, вступился за служивого справедливый я. — Пошутил специфически, никак не привыкну, что в армии шутить чревато. Пришел вот получить назначение для срочной службы в Красной армии — может и научусь.

Со второго этажа в фойе спустился военком — тридцатитрехлетний подполковник, потерявший в Африке возможность приносить Родине пользу на самых опасных рубежах в связи с ранением. Погрозив пальцем, Вадим Степанович пробил мне метафорический удар по дых:

— Не научат — нельзя тебе в армию, ты к службе непригодный.

Мир застыл, чтобы с жутким треском разлететься на осколки и оставить меня в кромешной тьме в компании с разрушенными мечтами о службе в рядах лучшей в мире армии. Стоп, что со мной? Сережка Ткачев так просто не сдается! Усилием воли обуздав уныние, вернув миру цвета, краски и динамику, я спросил:

— Почему «негодный»?

— Так у тебя плечо железное, — развел руками военком.

Все мое естество охватило уныние, и Вадим Степанович, неоднократно просившийся «на передок» и долго смирявшийся со своей новой должностью, проявил солидарность:

— Пойдем, Сережа, ко мне в кабинет. Чаю попьем, жена пряников напекла.

В руки себя возьми, тряпка!

Подавив позорный всхлип, я вытер рукавом выступившие слезы и кивнул:

— Идемте, Вадим Степанович. Оформим меня на альтернативную гражданскую службу. Она, как ни крути, тоже служба Отечеству.

— Правильно! — вымучил одобрение военком. — Не хуже любой другой служба!

Хотя бы престиж подниму, все ребятам-«альтернативщикам» полегче будет.

«Альтернативную службу» мне оформляли при телефонном участии начальника ГлавПУР СА и ВМФ и моего старого старшего товарища Алексея Алексеевича Епишева. Я помню тех, кто дал мне «путевку в жизнь», она же — производственные мощности, и в облегченном режиме (у меня же и вне армии дел невпроворот) поработать ближайшие три года на его ведомство совсем не против. Да и при «против» пришлось бы — это ж Красная армия, ее только на руках носить и расписываться в большой и светлой любви. Вполне искренней! Договорились встретиться в воскресенье, в доме Судоплатовых, для передачи мне конкретного плана — он у хитрых армейских дедов уже давно готов, но мне можно вносить коррективы — соловей в клетке не поет, и в принудительном порядке подряжать меня на ту или иную творческую активность нет смысла — если в моей голове нет годного контента по установленной свыше теме, я его и не «придумаю».

Домашние от принесенных грустным мной новостей печалиться и сочувствовать не стали — Вилка откровенно ржала, вспоминая как много я делился с ней мечтами о службе, мама просто радовалась, что меня не «забреют» на два, а то и три года, дед Паша подкалывал: «Траву красить это тебе не торпеды с пулями ловить — тут здоровье нужно!», а бабушка Эмма привычно держала нейтралитет. А где папа Толя? Ясно, опять на работе ночует — большая у нас страна, и сельскохозяйственных проблем в ней все еще уйма.

К утру я полностью восстановил душевный покой — не так уж и хочется на самом деле в казарме жить, а жить в ней хотя бы половину времени мне бы пришлось для выстраивания мифа «Ткачев служит как все». На самом деле зря я вообще про армию мечтал: даже без учета железяк в плече, совать меня в отдаленный гарнизон — прямое вредительство в масштабах страны. Как минимум валюты и внутренних сборов не досчитаются из-за пауз в производстве контента. На самом деле, подозреваю, о моей «негодности» знали все, кроме меня — никто же даже не удивился. Ну а мне череда покушений и неприятностей затмила взгляд — ну какой из меня инвалид? Теперь придется инвалидность оформлять задним числом, подав пример неоспоримости решений Системы, пусть даже самых тупых. Купаться в океане после торпедирования, значит, можно, можно ловить пули и попадать в заложники, а на «тумбочке стоять», оказывается, нельзя! Пофигу.