Самый лучший коммунист 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 36

— Никакого криминала, товарищи, — подтвердил Василий Иванович. — Я раньше в колхозе на границе с Монголией жил. Когда кооперацию разрешили, у меня получилось с тамошними пастухами договориться о поставке шкур. Из них мы шили дубленки, сумочки, обувь — ныне, с заслуженной гордостью об этом говорю, кооператив «Три шкуры» самый большой из всех, кто этим промышляет. Миллионы товарищей в наших дубленках ходит. Но на одном этом миллиарда, прямо скажу, честно не заработаешь, поэтому начали мы ассортимент расширять, освоили синтетику, потом — питомники соболиные завели, шубы с шапками шить начали…

Дождавшись окончания монолога, я покивал и поспрашивал о семье — с ней все хорошо, жена главбухом в кооперативе трудится, старшие сыновья филиалами рулят, младшая дочь идет на школьную золотую медаль — о досуге: его почти нет, раз в полгода на рыбалку выбрался — уже считай удача.

— Непросто, получается, миллиард дался, — сделал я вывод.

— Непросто, — подтвердил Василий Иванович. — Но это ладно — не тунеядец же, многие товарищи и побольше меня вкалывают, а выхлопа у них меньше.

— Нет в мире совершенства, но это не повод к нему не стремиться, — развел я руками.

— Так, — солидно кивнул гость. — Я не жалуюсь, но больнее всего то, что друзей всех растерял — большие деньги давят, и на рыбалку нынче только с партнерами деловыми езжу. Мог мужиков пристроить, да только какая дружба если один — начальник, а второй — работник наемный?

— Печально, — признал я.

— Очень, — вздохнул Василий Иванович и взбодрился. — Ну да чего уж теперь — с годами друзей у многих меньше становится, и без всяких миллиардов — просто пути расходятся.

— Так, — согласился я и с этим. — С вашего позволения, озвучу вопрос, который, я уверен, возник у многих наших зрителей. Личные средства — это, разумеется, личные средства, которыми человек волен распоряжаться по своему усмотрению…

— «Как так получилось, Вася, что другие кооператоры личные средства на украшение городов, детские дома, туристические путевки для школьников, покупку спортивного инвентаря и прочее полезное для всех тратят, а ты как Кощей над рублями чахнешь», — иронично перебил миллиардер.

Массовка заржала, я с улыбкой развел руками — именно так.

— Не жадность это, товарищи, а амбиции, — заявил Василий Иванович. — Очень мне хотелось в историю первым Советским миллиардером войти — с собой-то не заберешь, а ни мне, ни семье ничего уже и не нужно. Теперь деньги копить толку нет, поэтому половину миллиарда своего на премии сотрудникам «Трех шкур» пущу — у них, чтобы меня эксплуататором те самые шкуры с работников дерущим не считали, зарплаты очень хорошие, кстати — а вторую половину государству отдам, пусть тратит на свое усмотрение: сверху-то виднее, где у нас узкие места есть.

Народ одобрительно похлопал таким хорошим планам.

— В здоровых амбициях нет ничего плохого, — не стал я осуждать. — Желаю вам дальнейших успехов на ниве кооперации, Василий Иванович. Спасибо, что пришли.

— Спасибо, что пригласил, — улыбнулся он.

Я улыбнулся камере «крупного плана»:

— Вот такие у нас миллиардеры, товарищи. До новых встреч!

Попрощавшись с гостем и массовкой, я покинул студию и вдохнул чистый, прохладный, пахнущий озоном воздух — всю ночь поливавший Потемкин дождик кончился полчаса назад, и через прорехи в потерявших силу тучах малую Родину согревали яркие солнечные лучи. Улыбнувшись раскинувшейся над засеянными полями радуге — красиво! — я уселся в машину, и дядя Семен — мою охрану дед мне после «демарша» конечно же вернул — повез нас к трассе на Москву.

Сразу за выездом из Потёмкина, на полянке, был обнаружен сидящий на куске брезента свиновод Аркадий Викторович. Между его колен, на спинке, лежала старенькая вьетнамская свинка Варвара, любимица нашего доктора наук и всего Потемкина по совместительству. Интересно.

Посмотрев на часы, я попросил дядю Семена — «дядями» я их называю чисто по привычке, сам уже лоб здоровенный и более чем взрослый — остановиться и пошел к ученому по мокрой траве, стремительно намокая кроссовками и носками.

— А, Сережка, — увидел меня Аркадий Викторович и поделился горем. — Болеет моя старушка, — погладил тихо хрюкнувшую свинку по боку. — Помрет на днях.

— Здравствуйте, — поздоровался я, опустившись рядом на корточки и честно признавшись. — Очень жаль.

— Очень, — подтвердил ученый. — Умница моя, — с грустной улыбкой почесал любимицу по животу. — Как я без нее буду-то?

На такие вопросы ответ не требуется, поэтому я ограничился сочувственным вздохом.

— На небо вот привел ее посмотреть в последний раз, — поделился целью своего нахождения на полянке Аркадий Викторович. — Свинки же сами не могут — у них шея… — всхлипнув, ученый замолчал и вытер выступившие слезы клетчатым платочком.

Трогательно.

— Ты иди, Сережка, — продолжил ученый. — Торопишься поди, а я тут нюни распустил. На похороны приходи, главное — Варваре будет приятно. И Виталинку возьми с сыном — он хоть и мал еще, но весь в мамку: Варварку сильно любит.

— Обязательно придем, Аркадий Викторович, — пообещал я.

Всем «Потемкиным» придем.

Вернувшись в машину, поделился полученной инфой с дядей Семеном. КГБшник смеяться не стал — Аркадия Викторовича уважают все, и такой серьезный подход к прощанию с питомицей вызвал только сочувственный вздох с нотками белой зависти — когда человек настолько погружен в свое любимое дело, за него можно исключительно радоваться.

Остаток пути я думал про Екатерину Алексеевну Фурцеву — в седой, гуляющей по поселку в цветастом платочке, стареньких кедах, длинных юбках и чуть ли не саморучно пошитых кофтах пенсионерке всесоюзного значения бывшего второго человека в государстве и не узнать: самая что ни на есть каноничная «баба Катя». Очень радуется, когда местные пионеры приходят наколоть ей дров — на баню, дом-то нормальным отоплением оснащен, как и все прочие дома Потёмкина. Так-то не обязательно — ее «Девятка» охраняет, как носительницу страшных государственных тайн, но она специально КГБшникам запрещает по хозяйству помогать. Внуков нянчит, к нам в гости чаи гонять ходит, гуляет с лыжными палочками по лесу — словом, наслаждается заслуженной пенсией по полной программе и умирать, к огромной моей радости, не собирается. Дай ей бог здоровья — бабу Катю мы все очень любим.

Самолет доставил меня на Байконур. Звезды и планеты, что называется, «сошлись», даровав первому нашему дальнекосмическому аппарату — к Юпитеру отправится, спутники исследовать — благоприятную траекторию. Степная жара и суховей приняли меня в не очень-то приятные объятия у трапа, заставив покрыться потом и моментально вылечив зародившиеся за перелет в мокрых кроссовках симптомы простуды. Печально вздохнув — никакого больничного тебе, Сережа! — я хохотнул и сбежал на летное поле, погрузившись в кортеж. Никаких приветственных церемоний — все важные шишки уже на Байконуре, пьют валидол и очень стараются не мешать ученым совершать последние приготовления.

Домчав до места назначения, я попал в цепкие лапы гримеров — меня умыли, причесали и не стали гримировать — капельки пота на лице в связи с таким важным событием более чем уместны. Впервые в истории Советского телевидения запуск аппарата состоится в реально прямом эфире, а не его имитации. Случится печальная внештатная ситуация (тьфу-тьфу-тьфу) ну и пес с ней — космос штука сложная, и мы спокойно со всей страной поплачем над неудачей.

Трансляцию будем вести из ЦУПа, начав прямо с порога:

— Доброго времени суток, товарищи! Сегодня без преувеличения исторический день! Сегодня мы отправим в безумно далекое и архиважное путешествие первый для нашей страны космический аппарат для исследования дальнего космоса, получивший гордое название «Гагарин-1». Юрия Алексеевича давно нет с нами, но проторенная им тропа не зарастает! С каждым днем становятся увереннее космические шаги человечества! Каждый шаг приближает нас к давней мечте человечества — к освоению космического пространства! Там, как известно, капиталисты портить нам жизнь не смогут.